Страница 130 из 143
— Но-о, родимая, — хлестнул парень лошадь, и тронулись они.
— Куда везете-то? — спросил Борька. — Я и вправду домой тороплюсь.
— Ну, дома-то тебе не видать, но насчет него шпарь, когда спрашивать будут. Понял?
— Понял.
— Куда подъезжаем сейчас? Скажи, ежели местный.
— В Бахмутово вроде…
— Угадал.
— Чего угадывать, — осмелел Борька. — Я его не раз проезжал, когда во Ржев ездил. Дом там есть каменный, двухэтажный, — продолжил он, вспомнив рассказы деда.
— Верно. Значит, не врал?
— Зачем?
Немец буркнул что-то, из чего только «генуг» Борька понял, а парень сразу «гут, гут» и замолк.
Совсем скоро въехали они в Бахмутово, повернули в середине села влево и оказались как раз у того дома двухэтажного, о котором и говорил Борька со слов старика. Но был он огорожен проволочным забором, и двое немцев вооруженных по двору ходили: знать, караульные. Один из них ворота открыл, пропустил их. Ездовой стал лошадь распрягать, а немец, скомандовав «комм», повел Борьку вокруг дома. Обойдя его, подошли они к какой-то двери, железом обитой, немец открыл ее и подтолкнул Борьку. Вниз ступени шли. Темно, хоть глаз выколи. Спустившись, пошарил немец рукой, чиркнул зажигалкой и прижег фитилек в гильзе, что стояла слева на табурете. Увидел Борька огромный амбарный замок, который немец, кряхтя, стал открывать. Долго ключом ворочал и про себя что-то бормотал, небось обругивал замок этот старинный. Распахнул дверь и втолкнул Борьку в довольно большое помещение. Там тоже коптилка горела, и разглядел Борька печку железную, нары настоящие, а на них — кто сидел, кто лежал — людей больше десятка. Выглядели они ничего, особых доходяг не заметно. Небритые, конечно, но с теми, кого во ржевском лагере видел, не сравнить. И покуривали почти все. На Борьку глянули без особого интереса, но все-таки вроде ожидали, что он скажет.
— Домой шел и наткнулся на фрица вашего, — не стал Борька менять легенды. — Как тут?
— Ничего. Работаем. Дорогу чистим.
— Тепло у вас, — протянул Борька руки к печурке.
— Топим, потому и тепло.
«Что-то не очень они словоохотливы», — подумал Борька и вынул сигарету. Нагнувшись к печке, взял уголек, прикурил.
— Богат, что ли, куревом? — спросил кто-то.
— Есть малость. — Пачку Борька не вытащил, а только несколько сигаретин и предложил. Взяли. Закурили. — Место-то найдется? — спросил он.
— Найдется. Только тюфяка тебе не приготовили, — усмехнулся один из пожилых.
— Вы и тюфяки имеете? — удивился Борька.
— Это все Петька…
— Что за Петька?
— Ездовой наш… Сам устроился, ну и нас не забывает.
Понял Борька, что о том парне речь, который лошадью правил. Начал он пока разуваться, портянки у печки разложил, осмотрел пальцы своих ног — раздутые, красные, — опять прихватило. Да, поспешил Борька в дорогу пуститься, денька бы два погодить…
Вскоре замок заскрипел, отворилась дверь, и вошел Петька этот, а с ним немец. Немец их всех оглядел, пробурчал что-то вроде «орднунг», «орднунг» и вышел. Петька веселым выглядел, а когда заговорил, пахнуло самогонным духом.
— Ноги, что ли, у тебя помороженные? — спросил он Борьку.
— Как видишь.
— Как ты нас проворонил? Да, и я тебя увидел только, когда немец крикнул, а то бы гикнул на лошадь…
— Чего теперь… — махнул рукой Борька.
— Здесь жить можно, — заявил Петька. — Только от работы не отлынивать.
— А что здесь?
— Дорожная часть. Завтра тебя офицер ихний допросит и, думаю, оставит. Народ нам нужен. Отойдем-ка, — отвел его Петька в сторону. — Теперь расскажи, что нового знаешь? Только не греми.
— Наступают наши под Москвой, — шепотом начал Борька.
— Врешь!
— И драпает немец дай бог как.
— Быть не может. Ты об этом никому! Мне можно. Понял?
— Понял.
— Значит, повернулась война, говоришь? — вздохнул Петька.
— Еще как повернулась. К лету шуганем немцев до границы.
— Не верю, — покачал головой Петька. — Ты когда воевать начал?
— С ноября. В начале оборонялись, отступили немного, а потом как дали. Пятого декабря начали.
— А как ты тут очутился? Не бойся, мне можно.
— Понимаешь, вклинились мы глубоко, а по бокам немцы. Нас человек несколько отбилось от части, отстали ночью. Стали догонять, заплутались, и, глядь, немцы кругом. Ну, кто куда. А я решил домой податься, там наших и дожидать, — врал Борька вдохновенно.
— Дезертир ты вроде получается?
— Ну, какой дезертир…
— Это ты нашим потом доказывай, мне нечего. Вот, значит, как дело повертывается, — задумчиво произнес Петька. — А я с самой Прибалтики отступал. Такая сила их перла, что они даже на нас внимания не обращали. Мы по шоссейке идем с оружием, а они мимо на танках прут и словно нас не замечают с нашими винтовочками. Ну, думаю, это сила… Куда нам… Нет, возьмут свое немцы весной. Вот увидишь.
— А ты про «катюши» наши слыхал?
— Нет. Что такое?
Рассказал Борька подробно, а Петька только глазами моргал: удивлялся сильно.
— И танки у нас, говоришь, появились?
— Конечно. Тридцатьчетверка. И автоматы ППШ. Семьдесят два патрона в диске.
Так они и проговорили, пока немец не открыл дверь и не позвал Петьку нести ужин.
Еда оказалась на удивление — каша настоящая. Хлеба Борьке не дали, так как утром раздавали на весь день, но у него своего еще оставалось, да и сало было — наелся от пуза.
Петька свою порцию не ел, отдал кому-то, а сам на печурке картошку начал жарить. У него положение, видать, особое, но парень не жадный — предложил некоторым и Борьке тоже. Борька поблагодарил, но отказался.
Стал он тюрьму эту осматривать — потолки низкие сводами, с них крюки свешиваются, в углу параша, но прикрытая, и потому вони нет. Да и старалась братва больше на улице оправляться, на работе, как потом выяснилось, а параша только для того, кому ночью приспичит.
Немец, пока пленные ели, сидел на нарах, трубочку посасывал. Не курили фрицы свои сигареты паршивые, каждый носогрейкой пыхтел, и хорошим табаком притом — из дому, наверно, присылали. Кто, правда, и нашу махру тянул.
После еды кто-то из ребят попросил у немца «раухен», и тот не отказал, дал сигаретину, только проворчал что-то — «гут арбайтен, гут арбайтен», это лишь понял Борька.
В общем, по первому впечатлению не показался Борьке этот плен второй очень страшным, после Ржева-то… Но то после Ржева, а так — и параша, и замок на дверях, и винтовки на тебя уставленные, и проволока колючая. И самое главное — пленный ты, не человек вроде, каждая падла немецкая тебя прибить может, а ты утрись и молчок… Нет, уж лучше в лесу, на холоде, но на свободе. Там человек ты!
Пленные покурили, потом посуду помыли и начали спать разбираться. У Петьки даже одеяло было, ну а остальные шинельками накрылись. Лег и Борька, тут подкатил к нему Петька с махрой — давай подымим. Немец ушел и долго возился с замками, чего-то ворча.
— Ну, поговорим теперь, — начал Петька. — Ты, значит, надеешься, что придут наши, найдут тебя в родной деревухе и обрадуются: «Ах, дорогой, как хорошо, что живой ты и невредимый? На тебе винтовочку — и давай шагай с нами»? Так, что ли, думаешь?
— В свою часть вряд ли угадаешь, но и в другой воевать можно.
— Лопух ты или притворяешься? Шлепнут тебя сразу же!
— Это немцы вам тут натрепали?
— И немцы, да и сами кое-что соображаем. Присягу-то нарушили, раз в плен угодили…
— По-разному можно в плен попасть… Одно дело — сам сдался, другое…
— Это ты прокурору объяснять будешь, — перебил Петька и сплюнул на пол.
— Наслушались тут фрицев. Запугивают они вас.
— Я фрицам тоже не верю, но, понимаешь, не вижу пока я выхода из нашего положения… Вот и живу часом — день прошел, и слава богу… Но что наступают наши — хорошо, — задумался Петька, а потом добавил: — Завтра на работу иди. И не филонь. Про ржевский лагерь слыхал?
— Откуда мне слыхать?
— Там — смерть. Если хочешь тут остаться, вкалывай. Понял?