Манхэттенские вампиры

Он принимал то, что он привык к проявлениям богатства, что очень немногое способно удивить его. В конце концов, он вырос на другом конце города, где Верхний Ист-Сайд был самым дорогим соседом в городе. Но размах и глубина богатства в его руках были ошеломляющими. В то время как клеветники спорили о том, что пост Регента Оливер получил благодаря удаче, с его стороны была проведена большая работа. После Войны осталось немного выживших, и еще меньше тех, кто не принял предложения Всемогущего о спасении, чтобы взойти в Рай.

Когда Оливер занял место Регента, он был уверен, что после почти-уничтожения Ковена финансовые ресурсы будут опустошены или близки к этому, так как вампиры были разрознены или вообще ушли. Он понимал, что ему придется воссоздавать всё с нуля. Как же он был неправ.

Резервы Ковена были ликвидны, значительны и почти до смущения огромны. Финансовый комитет сделал несколько удачных инвестиций в техническом секторе перед концом, поэтому была возможность приобрести эти апартаменты – и не только их, но и здание в деловой части города, где находилась их штаб-квартира, так же как и отделения отрядов Венаторов по всему миру. Оливер удивился, сколько проблем можно решить с помощью денег. Сколько вещей можно купить с помощью денег. Покой. Безопасность. Стабильность.

Большинство картин, которыми он сейчас любовался, на самом деле были из частной коллекции Ковена, из секретных архивов Хранилища, где они хранились десятилетиями и, судя по всему, были забыты. Оливер извлек эти драгоценности, их восстановили, и теперь они выставляются в музеях и галереях по всему миру. Для соблюдения приличий, он оставил всего несколько лучших картин для собственного удовольствия. Было очень сложно расстаться с «Концертом» Вернера, и он понятия не имел, как эта картина оказалась в запасниках Ковена, но музей Изабеллы Стюарт Гарднер был настолько благодарен получить её обратно, что он знал, что всё сделал правильно.

Он принес Ковену десять лет спокойствия и процветания, и теперь настало время праздновать. Время вернуть великую старую традицию, которую он мог наблюдать как человек-проводник, прижавшись носом к стеклу. Бал Четырех Сотен, ежегодное торжество, которой чествует вампирское сообщество и его славу. Известный как Патрицианский бал в девятнадцатом веке и устраиваемый в бальном зале Кэролайн Астор, этот бал был традиционно только вампирским событием, и Оливер планировал, что его возвращение после долгого перерыва отметит восстановление сообщества, почтит память их победы над тьмой, покажет миру и им самим, что они не только выжили, но и процветают.

Что у них еще есть, что праздновать.

Бал Четырех Сотен не проводился со времен Войны, и десятая годовщина победы над Люцифером казалась правильным временем для возвращения праздника, также как и проведения окончательного ритуала для официального введения его в должность. Лидера Ковена по традиции называют Регисом, королем вампиров; его слово – закон, его действия неоспоримы. Но когда Оливер вступил в должность, он принял более низкий титул Регента – еще не король, а простой слуга. Все это изменится в ночь бала, когда сердце Ковена поклянется на его бессмертной крови. L’état, c’est moi .

К концу недели у Оливера будет все, над чем он так старательно работал. Да, все, к чему он прикасался, чем обладал, все, что находилось вокруг него, было редким, прекрасным и дорогим, но ничто из этого не могло сравниться с сокровищем, находящимся в его спальне, самой изысканной драгоценностью в его королевстве. Оливер почувствовал, как его клыки удлинились в предвкушении от этой мысли. Он поднялся по винтовой лестнице, которая вела в его спальню, и открыл массивные стальные двери, такие же были установлены в офисе Венаторов – осторожность никогда не помешает. Занавески были задернуты, и в комнате было прохладно, как в склепе, настоящее вампирье логово. Мальчиком ему нравилось просыпаться от лучей солнца, но не теперь. Он открыл более приятные способы пробуждения. И вот она, лежащая в середине сделанной на заказ огромной кровати, спрятанная под одеялами, длинные спутанные локоны ее солнечно-светлых волос были самой яркой вещью в комнате. Серафина Чейз.

Финн.

Его фамильяр.

Его смертная возлюбленная.

Оливер скинул халат и скользнул в постель, обнимая ее и утыкаясь носом в ее шею.

– Ммм, – пробормотала Финн, ее голос был хриплым от сна, лицо повернуто к подушке. – Ты капаешь воду на меня.

Его волосы были все еще мокрыми после бассейна, и завитки волос оставляли след на ее мягкой коже. Десять лет прошло с их первой встречи, а он до сих пор в благоговении от её красоты, от сияющей непорочной доброты её души.

– Нет, ты все еще спишь.

Он передвинулся так, что быть над ней, и она повернулась вместе с ним.

– Ммм, – пробормотала она. – Чудесный сон. – Она начала поворачиваться к нему, но он остановил её.

– Не двигайся, – сказал он прижав ее руки к бокам.

– Извращенец, – пробормотала она.

– Не моя вина, что тебе сняться извращенные сны, – сказал Оливер, когда стянул простыни, упавшие с ее тела.

– Не будь так уверен, – промурлыкала она. На ней была одета тончайшая комбинация, облако шёлка из Парижа, которая стоила больше, чем полный гардероб большинства людей, и он нетерпеливо стянул её, чтобы они были кожа к коже. Это был его любимый способ начать свой день, когда она еще в полусне, когда она предпочитает не знать, что происходит, хотя она все равно готова для него.

Она выгнула спину, как если бы знала, что произойдет.

Потому что так оно и было.

Он больше не мог ждать, и, сильнее прижав её руки к кровати, он одновременно ворвался в ее тело и вонзил клыки в ее шею, все его естество ожило и затрепетало от наслаждения, пока он совершал Священный поцелуй. Он знал все о ней: каждое воспоминание, каждую эмоцию, каждое желание, каждое разочарование. Это передавалось через кровь, когда он пил ее. То, что он чувствовал к ней, было за пределами любви, за пределами чувств – они были одной душой в двух телах. Он был её, а она его. У них не было секретов между собой.

Она вздохнула, задрожала, застонала, и, когда он кончил, то скатился с нее удовлетворенным. Простыни между ними были красными от крови, как будто это было место преступления. Слава Богу, что есть исполнительные экономки, которые никогда не задают вопросов. Спасибо Богу за очень многое, подумал он, закрывая глаза.

– Добавить сахар в твою овсянку? – спросила Финн час спустя, когда они уже были одеты и завтракали на террасе с видом на парк.

Оливер до сих пор представлял ее нагое тело под шелком и льном, и ему было интересно, думает ли она то же самое о нем.

– Да, спасибо, – сказал он, снова восторгаясь её классической, сдержанной красотой, от длинной, стройной шеи до грациозных рук. Она распустила свои длинные волосы, но два следа от укуса были едва заметны рядом с ключицей, как небольшие шрамики. Он любил это маленькие следы укусов и то, что они символизировали, что она его, его собственный человеческий фамильяр. Однажды он был фамильяром для вампира, когда он был смертным, и он знал притягательную силу кровной связи, всепоглощающий голод вампира, пьянящую агонию и крайнее возбуждение.

Иногда он сомневался, правильно ли поступает с Финн, но теперь уже слишком поздно. Он восторгался поворотом судьбы, который свел их вместе. Он помогал свой лучшей подруге, Скайлер ван Ален, или Скай (он звал её Скай, только он звал её так), разгадать тайну семьи её смертного отца, которая привела их к Финн, сводной сестре Скай. Он до сих пор помнит, какой блистательной она выглядела, когда они встретились – беззаботная студентка колледжа, не имеющая ни малейшего понятия о её связи с Ковеном. Какой веселой, счастливой и невинной она была. Она хотела стать художником, как и её отец. У неё было много различных мечтаний, но она влюбилась в него, и он уговорил её помочь восстановить Ковен, работать на вампиров, служить ему, осуществлять его мечты и отказаться от своих. Тогда она была готова и жаждала, хотела его так же, как и он хотел её. Но до сих пор он чувствовал мучительное сознание своей вины, смешанной с гордостью, когда видел эти маленькие шрамы.