Страница 7 из 18
– Совсем застыдили… Хорошо, я попробую, – бормочет он.
Удивительно, как легко покоряются мужчины, даже самые обаятельные, женщинам, знающим, чего они хотят, думает Лукреция.
– Почему вы меня слушаетесь? – спрашивает она с любопытством.
– Наверное, потому что… Свободная воля мужчины сводится к тому, чтобы выбрать женщину, которая будет принимать решения за него.
– Неплохо. А еще я голодна. Мы же не ужинали. Почему бы не заказать ужин в номер. Что думаете, Исидор?
Девушка достает блокнот, изучает список и задорно сообщает:
– На третье место я поставила бы такой стимул, как голод. Сейчас, к примеру, я прислушиваюсь к своему организму, и он говорит, что требует еды и что уснет только потом. И пока я не могу делать ничего другого, главное – насытиться. Итак, первое – справиться с болью, второе – прогнать страх, третье – утолить голод.
Исидор бормочет непонятные слова и прячется под одеяло. Она извлекает его оттуда, чтобы заставить слушать.
– Голод… Это же первостепенный побудительный стимул для человечества, верно? Голод заставил придумать охоту, земледелие, силосные ямы, холодильники…
Мужчина слушает ее вполуха.
– Сон тоже важен, – напоминает он, приподнимаясь на локте и заслоняя ладонью глаза от света. – К третьей важнейшей категории мотиваций можно отнести сразу голод, сон и жару. Все это в совокупности – потребность выжить.
Она вносит правку в блокнот, потом хватает телефонную трубку, чтобы заказать еду в номер.
– Лично я хочу спагетти, а вы?
– Мне ничего не надо, благодарю. Мне бы поспать. – Он подавляет зевок, из последних сил борясь с тяжестью век.
– Что предпримем завтра? – не унимается бодрая Лукреция.
Он приоткрывает глаза.
– Завтра? – Похоже, сейчас это понятие сложновато для восприятия.
– Да, ЗАВТРА!
– Завтра мы взглянем на тело Финчера. Вас не затруднит погасить свет?
Темнота приносит успокоение.
Исидор валится на кровать, энергично поворачивается на бок и, прижав к груди перину, тихо, без храпа засыпает.
«Какой он милый!» – думает она.
Ему снова снится, как он бредет по снегу в новых скрипящих ботинках. Войдя в хижину, он находит там Лукрецию.
Вечером в воскресенье жизнь Жан-Луи Мартена пошатнулась. Он спокойно прогуливался с Изабелль, своей женой, после ужина и шахматной партии с неизменным соперником Бертраном.
Дело было зимой, шел снег. В тот поздний час на улице не было ни души. Они брели осторожно, боясь поскользнуться. Внезапно взревел автомобильный мотор, взвизгнули в заносе на обледенелой мостовой шины. Жена уцелела, муж нет.
Он не понял, что стряслось, когда его подбросило в воздух. Все происходило как в замедленном кино.
В эти кратчайшие мгновения воспринимаешь поразительное количество информации. Ему казалось, что он видит сверху все, в том числе разинувшую рот жену и даже не поднявшую голову собаку, не понимавшую, куда подевался хозяин.
Машина умчалась, не затормозив.
Еще паря в воздухе, он ускоренно размышлял. Потом удивление сменилось болью. В момент удара он ничего не почувствовал, как будто закупорили нервы, чтобы послание не прошло по назначению, но теперь удар стал подобен волне кислоты, обжегшей изнутри все тело.
МНЕ БОЛЬНО.
Чудовищная боль. Ужасное жжение, как если схватить рукой оголенный двухсотвольтовый провод. Или как если бы та же самая машина отдавила ему пальцы ног. Боль прострелила до самой макушки. От лицевой невралгии вспыхнули все нервные окончания. Вернулось все прошлое, вся история внезапной резкой боли. Перелом руки при падении с лошади. Прищемленные дверью пальцы. Вросший ноготь. Таскание за волосы в разгар детской игры. В такие моменты думаешь об одном: лишь бы это прекратилось. Немедленно!
Еще до падения на землю его пронзила вторая огненная мысль:
МНЕ СТРАШНО УМИРАТЬ!
Каннский морг по адресу: авеню Грасс, № 223. Вознесшееся над городом тщательно отделанное здание, внешне похожее на кокетливую виллу, а не на место скорби. Сад с сиреневыми лаврами окружен кипарисами. Двое журналистов из Парижа входят внутрь. В здании высокие потолки, стены закрыты белыми и фиалковыми гобеленами.
На первом этаже расположены траурные залы, где родственники прощаются с покойными, облагороженными косметическими процедурами с применением смол и формалина.
Чтобы попасть в подвал, в судебно-медицинскую лабораторию, Исидору Каценбергу и Лукреции Немрод надо пройти по узкому коридору, где дежурит сторож-антилец с длинными косичками растамана, погруженный в чтение «Ромео и Джульетты».
– Здравствуйте, мы журналисты, нам к судмедэксперту, занимающемуся делом Финчера.
Сторож не сразу удостаивает их вниманием. Драма возлюбленных из Вероны, их родителей, родственников и друзей так потрясла мужчину, что ему совершенно не хочется открывать окошечко и общаться с непрошеными гостями.
– Очень жаль, но посещение лаборатории разрешено только в сопровождении следственного судьи.
Сторож закрывает окошечко и снова погружается в книгу. Ромео как раз признается в любви, а Джульетта предостерегает его о возможных проблемах с упертыми родителями.
Исидор Каценберг небрежно достает купюру в 50 евро и прилепляет к стеклу.
– Как вам такая мотивация? – спрашивает он.
Ромео и Джульетта мигом теряют для сторожа важность.
Окошко отодвигается, рука торопится забрать деньги.
– Запишите, Лукреция: четвертый стимул – деньги, – диктует Исидор спутнице.
Она достает блокнот и делает пометку.
– Тсс, нас могут услышать, – пугается антилец.
Он хватает купюру, но Исидор не готов ее отдать.
– Что вы с ними сделаете? – интересуется он.
– Отпустите, вы порвете купюру!
Мужчины тянут купюру в противоположные стороны.
– Так что вы сделаете с деньгами?
– Странный вопрос! Вам-то что?
Исидор не выпускает деньги.
– Даже не знаю… Куплю книги. Диски. Видеофильмы, – отвечает сторож.
– Как мы назовем эту четвертую потребность? – громко спрашивает Лукреция, которую смешит вся ситуация и смущение сторожа.
– Скажем, стремлением к комфорту. Первое – прекращение боли; второе – прекращение страха; третье – удовлетворение потребностей выживания; четвертое – удовлетворение тяги к удобству.
Сторож прикладывает усилия и, наконец, завладевает вожделенной купюрой. Спрятав ее в карман, он, желая поскорее избавиться от двух докучливых посетителей, нажимает на кнопку, и большая стеклянная дверь с рычанием отъезжает.
Очнувшись, Жан-Луи Мартен обрадовался, что жив. Радостно было также не испытывать никакой боли.
Видя, что находится в больничной палате, он подумал, что без повреждений, наверное, все же не обошлось. Не двигая головой, Мартен скосил глаз и увидел свое тело в пижаме, две руки и две ноги, никаких гипсов и повязок. Поняв, что цел, он испытал облегчение.
Но попытка пошевелить рукой оказалась безуспешной, ногой – тоже. Он хотел крикнуть, но не смог открыть рот. Все тело отказало.
Осознав свое состояние, Жан-Луи Мартен пришел в ужас.
Единственное, что было ему доступно, – это видеть одним глазом и слышать одним ухом.
Запах селитры. Морг в подвале. Серые коридоры. Наконец, нужная дверь. Они стучат, ответа нет. Они входят. Высокий мужчина, стоя к ним спиной, вставляет в центрифугу пробирку.
– Мы по поводу дела Финчера…
– Кто вас впустил? Не иначе сторож. Ну, в этот раз он у меня дождется! Любой, у кого есть хоть капелька власти, обязательно ею злоупотребит.
– Мы журналисты.
Сотрудник морга оборачивается. Вьющиеся черные волосы, очечки-полукружья, представительная внешность. На кармане халата вышито «профессор Жиордано». Во взгляде читается враждебность.
– Я уже все рассказал полиции. Ступайте прямиком к ним.
Не дожидаясь ответа, он забирает пробирку и исчезает в соседнем помещении.