Драконьи тропы

Праздник меж тем вошел в полную силу. Кто-то вспомнил старинную астианскую песню, которую знали во всем Изнорье, и в Никее, и, по слухам, даже в Шельде. Песня была осенняя, про урожай, про яблоки и про девушек, которые собирают осенью яблоки, ну и про любовь, конечно. Большинство астианских песен были напевные, медленные, романтичные, грустные или нежные. Веселых было мало. Но уж если песня была веселая, то такая, что просто удержу не было, чтобы не сплясать под нее. А песня про яблоки была очень веселая. И не успел прозвучать еще первый куплет, как танцевали все, и молодые и старые. Тут вдруг со всех сторон послышались приветственные возгласы, и в центр площадки вылетела только что прибывшая Ведайра, знахарка из Суворощи, самая большая до танцев охотница во всех Драконовых горах.

Золотистой волной мелькнули мимо девушек ее волосы, и вот уж, подбоченясь, стояла она посредине. Притопнула ногой и понеслась рыжим вихрем, вся -- живой огонь, вся -- сама музыка и сама душа музыки. Она станцевала два куплета в кругу общего восхищения, остановилась, развела руки в стороны и собирающим движением поманила, притянула к себе остальных.

Лицом она, наверное, не была красива. Светлые ресницы и брови, высокие скулы и узкий разрез глаз делали ее внешность скорее необычной, своеобразной. Однако знакомящиеся с ней люди неизменно попадали под обаяние ее веселого и легкого нрава, душевной теплоты и живости, и через весьма непродолжительное время искренне считали ее красавицей. Где была она, там всегда начинался праздник, звучали шутки, песни, невесть откуда бралась музыка и, глядишь, начинался уже и танец, причем танцевали все, за редким исключением. К этим исключениям принадлежал, кстати, ее муж --невысокого роста, не примечательный ничем внешне человек, которого, меж тем, все знали, так как Орвин был один из самых опытных магов Драконовых гор, и у него всегда было много учеников.

...И еще не раз за ночь все танцевали, и много еще было спето песен, и много было рассказано разных историй, которые Лиска с Наирой слушали, переходя от одного стола к другому.

Гай тоже несколько раз обошел все плато и в конце концов улегся прямо рядом с источником, в центре внимания всего многочисленного собрания, особенно детей. Через некоторое время у него под боком устроился Руш, на которого несколько раз уже чуть не наступили среди общего веселья. Он решил, видимо, уйти подальше от столов, поскольку есть уже больше не мог, а смотреть на то, как едят другие, да еще и чувствовать все запахи было просто опасно -- сердце могло не выдержать. Гай время от времени раскрывал свои дивные полупрозрачные крылья, и исходящий от источника свет дробился в сверкающих чешуйках на тысячи голубых, сиреневых и зеленых искр. И разлетались в стороны разноцветные блики. Смеялись дети, и улыбались, глядя на них, старые маги и старые драконы, и старые как сам мир и такие чудные звезды. И хотелось, чтобы ночь эта не кончалась...

До утра девушки все же решили не оставаться. Завтра рано-рано утром им предстояло проводить Левко, которому надо было еще хоть сколько-нибудь поспать перед дорогой. И посреди ночи, полюбовавшись еще раз на праздник, они отправились домой. Дома они, конечно же, еще битый час делились впечатлениями, говорили обо всем на свете, договаривались о том, что надо бы завтра утром не забыть... В конце концов Лиска не помнила, как донесла голову до подушки.

Гл. 9

...Серым сумраком заползает под деревья рассвет. Из-под промозглой дымки выступают ветки, листья, корявые обомшелые сучья. Сыро и холодно в осеннем лесу, и не хочется вылезать из кое-как согретого за ночь угла под корнями старой поваленной ели. Хорошо, что он натаскал сюда вчера лапника. Он хоть и кололся, а все-таки так было теплее, чем на голой земле, да и укрыться здесь больше нечем было. Так и спали под охапкой листьев лопуха и папоротника, прикрывшись сверху широкими еловыми лапами. Вихорушка пошевелил затекшей за ночь рукой и покрепче обнял братишку. Горошек вечером еще начал кашлять. Вдруг заболеет -- совсем беда. Так и не нашли они вчера дороги домой, по лесу начали кругами ходить, к этой ели два раза выходили, на третий решили здесь заночевать. То есть решил он, Вихор, старший. Младший в самом начале так испугался, что до сих пор и не говорил, и от этого было еще тяжелее, еще страшнее. А вдруг они никогда не найдутся? Ему захотелось заплакать или закричать на весь лес. И он опять вспомнил, что говорил дядька Мухор: "В лесу как заблудишься, самое главное -- духом не падать. Не реви, не ори -- только хуже будет. Опасней страха ничего в лесу нет. От него народу гибнет больше, чем от волков"...

Надо бы на дерево влезть повыше, осмотреться. Только вчера за целый день это невозможно было сделать, Горошек не отпускает от себя ни на минуту -- боится. Может, пока он спит, попробовать? Вихор потихонечку, изо всех сил стараясь не разбудить братишку, высвободил руку, отодвинулся, еще отодвинулся. Не дыша, поднялся, без звука прокрался к одной из высоких елей, что стояли рядом, к той, у которой ветки были поудобнее. И только сделал шаг к дереву, примерился, куда поставить ногу, как в него намертво вцепились маленькие ручонки.

-- Ах ты, мученье мое! Что же ты вскочил-то ни свет ни заря! Ну пусти ты меня, я только на дерево поднимусь, погляжу дорогу -- и тут же слезу. Ничего с тобой не случится, тут же нет никого, ну... Мы же так никогда с тобой отсюда не выйдем, горе ты мое...

Брат только крепче вцепился в его одежду. В его глазах стоял такой ужас, что отойти в сторону хоть на сажень нечего было и думать.

-- Горошек, я с тобой, рядом, не бойся. Стыдно так бояться. Тебя ведь в честь деда нашего Горхом назвали, а он у нас никогда ничего не боялся. Нас сегодня найдут, обязательно, вот увидишь. Ну не реви ты.... -- Вихорушка даже рассердился. -- Опять не получилось на дерево слазить, а ведь сверху гораздо лучше видно. У нас в Камышанках пожарная каланча-то высоченная, я бы хоть ее, может, увидел, или в Студеных Криницах церковь. Может, и дорогу бы нашел или хоть горку какую повыше, а там.... Ладно, ладно, не реви только, вот я тебя за руку держу, пойдем. Вон там ручеек, мы из него вчера пили. И орехов немного осталось, на, возьми. Потом еще найдем. А пока попробуем вдоль ручья пройти, только сворачивать не будем, он нас к речке выведет...

Измученные страхом голодные дети шли по чужому незнакомому лесу среди неприветливых высоких темных елей. Деревья нависали над ними своими засохшими замшелыми ветками, выставляли навстречу узловатые старые корни. А за ними следом все ползло и ползло что-то невидимое глазу, опутывающее липкой жутью, неотвязное, жуткое...

Лиска вскочила с кровати с лихорадочно бьющимся сердцем, взмокшая, с прилипшими ко лбу волосами. Серый рассвет уже обозначил начало утра. Наира еще спала. Жалко было будить подругу. Лиска оделась, потопталась немного между шкафом и кроватью и наконец решилась.

-- Наира, Наира...

-- Ты чего, что случилось? -- Наира села на кровати, сонно протирая глаза.

-- Я сон видела... опять. Наира, я знаю, откуда они. Они из Камышанки в Студеные Криницы шли.

-- Кто? А, да, поняла. Сейчас. -- Девушка потрясла головой. -- Так, дети, которые заблудились в лесу. Из... откуда? Ага, сейчас.

Она слезла с кровати, завернулась в одеяло, прошлась по комнате, пытаясь начать соображать, и вытащила книгу.

-- Так, -- она развернула в полную ширину страницу с картой на Лискиной кровати прямо поверх спящего Вихляйки. -- Камышанка или Студеные Криницы...

-- Вот она, Камышанка, -- Лискин палец уперся в точку на территории Извейского княжества, на Изнорской еще земле, но очень близко к границе с Чернопольем.

Наира запустила пальцы в свои нерасчесанные еще волосы и, задумавшись, смотрела на Лиску.

Та смутилась.

-- Ты думаешь, это сон?

-- Нет, -- подруга помотала головой, -- уже не думаю. Не можешь ты знать про Камышанку, тем более про Криницы: за все время, что мы тут живем, о них и речи никогда не заходило. Я эти названия за всю жизнь всего раза три слышала от ойринских родственников, а ты и слышать не могла. Ну Камышанку, допустим, на карте могла увидеть, запомнить. Но уж названия Студеных Криниц даже на карте нет, вон только точка стоит. Я его знаю, потому что от бабушки слышала, а тебе не от кого было его узнать. Удивительно, конечно, что ты их слышишь и видишь, далеко это слишком, ну... -- Наира пожала плечами, -- значит, видишь.