Страница 10 из 17
Пока не подошел официант, в котором Даше виделся скрытый кокаинист, она решила выяснить, что Данил захочет заказать. В его взгляде опять проступила растерянность, а губы озабоченно напряглись. Он так силился угодить ей и не оплошать, что Даша сжалилась и подсказала:
– Хочешь «Пепси»?
– Хочу! – Его еще красное с мороза лицо оживилось.
На прошлой неделе Даша покупала им с Сережкой двухлитровую бутыль, и они оба так обпились, к вечеру начали икать. Это развеселило их до неприличия. Данил хохотал так громко, что Даша пригрозила дать обоим ремня.
– А икать не будешь?
Он тихонько прыснул и помотал головой. «Хороший мой, – с нежностью подумала Даша и опять едва не погладила его по голове. – Повезло твоей маме… Такой милый был мальчик».
Ее внезапно охватило чувство, полярное тому, что она испытывала минуту назад: страх, что он вылечится и станет как все. Взрослым.
Перебивая собственные мысли, она быстро заговорила:
– Когда подойдет официант, скажи ему: «Кофе и “Пепси”».
Данил вопросительно склонил голову:
– Кофе? Зачем?
– Мне – кофе.
Он понятливо кивнул:
– Скажу. Так надо?
– Да, так надо. Заказ делает мужчина.
– Мужчина, – повторил он и довольно разулыбался.
– Ну да. Можешь поиграть во взрослого?
Не выказав ни малейшего удивления, Данил подтвердил:
– Могу.
Даша с изумлением проследила, как он небрежно откинулся на спинку, положив руку на стол, слегка побарабанил пальцами и оглядел зал с видом готового зевнуть аристократа.
«Вот, черт возьми! – восхитилась она. – Все дети – великие актеры».
Но прежде официанта к ним подошел один из поэтов, имя которого Даша не запомнила, поскольку его стихи прошли мимо нее. Она не бралась судить, плохи они или хороши. Просто одни ложились ей на душу, а другие – нет.
– Вечер добрый, – прохрипел поэт, низко наклонясь над столиком. – Мы не знакомы? Вы не из наших? Где я мог вас видеть?
Он обращался только к Данилу, на вспыхнувшем лице которого выразился неподдельный ужас. А Даша моментально представила, что на такой вопрос может ответить ребенок. Да что угодно!
– Вряд ли вы его видели, – не позволив ему и рта раскрыть, сказала она. – Он приезжий.
– Москвич? – почему-то спросил поэт, еще ближе подавшись к Данилу.
Но тот неожиданно хихикнул:
– «Москвич» – это машина.
Похожие на запятые брови высоко подскочили над переносицей. Поэт с недоумением протянул:
– Шутите?
Данил только радостно улыбался. «Гордится тем, что блеснул эрудицией», – поняла Даша.
– А что, – спросила она с вызовом, – здесь и пошутить нельзя?
– Все можно, – задумчиво ответил безымянный стихотворец, не сводя с Данила пристального взгляда. – Значит, на контакт идти не желаете?
– Что это вы о нем как об инопланетянине?
– А он и похож…
Нетерпеливо поерзав, Данил весело спросил:
– Кто?
– Ты, – строго сказала она.
Он сразу притих, лишь изредка коротко поглядывая на поэта, который, наклонившись к Даше, с присвистом прошептал:
– Он сильно под кайфом?
Открыто поморщившись от его тяжелого запаха, она отрезала:
– Ничего подобного. И вообще, какое вам дело? Что вам от нас нужно?
– Он знает, где достать?
– Что?!
Толкнув столик так, что поэт чуть не упал, она грозно прошипела:
– Отстаньте от нас, пока я не позвала милицию! Старый идиот…
– Да что это с вами, – виновато забормотал тот, переступая с ноги на ногу, но все еще не отходя от столика. – Я же не стукач… Я так… Для себя… Молодой человек показался мне знакомым, я подумал, что, может, он…
Даша нетерпеливо прервала его:
– Нет. Вы ошиблись. И, кстати, он не моложе вас, нечего говорить о нем в таком тоне.
«Я уже защищаю его, как собственного ребенка. – Ей самой стало смешно. – А он, бедный, даже не понимает, в чем дело…»
Данил уже давно убрал со стола руку и теперь сидел, зажав ладони между коленями. Его широкие плечи были напряжены, а шея склонена, будто он покорно подставил ее под секиру. Бросая исподлобья настороженные взгляды, он силился угадать, что происходит, но это давалось ему с таким трудом, что на лбу проступила влага. Когда они остались вдвоем, Данил потерянным голосом спросил:
– Даша, а что со мной?
– А что с тобой? – Она нервничала и не умела этого скрыть. – Этот человек просто ошибся, вот и все. Он принял тебя за другого. С пьяными это часто случается.
Он послушно кивнул и уставился в стол. «Где этот чертов официант?!» – Даша нетерпеливо огляделась, но маленький зал был полон, как вокзал в старые времена. Никто не стоял на месте, все будто искали кого-то, но не могли вспомнить – кого и с мучительным ожиданием всматривались в каждое лицо.
Официант все не появлялся, может, и в самом деле нюхал кокаин в затененном уголке. А Даше не терпелось сделать заказ, чтобы «Пепси-кола» развеселила ее опечаленного спутника.
Прикинув, сколько осталось в кошельке, она мужественно решила заказать ему и мороженое, для которого, по ее расчетам, Данил уже достаточно согрелся.
– Даша, я чей? – вдруг спросил он.
Она опешила:
– Что значит – чей?
– Все чьи-то. Сережка твой…
– И ты мой.
Горестно вздохнув, Данил покачал головой, и в голосе его зазвучала безнадежность:
– Я не твой. Ты никогда меня не целуешь.
– Ох ты, бог ты мой! Ты хочешь, чтобы я тебя поцеловала? И только-то?
– Сережку ты всегда целуешь, – ревниво напомнил он.
«Так он же маленький, – едва не вырвалось у Даши. – Ах ты…»
Она внезапно почувствовала полное безразличие ко всем, находившимся в зале, как бывало каждый раз, когда ей приходилось снимать чужой праздник. Придвинув свой стул, она обняла Данила за плечи и мягко поцеловала его согревшуюся щеку. Кожа оказалась чуть шершавой, и Даша подумала, что надо подарить ему крем после бритья. Саму бритву и недорогую пенку она купила сразу же и с восторгом проследила, как Данил со знанием дела произвел всю сложную процедуру.
«А руки-то помнят!» – с облегчением отметила она в то утро, а перед глазами почему-то возникла картинка, как несколько лет назад Ксения, навестив сестру, села за пианино и без ошибок сыграла что-то из Чайковского. «Сто лет не подходила к инструменту, а руки помнят!» – радовалась она тогда, с восхищением разглядывая тонкие, но сильные пальцы. Тогда еще на безымянном было обручальное кольцо.
Проведя согнутой кистью вдоль его щеки к подбородку, Даша ласково сказала:
– Мой хороший, не обижайся. Я не злая. Я просто немножко замотанная.
Он повернулся и доверчиво прижался лицом к Дашиной шее. Задевая губами ее кожу, Данил чуть слышно спросил:
– Я правда – твой?
– Теперь да, – уверенно ответила она и прижала его покрепче. – Раньше был Ксюшиным, а теперь мой.
«Только вот ей наверняка не приходилось так с тобой нянчиться!»
– Я помню Ксюшу, – не отрываясь от нее, сказал Данил.
– Конечно, ты и не должен ее забывать.
– Она мне пела про Барбоса.
– Ксеня? Шутишь! Она в жизни не пела! Хотя… Может, тебе… Я такой песни не знаю.
Резко выпрямившись, он азартно воскликнул:
– А я тебя научу!
– Обязательно. Дома, ладно?
Опомнившись, Данил настороженно огляделся и покорно согласился:
– Дома.
– Хочешь, потанцуем? Здесь можно, – предложила Даша, отчаявшись дождаться официанта. До выступлений играла музыка, и в кафе действительно танцевали.
Его взгляд снова стал беспомощным:
– А как? Я не умею.
– Это проще простого. Пойдем, я тебя научу.
Потянув его за руку, Даша отошла от столика шага на два, чтобы не смешаться с толпой, и положила руки ему на плечи.
– Обними меня, – сказала она категоричным тоном, чтобы он не посмел ослушаться.
В руках Данила чувствовалась неуверенность, но Дашу это не смущало. «Конечно, ему страшно, – рассуждала она, всем телом помогая ему попасть в такт. – Он же не чувствует себя наравне со всеми, а я заставляю его вести себя так же… Ну, ничего. Он все вспомнит».