На главном направлении

А какими интересными и захватывающими были лекции А. X. Артузова о методах борьбы с контрреволюцией! В то время с успехом закончилась руководимая им операция по поимке Бориса Савинкова, остроумно подготовленная, требовавшая находчивости и личного мужества чекистов.

В 1927 году я окончил Высшую пограничную школу. С волнением мы ожидали приказа о назначении. Почему-то всем хотелось попасть на какую-либо европейскую или дальневосточную границу, и смутная тревога охватывала при мысли о Средней Азии. Признаться, мне тоже не очень хотелось забираться в глушь, какой представлялись тогда эти края, тем более что я был молодым семьянином — моему сыну исполнилось три года. И вдруг назначение в Среднюю Азию!

Невесело было мне, когда впервые ехал так далеко. Чего только не наговорили нам «бывалые» люди: там и басмачи, и тигры, и шакалы, и скорпионы с фалангами, гигантские ящерицы и прочая нечисть; особенно много ужасов рассказывали про каракумские пески… Пугали и тем, что трудно приноровиться к бытовому укладу местных жителей, к особенностям пограничной службы в тех условиях.

Надо сказать, что за девять лет мне многое пришлось увидеть и пережить из того, о чем рассказывали. Но в натуре все это воспринималось совсем иначе, чем на словах, не пугало, а, пожалуй, больше привлекало.

Штаб пограничного округа находился в Ташкенте. На пятый день езды по железной дороге мы прибыли в этот «город хлебный».

— Главное — постарайтесь не попасть в Каракумы, — советовал мне в поезде один из попутчиков.

По его словам, самый трудный участок — это граница с Афганистаном, в зону которого входят каракумские пески. Но случилось именно то, против чего меня так настораживали: получил предписание о назначении инструктором политроты в пограничный отряд каракумской зоны. И это было, пожалуй, лучшим, что могло случиться со мной, если рассматривать всю жизнь до 1941 года как школу, подготовившую меня к исполнению труднейшего долга на ответственном посту в боях с нашим смертельным врагом. Здесь, в Средней Азии, на заброшенных в песках пограничных заставах я шаг за шагом узнавал нужды войск и способы их удовлетворения, знакомился с повседневной жизнью подразделений, находившихся на военном положении в то время, когда вся страна жила мирной жизнью.

Город Керки Туркменской ССР, куда я прибыл в марте 1927 года, произвел на меня тягостное впечатление.

Началось с переправы на левый берег Амударьи.

Государственной переправы еще не существовало. Промышляли ею частные владельцы каюков. Сажали пассажиров столько, что вода едва не заливала их. Оказалось, что сесть в каюк трудно, так как берег не был оборудован. Требовалось умение прыгнуть в суденышко, чтобы не попасть в реку, кипящую водоворотами. Не менее трудно и выйти из каюка. А как беспомощно чувствовали себя, когда находились на середине полноводной реки и с тревогой следили за туркменом, который, выбиваясь из сил, орудовал длинным шестом, сопротивляясь течению, — именно шестом, а не веслом, ибо только так можно бороться с могучей стремниной горной реки.

Тогда еще не родился хороший обычай — встречать приехавшего товарища, и первые впечатления особенно угнетали меня.

Керки хотя и называли городом, но это был кишлак, правда, но совсем обыкновенный, ибо в нем сходились торговые пути с Афганистаном. Одна из улиц называлась Таможенной; здесь стояло два ряда европейского типа домов, в них размещалась таможня и жили таможенные служащие. Остальные строения — глинобитные, с плоскими крышами и высокими дувалами.

В центре города находилась базарная площадь, куда на верблюдах и ишаках приезжали продавцы и покупатели всевозможных изделий. В базарные дни шла очень оживленная торговля. Немало было здесь купцов — туркменов и афганцев. Торговали мясом, шерстью, коврами, фруктами, а нелегально — контрабандными товарами и наркотиками. Всего было вдоволь, кроме рыбы, хотя рядом протекала Амударья; иногда, правда, нам приносили рыбу, но по высокой цене. Называется эта рыба скаферингус, с виду похожа на маленького сома, а на вкус даже лучше стерляди. Знатоки утверждали, что такая рыба водится только в двух реках мира: в Амударье и Миссисипи.

В наиболее многолюдных, а следовательно, и наиболее грязных уголках рынка располагались парикмахеры; бритву им заменял остро отточенный кусок косы или длинный стальной нож — ими они брили и головы, и бороды, предварительно долго массируя кожу мокрыми пальцами без мыла. Благодаря такому массажу бритье проходило совершенно безболезненно, не вызывая раздражения. Это испытал на себе.

В Керках я остановился в комнате одного таможенного служащего. Снял угол. Спали мы на полу: старожилы разъяснили, что лучше всего спать на разостланной кошме — скорпионы не любят запаха шерсти. Обувь по утрам не рекомендовалось надевать, не вытряхнув ее предварительно, потому что скорпионы любят забираться туда, где есть хоть слабый запах человеческого пота. Но в конце концов я перестал считаться с тем, что любят и чего не любят скорпионы, и купил топчан.

С другой азиатской тварью — фалангой — мне пришлось вскоре познакомиться; она обычно, как клоп, взбирается по стенкам на потолок и оттуда падает на постель. Первое время мы по нескольку раз за ночь зажигали керосиновую лампу и осматривали стены. Потом надоело.

Почти все приезжие обзаводились настойкой убитого скорпиона на хлопковом масле или на спирте, чтобы смазывать места, укушенные ядовитой нечистью. Насколько эффективно подобное лечение, мне испытать не пришлось.

В Керках в то время насчитывалось до 2 тысяч жителей, из них около 600 русских, большинство которых составляли бывшие ссыльнопоселенцы. В городе были один кинотеатр, одна русская школа и несколько школ на туркменском языке, больница и военный госпиталь.

Керки являлся окружным центром. Здесь размещались окрисполком и окружной комитет партии.

Не раз по заданию командования мне приходилось выезжать в отдаленные кишлаки. Подолгу беседуя с местными жителями, я всегда убеждался в искреннем расположении туркмен к русским, особенно к военным, защищавшим их от вторжения банд. Но не только защита от вооруженных нападений вызывала у туркмен дружеское чувство к русским. В первые годы существования среднеазиатских советских республик значение санитарно-профилактических мероприятий и культурной работы в отсталых районах имело особенно большое значение, ибо население здесь было почти сплошь безграмотное и зараженное различными болезнями. Работали приехавшие из Советской России врачи и учителя, по мере сил участвовали в этой работе командиры и их семьи. Талантливый и трудолюбивый, но приниженный туркменский народ на наших глазах выходил из тьмы и нищеты.

За четыре с половиной года моей службы в погранотряде я проехал в седле много сотен километров по пескам южных Каракумов, по горам Таджикистана, откуда берет свое начало Амударья (в верховьях она называется Беш-Капа, то есть «Пять рукавов» или «Пять речек»), по густым камышовым зарослям, где едва заметно вьется пограничная тропа.

При выезде на границу с дозором приходилось пользоваться лошадьми, сменяемыми на каждой заставе. Этими поездками решалось сразу несколько задач: во-первых, можно было практически изучать условия несения пограничной службы; во-вторых, отпадала надобность в выделении специального наряда для сопровождения; в-третьих, за часы следования на лошади в составе дозора я успевал наслушаться рассказов наших бойцов не только о служебных делах, но и о детстве, юности, о работе, даже о любимой девушке.

Приезд командиров из управления погранотряда на такие отдаленные заставы, как «Пяндж», «Буры», «Пархар» и другие, было событием для пограничников. Ведь не так уж часто мы наезжали, а люди ждали новостей — радио на заставах не было, газеты сюда привозили с большими перебоями и сразу большими пачками, когда читать их уже становилось неинтересно. К тому же и освещение не позволяло читать по вечерам: в казарме, на кухне, в конюшне и других служебных помещениях обычно горели маленькие, восьмилинейные керосиновые лампы либо фонари «Летучая мышь», а то и просто масляные каганцы.