Страница 9 из 10
Вскоре подошёл Сушёный. Увидев нас, он сжал брови, отвёл Дефа в сторону и о чём-то с ним стал говорить. О чём они говорили, я не знаю. После разговора с Сушёным Деф подошёл к нам и спросил, где была стрелка и где живёт этот чувырло, из-за которого мы попали под бой кулаков. Марёк, сказал ему все координаты. Деф подошёл к Сушёному, передал эту информацию, они сели в машину и уехали. Вскоре, уже часа через полтора, они вернулись обратно. Весь багажник машины Дефа, был забит ящиками с водкой. Деф подошёл к нам и протянул две бутылки водки и две купюры по сто долларов. Это были большие деньги по тому времени. Сушёный сказал Дефу, чтобы он отвёз нас по домам. Мы сели в машину к Дефу, и он развёз нас. Потом спустя время Деф рассказал нам, что они с Сушёным поехали и взяли водку с тех ребят, с которыми была стрелка, а деньги взяли с чувырлы, который нас так подставил. Сумма денег была хорошая, такая, что Сушёный взял большую часть, а остальное дал Дефу и нам. В тот день нам повезло, говорил нам Деф, что подошёл вовремя Сушёный и увидел то, что сделали с нами, потому что мы сплошь были покрыты ссадинами, синяками, порезами и потёками крови.
Сушёный был легендарной личностью. Чуть позже я расскажу о нём больше. Я не знаю, кем он был, но про него ходили легенды, как про Абеля. Мы его знали под фамилией Сущенков, по прозвищу Сушёный. Он совсем не был похож на парня из наших дворов, скорее, на агента секретной разведки. Лет пятидесяти, высокий, стройный, с красивой спортивной фигурой, мускулистый. Светлые волосы с проседью, всегда чистый, опрятный. Почти всегда он был в строгом костюме-тройке, в красивой обуви, я очень редко его видел в спортивном костюме. В то время, когда все носили спортивные костюмы, от малолеток до стариков, и это было модно, Сушёный выглядел всегда, как представитель посольства, вот только галстука у него не было, я его никогда не видел в галстуках. Рубашки у него под пиджаком всегда были чёрные. Он носил очень дорогие и красивые часы. Иногда я видел его и в спортивных костюмах самой высшей и модной марки Адидас, которых достать в то время было очень сложно, и такие костюмы приравнивались к роскоши мотоцикла. В разговоре с окружающими он был вежлив, тактичен. Говорили, что у него несколько высших образований, и он знает три языка, вот какие именно, я не мог точно знать, а другие об этом тоже не говорили. Я никогда не видел, чтобы он курил, да и вообще он не любил курящих, пьющих людей, а к наркоманам вообще относился очень жестко. Всегда он появлялся внезапно, как из-под земли, или его кто-то привозил, точно так же неожиданно и незаметно он уходил, не попрощавшись. Когда он подходил, все ребята словно менялись. Разговоры сразу затихали, и наступала длинная пауза до тех пор, пока он не начинал разговор. Он подходил ненадолго, решал какие-то вопросы и незаметно уходил. Решать он мог вопросы любого уровня. Его многозначительный авторитет был всем известен, в любых кругах его знали и боялись. Со многими он имел какие-то деловые отношения. Все ребята во дворах знали его, зачастую не лично, а лишь по слухам. Чиновники боялись и не хотели связываться с ним, о его существовании было известно во всех кругах и во всех эшелонах власти. Никто не любил распространяться в разговоре про него, и эту тему все обходили стороной. Появлялся он очень редко, и где он жил, мало кто даже мог предположить, а кто и знал, совсем не говорил на эту тему. Мне как-то повезло побывать у него дома, но об этом чуть позже. Когда он приходил, это были, видимо, те дни, когда у него с Дефом была договорённость, и Деф всегда его ждал. Это было видно по поведению Дефа, он всегда нервничал и был неразговорчив. Сушёный подходил к нам, здоровался, и они отходили в сторону, не так долго о чём-то говорили, и Деф его провожал до угла и возвращался. Сушёный садился в очередной новый автомобиль с водителем, и они уезжали.
В спортзал к А.Н. по прозвищу Совок я стал ходить всё реже и реже. Чырыгу я там тоже стал редко видеть. А потом Чырыга и вовсе пропал, после инцидента с операми. Эта была слежка. За его машиной, давно уже начали следить органы внутренних дел. Однажды за ним устроили погоню. Он ехал на своей новенькой восьмёрке, и когда догоняющие его в машине гаишники открыли огонь по колёсам его автомобиля, он остановился. Его быстро скрутили и надели наручники. Несколько дней, его продержали в отделе. В бардачке его машины нашли пистолет Макарова, а в багажнике – автомат Калашникова. На него завели уголовное дело. Ходил слух, что следователя, который вёл это дело, вызвал к себе прокурор и попросил лично ему сдать это дело, после чего, это дело просто аннулировали. Несколько недель, почти каждый день я видел Чырыгу, понурого, можно даже сказать, серого, как дождливый день. А после, он и вовсе куда-то пропал, и больше я его уже никогда не встречал.
На тот момент исчезновения Чырыги уже начались странные события, время от времени взрывались машины, периодически начиналась стрельба в разных заведениях, в ресторанах, на рынках. Мы часто разговаривали, на эту злободневную тему. Мои разговоры с Франом и убеждения в том, чтобы он никуда не совался, оказались бесполезными. Фран и ещё двое ребят начали активно работать с Конгой. У них начали водиться большие деньжонки, радости не было предела, а вскоре и вовсе у Франа появилась первая машина. Когда мы виделись с ним, он стал уже совсем другим человеком. Из боязливого парня, он превратился в вытянутого надменного солдата той дворовой армии. Он часто делился со мной своими мыслями, а в частности тем, что происходит вокруг. Его возмущало, что люди вокруг стали жить несправедливо, все норовят обмануть друг друга и любыми способами разбогатеть. Его возмущало, что люди, которые занимают высокие посты и должности, все поголовно взяточники и хапают деньги и грабят, разваливая государственные предприятия, переделывают документы на себя и становятся собственниками. Людям, которые работают на предприятиях, зарплаты не платят и, произвольно разваливая предприятия, распродают всё имущество, потом они становятся собственниками, переделывая документы. Людей увольняют с работы, они остаются без средств к существованию. Многие, оказавшись в таком положении, не выносят таких жизненных перемен – умирают от инфаркта или с горя начинают пить. Люди, которые проработали на предприятиях огромное количество лет, которые после войны поднимали и возрождали эти заводы, оказывались за чертой нищеты, становились изгоями, ненужными государству и чиновникам. Мне было очень досадно всё это слушать, и то, что страна, которую защищали и строили наши деды, просто разворовывалась. Всё это приводило меня в ужас и вызывало непередаваемую ненависть и сердечную боль. В стране стоял хаос, и люди стали уже другими, они поделились на богатых и бедных. Я в то время работал на заводе, который выпускал электрооборудование. Когда-то этот завод был очень перспективным предприятием, работающим на всю страну СССР. Но вот пришло время, так называемой перестройки и развала. Директор завода перестал платить людям зарплату, хотя предприятие работало и выпускало подстанции, и их всё ещё развозили по стране. Директор предложил приобрести по копеечной стоимости всем работающим на предприятии акции. Люди с настороженностью отнеслись к этому предложению, но часть людей всё же взяли такие ваучеры. Эти ваучеры или акции несли собой некий процентный статус предприятия. Время шло, зарплату не давали. Тогда директор собрал собрание и предложил всем сотрудникам выкупить у них по небольшой цене эти копеечные ваучеры. Люди, конечно, от своей безвыходности и безденежья отдали за такие же копейки эти ваучеры, поскольку нужно было кормить детей и платить за жильё. Когда директор скупил все ваучеры, то он автоматически стал полноправным владельцем завода. После этого он стал увольнять всех людей, технику распродавать, часть помещений тоже распродал, а на оставшейся части помещения он сделал ремонт, переделав все корпуса под аренду. И сдал всё в аренду. Завод оказался его собственностью, директор стал состоятельным и богатым. Без всякого труда государственное предприятие оказалось в частных владениях. Шло разворовывание всей страны. Но это было всё чуть позже, а пока я ходил на работу на завод, где люди перебивались с копейки на копейку и в недоумении не знали, что им делать и как им жить.