Подметные письма

ПОРУЧИК ДЕПРЕЙС (весьма решительно). Я знаю!

ГЕНЕРАЛ БОРКОВСКИЙ (с большим опасением в глазах). И как же, уж не дуэль ли?

ПОРУЧИК ДЕПРЕЙС (еще более решительно). Да! Дуэль!

ГЕНЕРАЛ БОРКОВСКИЙ (как-то суетливо не по годам и не по чину). Даже и не думайте, поручик. Заклинаю вас всеми святыми, не допустите этого поединка межу вами и Скарабеевым! Ведь здесь замешано имя мой дочери, имя мой жены. Мое имя, в конце концов! Если состоится дуэль, то её последствиями будете поражены не только вы и Скарабеев, но и все наше семейство. Подумайте об этом, прошу вас.

ПОРУЧИК ДЕПРЕЙС (негодуя и пылая праведным гневом). Но как иначе мне наказать наглого клеветника за мерзость и подлость, им совершаемые? Ведь сносить этого дальше нельзя! Мне что, и дальше встречаться с ним, как ни в чем не бывало? Жать ему руку? Кивать в знак приветствия? Не имея права выразить ему свое презрение?

ГЕНЕРАЛ БОРКОВСКИЙ (убито). Да. Это необходимо, поручик. Для спокойствия семейства и моего собственного.

ПОРУЧИК ДЕПРЕЙС (качая головой, будто бы не веря услышанному). Отказаться от дуэли и потворствовать негодяю… Это одна из самых тяжких жертв в моей жизни, на которую вы меня толкаете.

ГЕНЕРАЛ БОРКОВСКИЙ (сокрушенно). Ну что делать, голубчик, коли так надо. Вверяю свою честь вашему благородному сердцу! Обещайте же мне, что никакой дуэли не состоится.

ПОРУЧИК ДЕПРЕЙС (не менее сокрушенно). Обещаю. Но един Господь ведает, чего мне это стоит.

ГЕНЕРАЛ БОРКОВСКИЙ (с чувством). Благодарю! У вас благородное сердце!

ПОРУЧИК ДЕПРЕЙС (после достаточно долгого молчания и с некими посторонними мыслями). А откуда этому мерзавцу Скарабееву так хорошо известен почерк вашей дочери?

ГЕНЕРАЛ БОРКОВСКИЙ. Юлия дней десять назад послала письмо своей товарке по гимназии. А вчера нам стало известно, что никакого письма от нашей дочери та не получала. Надо полагать, это письмо вместо того, чтобы быть отправленным по почте, неким образом попало в руки бесчестного поручика Скарабеева и послужило шаблоном для подделки руки нашей дочери. Скорее всего, письмо это было попросту куплено Скарабеевым рублей за пять у лакея Григория Померанцева, который относил его на почту. И я, и моя супруга уверены, что это именно он помогает Скарабееву, снабжая его информацией о том, что происходит в нашем доме, и оставляя скабрезные письма в самых разных уголках дома…

Картинка разговора директора кадетского корпуса генерала Борковского с поручиком Депрейсом исчезла, и предо мной снова предстали суховатые протокольные строчки…

После состоявшегося разговора с генералом, поручик Анатолий Депрейс получил письмо, подписанное инициалами «В. И. С». В письме имелись следующие строки:

«…Вы не представляете себе, насколько скоро эта вздорная юная особа предстанет во мнении окружающих бедным, униженным и опозоренным существом без будущего. Я сполна отомщу ей за ее любовь к Вам и за презрение ко мне. Тогда моя ненависть, наконец, будет удовлетворена. Если Вы пожелаете, то после исполнения моего замысла ее охотно отдадут в Ваши объятия, чего никогда бы не случилось, если бы не произошло то, что мною задумано и вот-вот будет исполнено…»

По получении сего письма, поручик Депрейс снова воспылал жаждой мести, однако вспомнил свое обещание, данное своему начальнику генералу Борковскому, и не стал вызывать Скарабеева на дуэль.

Двадцать пятого июля в субботу генерал-майор Александр Ильич Борковский по своему обыкновению вновь собрал всех офицеров кадетского корпуса у себя. Был приглашен и поручик Скарабеев. Буквально через несколько минут после его прихода, к Виталию Ильичу подошла горничная генерала и сказала Скарабееву, что с ним как можно скорее желает переговорить "его сиятельство господин граф".

Скарабеев кивнул и пошел за горничной. Директора кадетского корпуса генерал-майора Борковского Виталий Ильич застал в столовой. Александр Юльевич стоял с одним из ротных командиров капитаном Сургучевым и двумя дамами и о чем-то с ними беседовал.

– Вы хотели переговорить со мной? – спросил поручик Скарабеев Александра Юльевича.

– Да, – последовал ответ генерала. – По соображениям не служебным, но личного свойства, я прошу вас, поручик, не посещать более моего дома и удалиться немедля.

Скарабеев ничего на это не ответил, молча поклонился, по-военному развернулся и ушел, глядя прямо перед собой. То, что поручик не возмутился и даже не попытался выяснить подоплеки такового с ним обращения, явно походило на признание какой-то вины. Этим уходом поручик Скарабеев вызвал еще большее негодование Александра Юльевича. Как было записано в его показаниях: "Скарабеев попросту развернулся и ушел… Каково! Ему прилюдно отказывают от дома, а он и ухом не ведет. Не протестует, не требует объяснений и не выясняет причин, что сделал бы на его месте даже самый последний лакей. Он просто уходит. Молча и без каких-либо возражений. Стало быть, ведает кошка, чье мясо съела… Уже один этот его спокойный уход после открытого оскорбления, нанесенного ему мною, в присутствии посторонних лиц, говорит о том, что именно поручик Скарабеев писал эти гадкие письма…"

Конечно, униженный отказом от дома Виталий Скарабеев пытался выяснить причины случившегося. Уже на следующий день он спросил об этом капитана Сургучева, присутствующего во время неприятной сцены.

– Я не посвящен в ваши отношения с господином генералом, – сухо ответил капитан Сургучев.

– Но должны же быть какие-то основания для того, что произошло вчера в доме генерала? – продолжал настаивать Скарабеев.

– А их разве мало? – кажется, капитан Сургучев был в значительной степени возмущен. – Ваши долги, ваша открытая связь с этой дамой полусвета Кипренской. И главное: вам приписываются анонимные письма, которые со времени вашего появления в кадетском корпусе буквально затопили семейство генерала.

– Я не намерен более выслушивать подобные подозрения, – в дерзком тоне ответил своему ротному командиру поручик Скарабеев. А потом, следуя показаниям капитана Сургучева, добавил: – Я не обязан ни перед кем отчитываться, с кем я живу и к кому испытываю симпатию. И долги – также мое личное дело. Что же касается анонимных писем, то я не способен на такую подлость.

– Так это не вы пишете все эти оскорбительные для семьи генерала письма? – недоверчиво переспросил капитан Сургучев.

– Нет, не я, – ответил Виталий Скарабеев. – Я просто подавлен такой несправедливостью. И очень удручен, что генерал столь дурно думает про меня. – После чего спросил ротного командира: – А вы как бы поступили на моем месте, дабы развеять ложные подозрения?

– Если вы невиновны, есть очень простое и действенное средство, чтобы снять с себя всяческие подозрения, – ответил капитан Сургучев. – Подавайте в суд за клевету и, тем самым, привлеките к ответственности истинных авторов подметных писем.

Как видно из показаний капитана Сургучева, поручик Скарабеев обещал подумать. Но вместо того, чтобы последовать советам своего командира, поручик предпринял иные действия, решив привести в исполнение свои угрозы, ранее заявленные в письмах.

Глава 4. Бедняжка Юлия

Надо полагать, директор кадетского корпуса генерал-майор Борковский мог себе позволить занять великолепные апартаменты в самом трехэтажном здании кадетского корпуса, разместившегося в нижегородском кремле. Однако его сиятельство граф Александр Юльевич предпочел занять принадлежащий городу небольшой симпатичный особняк с мансардой, расположенный на набережной Оки. На первом этаже дома помещались сам генерал с супругой Амалией Романовной и находились зала, столовая и девичья комнаты. Второй этаж занимали Юлия и ее горничная Евпраксия Архипова. Окна их комнат выходили на набережную. Мансарду занимал лакей Борковских Григорий Померанцев. Правда, занимал – громко сказано. В мансарду он приходил спать.

Двадцать восьмого июля Александр Юльевич и Амалия Романовна, вернувшись из театра, где давали оперу Бизе "Кармен" с участием гастролирующих солистов Его Величества четы Фигнер, попили чаю и где-то в первом часу пополуночи улеглись спать. Следом за ними, заперев двери коридора, легла горничная Евпраксия, убедившись, что Юлия Александровна уже легли почивать, а стало быть, более никаких распоряжений от госпожи не последует.