Страница 2 из 10
На песке у кромки живописно расположились три грации разных объёмов, рассыпая вокруг окурки. Олимпийский бог им судья, а сам Олимп – за головами, за отельчиками, за деревьями чаще всего окружен облачной чередой разной плотности. С берега престол Зевса не виден, но когда накануне мы поднимались в национальный парк, двуглавая вершина перед нами обнажилась.
Вышел, обходя граций, и обнаружил у себя справа под рёбрами маленькое красное пятно, ожгла всё-таки синяя с каёмочкой! Прости, дорогая, за толкотню в твоих пределах, я старался, Посейдон свидетель, увернуться. На соседних лежаках семья с детишками, показал им рапанчика и неизвестную мне круглую двустворчатую ракушку размером с большое яйцо, и Люба понесла моллюсков обратно в Эгейское море.
Непионерский лагерь по свистку вышел на берег. Колготятся, дурачатся, здесь лидером – самый энергичный, не обязательно самый дурашливый или глупый, но тот, кто быстрее переводит свои побуждения в действия, заражает общепонятными, то есть – чаще всего примитивными, разрушительными импульсами остальных. Всё-таки здорово отличаются дети в семье – и в коллективе: в хорошей семье видят с рождения особость каждого, а в коллективе, тем более слепленном на короткое время, главное – общие требования, общие эмоции, не различия, а слияния.
Вот и сейчас человек пять мальчишек и девчонок носятся змейкой за крепким пареньком, который, как сержант с флажком, ведущий по мостовой группу солдат, меняет их направление палкой с какой-то синей тряпкой. Чёрт, так это же медуза! Обезвоженная и потому утратившая свою круглую величественную гармонию. Распадается на склизкие хлопья. Что она им сделала? Слишком приблизилась к берегу. Не понимают, что эти бессмысленные отрепья – остатки чьей-то жизни, нашей общей жизни, они даже не смогут накопленную медузой живую субстанцию присвоить, переработать, сохранить труд живой клетки…
… Конечно, я не так чётко и развёрнуто тогда подумал, но в том сгустке, импульсе, перерабатывавшем увиденное, это было. А главное было: неразумные детёныши! Как бы вам потом не отрыгнулось…
Отозвалось, получается, гораздо масштабнее. Я ничего не выдумываю, в том числе – и свои беглые проблески, просто излагаю случившееся в прямой последовательности. Не знаю, потому что мы на следующий день уехали, оставались ли на Олимпийские ривьере маленькие “лагерники”, но вообще по отдыхающим, да и по местным тоже, ударило крепко. Станет ли Зевс разбираться, кто из людишек напортачил, испортил близкую к нему сферу! Через несколько дней солнышко с легкими тучками вокруг олимпийского престола сменил мощнейший циклон, мгновенно похолодало градусов на двадцать, за сутки выпало, как сообщили на следующий день медиа разных стран, до 180 литров осадков на квадратный метр здешних лесов, полей и песка.
В Северной Греции погибло несколько человек, наводнениями размыло дороги, смыло мосты на вздувшихся речках, при нас выглядевших пустыми руслами. Ливни с грозами, с мерцающим лесом молний, присущих громовержцу, ударили по пространству от Хорватии до Стамбула.
Уникальность циклона объяснили тем, что его центр стоял прямо над Салоникским заливом, отсюда такие редкие для этих мест в июльскую жару глубокие метаморфозы.
Циклон назывался “Медуза”.
Берег святого Дионисия
Устал. Так, как и хотел: лишнего не оставил, только чтобы выползти на берег, снять тяжеленные цельнолитые ласты и растянуться на толстой перине песка. А уже потом дойти до домика и выпить вина. Холодного, домашнего, в таверне взяли. Сразу сил добавляет.
Их за два часа вглядывания сквозь укрупняющий аквамарин, цельный на многие километры кристалл ионической воды, потрачено немало: надо же было в маске с трубкой не просто висеть над рыбами и между ними (крупные – парами, мелкие – компаниями, пусть и разной породы), а и двигаться их путями между камней, опускаться на дно. Ты же тоже “рыба”, тебя же тянет к любой луже, не то что в такие пустынные от человеков глубокие места!
Видел даже морскую черепаху, похожую сверху на резиновую четырехвесельную лодку снизу. Сейчас в сентябре они редкость у этих берегов, только те единицы, кто в Ионическом море постоянно курсирует, а в конце весны со всех просторов Средиземного моря черепахи сплываются к нашему берегу Закинфа, здесь у них в чистых глубоких водах простор для свиданий, а рядом сразу и роддом. Жаль, не увидел въявь это зрелище, когда они сотнями выползают на берег и мощными лапами роют в песке метровые ямы, чтобы отложить в них яйца. Хочется прилететь сюда в мае, посмотреть.
Классное место у маленькой гавани за берегущим ее от штормов островком, по прошлому разу запомнил. Надо еще не терять ориентации: в какой стороне оставленный берег, как сказали бы спортсмены-парусники – не рыскать по курсу. Ну вот и выплываю, кажется, к знакомому дощатому маленькому пирсу…
Две одетые девицы, одна даже в очках. Не пускают на берег! Говорят на всех европейских языках сразу и показывают на палку с табличкой, вкопанную в песок, на ней черепашонок растопырил лапки. Видел я таких, бежали они, отряхнув прах скорлупы, от материнских кладок, бежали в сторону большого материнского моря. Так вот, оказывается, с семи часов вечера волонтеры со всей Европы не допускают никого на пляж. Чтобы никто не вздумал помочь черепашонку добраться до волны, ее урез – пограничная полоса этого патруля.
Вон в 50 метрах домик, где меня ждет жена с вином! – показываю (каракатицам? Нет!) Карацупам. Они с непреклонностью Джульбарса (это мифическая пограничная овчарка, впрочем, у Карацупы, бывшего в моем детстве всеобщим героем, пса звали Индусом) показывают мне на волну. Да не трону я ваших неуклюж, пусть по лужам мимо бегут, смешно и мультяшно переваливаясь, хотя сразу хочется подсобить. Чего допустить нельзя, тогда черепашонок не будет знать дорогу к малой родине и через много лет не приползет на этот берег, чтобы тоже заложить кладку.
Тут девицы пугают штрафными санкциями, говоря, что мое декларируемое намерение не мешать природному ходу событий – вещь зыбкая, а запрет – абсолютный. Заодно обращаются к святому – к моему экологическому сознанию. Для меня это безотказный пароль. Нет, я лучше, как нормальный герой, пойду в обход. В обход – это куда? По всему пляжу такие же патрули, значит, надо туда, где можно выйти не на пляж.
Вправо пойдешь – очень симпатичные скалы, плоские и долгие, но от них дороги к нашему бунгало нет, надо все равно через пляж. Несколько дней назад на границе скалы и песка стояла пару часов Люба. Я далеко заплыл, а вернуться вплавь мешали усталость и прибой на скользких камнях, выбрался на них повыше и прыгал, вглядываясь в далекую фигуру, кутавшуюся в кимоно. Люба меня не видела, ждала из моря, я не мог понять, почему она стоит на ветру, не присядет на песок. Подошел, сказала: “Я тут как Пенелопа… Среди наглых женихов”. На песке расположились недвусмысленные нудисты, о которых мы утром не подозревали, когда я ее оставил, уплыв. Даже какая-то сладкая мужская парочка.
Насчет Одиссея – неслучайная ассоциация. В десяти километрах от нашего Закинфа, через пролив, если приглядеться – слегка приподнятая темная размытость, остров Итака. Вотчина царя Одиссея, который и Закинфом владел, и его с Пенелопой потомки владели – лет шестьсот наш ионический остров входил в их островную империю. На Итаке и вправду когда-то стояла Пенелопа на берегу. Ну не пару часов, а дольше, хотя не все подряд…
Нет, берег моей Пенелопы не подходит. Придется влево плыть, туда, откуда только вернулся, к гавани, к асфальтовой дороге, которая с тылу может привести к нашему туристическому шалашу. Черт! Опять натягивать ласты. Натерли, все-таки, пальцы даже сквозь носки. А вот маску с затылка сдвигать не буду, пусть лицо отдохнет, да и плыть поверху быстрее. Думаю, за полчаса доберусь до места, где кончается этот гадский черепаховый пляж-роддом.
Скользишь над камнями и рыбами, которых только недавно рассматривал, теперь без маски их не увидишь, даже опустив голову. Правда, свет был прямой, пока я тут крутился,а сейчас солнце подсело, бликует по волнам, уже и они поспели к вечернему бризу. Успеть бы до темноты вернуться! Интересно, как там в пляжном тылу идет дорога. Мы когда ходили мимо тысячелетних олив, коренастых и рукастых, останавливались на каждом перекрестке. В харчевнях обычно пусто, больше знакомых хозяина, делящих с ним кувшинчик, чем туристов. А какие огромные красные оливки! Или маслины?