Страница 58 из 88
Прежде чем кто-либо успел ответить, он швырнул вперёд свёрток, из которого в зловонную жижу выпали поблескивающая серебром в скудном свете пасмурного утра кольчуга и белая рубаха. Очевидно, это были вещи Фродо Бэггинса, на которого возлагалось столько же надежд, сколь и непосильна была возложенная на него задача.
— Узнаёшь, Гэндальф? Этот мелкий лазутчик уже испытал такие муки, которые не под силу выдержать смертному, — растягивая слава, ухмыльнулся посланец. Похоже, он от души, если только она у него имелась, упивался отчаянием, отразившимся на лицах хоббитов и Гимли. — Но вы ещё можете спасти его никчёмную шкуру, стоит лишь выполнить требования моего Господина.
— Каковы они? — на лице Арагорна не дрогнул ни один мускул. Сейчас он был подобен каменному изваянию, но не человеку.
— Весь ваш сброд принесёт клятву, что никогда впредь не станет чинить козней Саурону, а затем вы уберётесь отсюда, и чем быстрее, тем лучше для вас самих. Восточные земли Андуина отныне принадлежат Мордору, а западные, до самых Мглистых Гор и Роханского Провала, обязуются платить дань, размер которой будет установлен позже. Люди могут продолжать подчиняться своим королям и традициям, но впредь никто из них не возьмёт в руки оружия. Так же, вы обязуетесь отстроить заново Изенгард, в него будет отправлен наместник, который станет следить за исполнением заключённого сегодня договора.
На миг прикрыв глаза, я вспомнила рассказ Эйомера о страшной судьбе, постигшей многих девушек из его земель. Если обитель Сарумана будет восстановлена, то это грозит ещё большей трагедией. Кто же согласится пойти на подобное, подписать свой смертный приговор? Глухой всхлип отчаяния зародился где-то в самой груди, но нельзя издать ни звука, нельзя показать, какая паника охватывает от одной мысли о последствиях подобных требований.
— Похоже, твой Хозяин считает, что мы глупее его тупоголовых орков? Если таковы его условия, то мы вправе выдвинуть встречные, — разорвавший наступившее молчание голос Боромира полнился таким гневом, что посланник потянулся за поводом своего коня, намереваясь отступить. — Думаете, так легко заставить нас подчиниться своей воле? Всего один пленник, и мы падём ниц? А где твои доказательства, что всё это не ложь? Назови имя того, кому принадлежали эти вещи, и заодно его спутников, тогда мы, может быть, поверим тебе.
— Спутников? — похоже, искажённый был сбит с толку, но слишком быстро он взял себя в руки, чтобы уверенность была полной. — Они также находятся в Башне и не скоро смогут заговорить. Так каково ваше решение, что вы выбираете: жизнь под рукой моего Господина или войну и бесславную смерть?
— Сейчас узнаешь, — тихий уверенный голос Арагорна перешёл в громкий крик, когда, выхватив из ножен меч, он одним резким выпадом отсёк голову вражеского посланца. — Никогда Чёрная Тень не накроет наши земли! Никогда никакой из народов Арды не подчинится проклятой воле Саурона! Убирайтесь и передайте своему Хозяину, что так будет с каждым, кто попытается нас шантажировать!
Сжав в ладони рыжую прядь гривы попытавшейся рвануться Талы, едва дыша от отвращения, я не могла отвести взгляд от покатившейся по грязи уродливой головы, с которой слетел шлем, от рухнувшего у ног вставшего на дыбы чёрного жеребца бездыханного тела, а трое остальных посланцев уже стремительно рванули к Вратам. Едва за ними захлопнулась узкая калитка, как грянула оглушительная дробь барабанов, а над венчавшими стены бойницами взметнулось пламя. Уже через мгновение Врата распахнулись снова, теперь уже полностью, выпуская неудержимый яростный поток вражеских батальонов. Арагорн, Боромир, Эйомер и Имрахиль вместе с сопровождавшими их глашатаями и парламентёрами поскакали к позициям наших войск, громко отдавая распоряжения, но ловушка Саурона уже захлопнулась: мы были окружены плотным кольцом вражеской армии, позади нас из предгорий Эред-Летуи неслись полчища вастаков. И словно для того, чтобы оглушить, лишить последней надежды на спасение, с мордорских стен уже слетали издававшие душераздирающие вопли назгулы.
В считанные минуты наши ощетинившиеся копьями взводы превратились в небольшие островки посреди моря кипящих от ненависти орков, и уже невозможно было рассмотреть или понять что-либо, что происходило дальше чем в нескольких метрах, а единственный, кто руководил действиями, это сумевший прорваться к нам Боромир. С большим трудом удалось в последний раз взглянуть на бьющееся вдалеке знамя с белым конём над роханским эоредом, а затем пришлось усмирять перепуганную кобылу и, вынимая меч, пригибаться под градом стрел, которыми осыпали нас враги.
Когда уши закладывает от криков и гула труб, а солнечный свет закрывают чудовищные ящеры, когда мир вокруг превращается в подмену реальности на кровь и смерть, забываешь обо всём: о том, кто ты, как здесь оказался, умеешь ли вообще бояться и испытывать панику, остаётся лишь одно — стремление сопротивляться изо всех сил. Подчиняясь приказу опекуна, который велел коннице строиться, чтобы первой выступить и отразить натиск врага, пока готовится пехота, я направила напуганную Талу вместе с ринувшимися в бой гондорскими витязями, молясь лишь о том, чтобы она не встала на дыбы: если сейчас упасть, то жизнь окажется ещё более короткой, чем она уже обещала быть. Для меня это четвёртый бой в Арде, а для кобылы второй, и нужно признать, в первом она повела себя не слишком храбро, если не сказать хуже. Мысли о любимице лишь на долю секунды отвлекли от происходящего, а потом мы ворвались в толпу орков, вастаков и харадов, заставляя их отступить назад перед страхом быть затоптанными копытами могучих скакунов. Меч с лёгкостью полоснул по лицу бросившегося наперерез орка, а затем всё закрутилось, словно в жутком сне: Тала шарахалась из стороны в сторону, и стоило огромного труда одновременно удерживаться в седле и отбивать удары обступающих всё теснее искажённых воинов Саурона. Стараясь держаться рядом со своими, я уже не нападала, а отражала удары беснующихся, отлично знающих о своём численном превосходстве орков. Их злоба, ехидные насмешки и грубая брань врезались в душу, вызывая оглушительную ненависть и желание лишь убивать, испытывать удовлетворение, когда они чёрной массой оседают на землю. А они становились всё наглее, теснили всё сильнее и напористее, и вот уже пришлось, извернувшись, заехать ногой в челюсть попытавшегося вплотную приблизиться к кобыле, чтобы вонзить в её горло свой изогнутый клинок. Но я не была готова к рукопашной, потому что просто затопчут, да и в седле всё же легче отражать атаки пеших. Через секунду обидчик уже пал, с мерзким оскалом хватаясь за глубокую рану в плече, но он был лишь песчинкой в бушующем море монстров. Очень скоро счёт тем, кого удавалось повергнуть был потерян, а сознание стремительно заволакивала алая дымка усталости и боли в одеревеневших руках. Меч стал казаться слишком тяжёлым, Тала же, почувствовав слабину, попыталась воспользоваться моментом и задать галопа в одной ей известном направлении, но в этот миг над головой раздался гортанный крик Боромира, который, схватив кобылу под уздцы, выругался так смачно, что она встала как вкопанная, бешено вращая глазами, но уже не смея сделать шага ни вперёд, ни назад.
— Она ещё молода и не обучена.
Короткого скептического взгляда военачальника хватило, чтобы понять, что он думает о таких неуместных оправданиях, затем он подтолкнул нас в сторону от себя, и я с радостью и облегчением увидела Мэрри и Пиппина, глаза которых горели таким азартом, словно они не в битве сражались, а играли в кучу-малу, и их моргульские клинки покрыты вовсе не горячей чёрной кровью. Их запал дал сил биться с врагом дальше; пусть мы и были приманкой для Саурона, но уж коли он повёлся, то обломает зубы, прежде чем прожуёт. Впрочем, запал длился не слишком долго, стоило увидеть несущихся к нам горгоротских троллей и понять, что давиться будет не только Тёмный Владыка: сейчас и нам самим не поздоровится. В каких же недрах земли рождаются такие мерзкие твари? Издав истошный визг, которого сама от себя не ожидала, я направила Талу на одного из зеленокровных монстров, когда он с завидной неуклюжестью, растаптывая всё на своём пути, ломанулся прямо к нам с удельскими. Сумев отвлечь его внимание на себя, я дала, наконец, кобыле возможность, не разбирая дороги, нестись, куда глаза глядят.