Праздник тайфуна

Вот так: Дуняша месяц стесняется попросить у директора задолженность по зарплате, а господин Крутой с постной физиономией посылает к черту мафиозного босса. Господин Сун поймал ее взгляд и прищурился. Через пару мгновений в черных зрачках засветилось узнавание, и щеки округлились от довольства. Только приехав в Шанхай, Дуняша работала секретаршей господина Чжао, у которого господин Сун иногда скупал краденое искусство. Тогда Дуняша еще недостаточно хорошо владела китайским, чтобы разобраться в происходящем, но этого и не требовалось – в рабочий функционал входили только славянские щечки, светлые волосы, хороший английский и отстраненное постукивание по клавиатуре во время деловых встреч.

Миша потянул ее за локоть и отвел в противоположный угол бара.

– Нашла кому улыбаться, фея! Ты знаешь, чем занимаются эти парни?

– Я знаю, что господин Сун интересуется русским искусством.

– Русским искусством! – Миша нервно рассмеялся. – А еще оружием и контрабандой. Они держат весь игорный бизнес Шанхая и сейчас рвутся в Макао, чтобы вписаться в легалку. И иногда топят черные мешки в нижнем течении Сучжоу. И любят русское искусство, да.

– А тот мальчик с ними? Что он делает?

– Мальчик! Еще один криминальный перец. Возьмется за любую работу, что бы ему ни подкинули.

– Миш, это мы с тобой возьмемся за любую работу, что бы нам ни подкинули. А мальчик выглядит так, будто у него все схвачено.

Миша опасливо заозирался и отвел Дуняшу еще дальше от криминальной компании.

– Короче, рассказываю. Парень – подпольный игрок в покер, якобы «гений блефа», – Миша поиграл бровями и показал пальцами кавычки. Неужели сам успел подкатить к господину Крутому и получить по щам? – Ходят слухи, что он оказывает триаде и другие услуги. Знаешь, иногда им бывает нужно побеседовать со знающим человеком на разные темы, вытянуть информацию… Так вот, если нужно, чтобы на пленнике не осталось ни царапины, триада приглашает этого парня вести разговор. Я не знаю, что он делает. Но люди родину ему продают.

«Как сексуально», – подумала Дуняша. Конечно, не стала озвучивать, потому что, во-первых, прозвучала бы дурой, а во-вторых, они с Мишей были не так уж близки. Выпускник философского МГУ испытывал тоску по мужчинам своей покинутой родины и настоящее утешение находил только в обществе юных коммерсантов из Владивостока. Дуняша осуждала эту форму социализации – спать с Мишей все равно никто из них не стал бы, а культурный уровень ему заметно подпортили.

– А не вырубить ли нам немного анаши? – предложил Миша, заметив черных, входящих в бар.

– И что вы все находите в этой дури? Я пас. У меня завтра первый урок у третьеклашек.

Дуняша вынула из кармана фляжку с текилой и сделала два хороших глотка.

И закусила пряником.

Вам пишет Бэй. Войти в приватный чат?

Бэй: Фиона, Фиона, если ты все еще смотришь на экран, давясь нервами и собственным одиночеством, прошу прекратить.

Бэй: Я здесь. Я тебя жду.

Фиона: Слишком неловко. Я не заслужила вашего внимания. Простите меня.

Бэй: Фиона, милая, если бы чью-то любовь можно было заслужить, в этом мире было бы куда больше справедливости. В этом мире мы бы с тобой не познакомились.

Фиона: Я рада, что судьба свела меня с вами.

Бэй: Потому что я готова тебя выслушать?

Фиона: Нет. Выслушивать многие могут, кто-то и рад даже – только вы слушаете по-другому. Вы слышите сразу сердце, слышите его неправильный стук. Все, что больше слов. И точно больше слез. Я не знаю, что буду делать без вас.

Бэй: Дышать, Фиона. Я хочу, чтобы ты всегда знала – никто и ничто не может приговорить тебя к жизни. Это первое, чему учат детей: ты можешь сказать «нет». Если тебе больно, ты можешь сказать «нет».

Фиона: Это грех, Бэй. Везде грех. За всеми дверьми. Я связана брачным обетом и люблю другого мужчину. Мужчину, который тоже связан обетом. Моя нелюбовь к мужу – грех, моя любовь к другому мужчине – грех. Моя ненависть к себе – грех. Слишком жестокие правила, не находишь? Как по ним играть? Бог говорит, что любит нас. Но сначала он заставляет нас страдать, а потом не дает никуда сбежать от этих страданий. Разве это любовь? Я бы никогда не сделала такого с тем, кого люблю.

Бэй: Такие правила написаны не Богом, Фиона. Мы сами нашли себе этот угол, сами допридумывали такого Бога. Человек извращает все, к чему прикасается.

Фиона: Вы верите в Бога?

Бэй: Я хожу в христианскую церковь.

Фиона: Ох. Это радостная новость.

Фиона: (пишет).

Фиона: Вы думаете, Он милосерден? Он же прощает. Все прощает, если раскаяться.

Бэй: Бог – это свобода, Фиона. Его главная заповедь, о которой забывают все наши ограниченные любители морали. Человек свободен. Бог любит тебя и примет тебя. Он надеется, что ты будешь жить правильно. Что не будешь совершать зла. Он ничего не требует. Вся усложненность христианской морали – от людей. Бог просит нас об очень простом: несите людям добро и не причиняйте им зла. А я дарю вам свободу.

Фиона: …Простите, мне пора.

Соединение прервано.

Дернувшись от звонка мобильного, Фэй быстро захлопнула ноутбук. На экране телефона высветились белые иероглифы: Ван Мин.

– Привет. Зачем звонишь? – Фэй недовольно вынула жвачку изо рта и прилепила к краю стола. Интересно, насколько неуместно смотрится со стороны? Всего пара движений, и вся изысканность тает, как карамель на горячей кантонской булке.

На другом конце трубки муж спрашивал про экзамены и приглашал Фэй поужинать после работы, чтобы вместе пройтись по ее конспектам за плошкой кисло-острой лапши. У Ван Мина было всего два достоинства, которые до сих пор признавала Фэй: он разбирался в китайской литературе и предпочитал японскую сеть «Адзисен рамен» лучшим ресторанам Шанхая.

– Ну пойдем, – согласилась девушка, вновь налепляя жвачку на палец. Интересно, ей хватит изящества отправить ее обратно в рот? Фэй поморщилась, не решившись на эксперимент. – Но ты платишь. А то зовешь меня только затем, чтобы набить желудок за мой счет.

Ван Мин ловко отшутился – как обычно. Нет, конечно, в конце ужина он будет настаивать на том, чтобы заплатить. Но все закончится тем, что Фэй незаметно подсунет папину кредитку. Он же нищий, этот несчастный Ван Мин, разрешить ему всерьез ухаживать за собой – значит разорить его меньше чем за месяц.

Фэй снова открыла ноутбук. Перепечатанные конспекты однокурсников, ее несистемные записи, десяток вкладок поисковика Байду: «Сяо Хун», «Чжан Айлин», «Феминизм в китайской прозе XX века», «Женские образы в литературе 30-х годов». Совершенно очевидно, что экзаменаторов будут меньше всего интересовать китайские писательницы-феминистки. Они будут спрашивать, в каком году великий Лу Синь поступил в медицинскую академию, а потом начнут гонять по третьесортным писателям, чьи имена студенты китайской филологии должны помнить только затем, чтобы хоть чем-то отличаться от образованных людей с нормальными профессиями.

Среди вкладок была и другая – «Мы выбрали жизнь». Фэй развернула страницу. Социальная площадка в светло-бежевых тонах, крупные баннеры с телефонами психологической помощи. Длинные и воодушевляющие рассказы людей о том, как они преодолели трудности и не сделали роковой шаг. Не слишком много посетителей, судя по статистике. Но в одной теме внизу – более ста двадцати страниц. «Они выбрали жизнь. А я – нет».

Тема всегда открывалась с заглавного сообщения, оставленного анонимным посетителем более трех лет назад.

«В мире есть правда. Есть любовь и счастье, есть дружба и помощь, есть жертва, есть свет. Они недолговечны, как голубое небо Индокитая в сезон дождей. В мире есть место добру и злу, свету и тьме. Но природа сумеречна, и самое большое счастье неизбежно омрачается непереносимым горем. В мире есть ложь, в мире есть боль, есть несправедливость.

Каждый вправе выбирать. Свет или тьму, правду или ложь.