За Северным Ветром

Долго, до тех пор, пока не стали яркими звезды, и не взошли сестры - луны, сидел царевич у древнего дуба. Впервые ему не хотелось отправляться с другими отроками на тайную ночную прогулку. Веслав знал, что достанется ему за позднее возвращение, ибо молитву он уже пропустил. Но Веслав не мог вернуться в Ведагор в таком смятении. Ему хотелось вдоволь надуматься здесь, в Святоборе, и возвратиться в ученическую келью со спокойствием в душе. Но сколько бы юный наследник престола не размышлял, созерцая засыпающую природу, мира в душе так и не наступало.

Не наступило мира и через неделю, и через три, когда приготовления к празднику Солнцеворота были в самом разгаре. Искрен держался со своим воспитанником немногословно – на все вопросы, которые задавал Веслав по поводу «того самого вечера», как сам для себя называл царевич странный разговор с наставником, старик лишь грустно улыбался. Зато на другие вопросы Искрен отвечал охотно, даже, как иногда казалось юноше, слишком. Будто бы такое внимание Искрена к иным делам, даже мирским, могло отвлечь Веслава. Царевич обратил внимание и на то, что его отец, Драгомир, хоть и не внял словам Искрена, учителя и духовного наставника своего сына, но отдал приказ военачальнику Царской Дружины усилить охрану города во время праздничной недели. Основные силы сосредоточили у ворот Солнцеграда и распределили по стене. Все это лишь удручало состояние наследника престола, и, когда в последний день перед праздничной неделей, что длилась с девятнадцатого числа месяца червеня, по двадцать пятое, Веславу нужно было возвращаться в Царский Терем, царевич сделался чернее тучи. Не радовали юношу ни яркие, благоухающие цветы, что украсили каждый дом, ни звонкий смех предвкушавших грандиозные гуляния и игры детей, ни вино, что уже чуть ли не рекой лилось по всей столице, ни теплое летнее солнце.

Лада тоже вернулась во дворец, правда в странном, но, тем не менее, радостном настроении: этим летом она завершала обучение в Сестринском Великом Свагоборе[10], а, значит, ее вот-вот станут считать совершенно взрослой, и ей будет позволено иметь свое мнение, как ученой царевне, а так же, удалиться к волхвам. Лада давно, еще в те времена, когда отец провозгласил наследником Веслава, высказала свое решение стать волхвой, чему царь был несказанно рад. Царицу же, напротив, сильно опечалило решение дочери. Решение это было вызвано, скорее, досадой и обидой, нежели искренним стремлением стать служительницей Богов и ворожеей. Но время шло, а обида все не затухала, и казалось Ладе, что, когда она покинет свою семью и обручиться с Вечностью, вместе с ней покинут отчий дом счастье и радость. И это самое мгновение становилось все ближе и ближе, и предвкушение так долго ожидаемой, по-детски наивной мести, радовало ее сердце все больше.

Лада облачилась в простое белое льняное платье, всем своим видом показывая, что этот ее визит домой – последний, и после завершения обучения, она из послушниц сразу перейдет в волхвы. Держалась отстраненно, слишком гордо, слишком радостно. Немая улыбка застыла на ее лице. Веслав отметил, что улыбка эта явно подмечена у умудренных жизнью ворожеев, и сестра намеренно пытается им соответствовать. Но если улыбка Искрена светилась пониманием, то улыбка царевны была совсем иной, даже надменной. И Веслав понимал почему. С такой улыбкой, в траурном, с длинными, до пола, рукавами, белом сарафане, надетом раньше срока, Лада явилась в семью. Ее темные, как у отца, волосы были распущены, а голову украшал тканый обруч послушницы Соборного Сестринского Свагобора. Венчик и покрывала на голову, как подобало царской дочери, да и всем взрослым девушкам, Лада так и не надела.

Когда вся царская семья собралась за обедом, царица Пересвета хотела было пожурить строптивую дочь, но Драгомир мягко остановил жену. Веслав совсем поник. Родители тщетно пытались выяснить причину его удрученного состояния, но царевич сослался на легкий недуг от переутомления в Ведагоре. Веслав скоро покинул совместную трапезу и удалился в свои покои.

Расположившись на летней веранде, которая находилась почти под самой крышей, Веслав смотрел как внизу, во дворе, слуги готовили Царский Терем к началу празднеств. Прислужники и прислужницы украшали двор цветами, ягодами, умащивали благовониями капии царского святилища, зажигали курильницы, висевшие на колоннах. Их белые одежды светились в лучах яркого полуденного солнца. Где-то вдалеке слышалось умиротворенное пение волхвов. Музыка разливалась по чистому летнему воздуху, улетала на крыльях чаек и растворялась в небесной синеве. И почудилось вдруг Веславу, что сквозь небесную твердь он видит благодатный лик Сварога. Небесный отец улыбался ему, а Хорс купал его в своих теплых лучах. Все будет хорошо, решил царевич, и, наконец, улыбнулся.

___

[1] Ингра – вымышленное северное животное, подобное мамонту

[2] Червень – июнь.

[3] Ведагор – высшее учебное заведение для юношей.

[4] Веденей – знающий, ведающий. Член Палаты Парламента при князе или царе.

[5] Ведомир – школа, среднее учебное заведение.

[6] Сестринский Ведагор – высшее учебное заведение для девушек.

[7] Святобор – священная роща, в которой располагались капища и Великобожия.

[8] Небесная Пара, Небесная Чета – так называли в Сваргорее небо-Сварога и землю-Свагору

[9] Огнивица – чаша/факел с волхвовским огнем

[10] Свагобор - храм, в котором волхвы проводили богослужения. При Свагоборах проходили обучение волхвы, находились здравницы и больницы. Сестринские Свагоборы - аналоги женских монастырей.

Глава 3. Солнцеворот

Солнце клонилось к горизонту, и в море отражался его золотой лик, разбегаясь искрящейся дорожкой. Скоро золотой диск зависнет у самой кромки воды и останется там на всю ночь. Ночь самых веселых гуляний, песен и прыжков через костер.

Посетители небольшой деревянной корчмы, что располагалась среди множества торговых лавок, гостиниц и постоялых дворов, облепивших порт Идру прямо на большом пирсе, шумно и весело гуляли. Шел третий день празднеств – самый Солнцеворот, Долгий День, когда Хорс не покинет небосвода, а люди на улицах будут с радостью чтить великого Даждьбога.

За большим деревянным, уставленным медовухой, столом, расположилась веселая компания. Моряки, купцы, немного помятые за дни гуляний горожане - все сидели рядом и смеялись над баснями, которые друг другу и травили. Громче всех выступал крепкий мужчина лет тридцати. Суровый, пронзительный взгляд серых глаз не мог скрыть даже хмель. Между бровей пролегла глубокая морщина; прямой нос, волевой, даже слишком, подбородок выявляли в нем человека бывалого, с характером. Он был воином, стражником, повидавшим уже многое. Его длинные пепельно-серые волосы были заплетены в тугую косу, голову украшал кожаный обруч. Массивные руки сжимали деревянную кружку с такой силой, что, казалось, та вот-вот треснет.

- Я не был пьян! – пробасил он, стараясь перекричать гогочущий люд. – Все взаправду, перед Перуном ответ держу, коли вру!

- Ты слишком много выпил, брат-сварогин, - ответил ему тщедушный кучерявый юноша, лет двадцати, - вот и сочинил небылицу. Я даже ворожбы такой не знаю, чтобы в воде мир показывала, не то, что дождевая вода тебе видение в чаше открыла.

Собравшиеся засмеялись. Сероволосый мужчина еще сильнее сжал в руках кружку. Он теперь жалел, что поделился историей приключившейся с ним пару лет назад, когда он, как наемный страж, сопровождал торговый караван одного преуспевающего столичного купца.

- Не настолько, чтобы сказку за правду выдавать, - громыхнул в ответ воин и со всего маху поставил кружку на стол, от чего ее содержимое расплескалось. – Я вправду видел все то, о чем рассказал.

- Не горячись так, - сидевший по его правую руку старичок мягко положил сухую ладонь на плечо говорившего. – Вот я тебе верю.

Мужчина обернулся на своего соседа, посмотрел, нахмурившись, ему в глаза. Сухонький, маленький, а глаза живые и ясные. Зеленые, как море. Седые совсем волосы перехвачены тоненькой бечевой. На плече расположилась маленькая ящерка. Свободная рубаха подпоясана увесистым поясом мореходца. Вот оно как. Моряк.