Страница 3 из 8
– Да ладно! Физический труд на свежем воздухе – самое то для твоих мозгов! Хотя нельзя сотрясти то, чего нет! Валяй! Лопата, ведро для мусора в чулане у входа. Территория в пределах забора. Не вздумай сбежать со своим сотрясением в поликлинику. Им о фактах обращений с жалобами на физические повреждения полагается в ментовку докладать. А там заява ленкина на тебя лежит. Так что трудись, ни о чем не беспокойся. Обед в двенадцать. Good luck – так говорят у вас в покере?
Через полчаса на Венедиктину было жалко смотреть: щеголеватое пальтецо не грело, руки в тонких кожаных перчатках заледенели, из носа текло, тонкие сигареты, настрелянные в покерном клубе, выпадали из посиневших губ. Попытка войти в отапливаемое впечатление была жестоко пресечена. У входа в общагу торчал долговязый субъект с длинным унылым носом, растущим прямо из-под челки, и бейжиком «Служба безопасности» на нагрудном кармане.
– Иди! Тебе работать надо! – и на венедиктов вопрос:
– А ты тут кто? – переросток молча толкнул молодого человека замерзшей наружности в грудь, вроде бы не сильно, но так, что Венедикт, теряя равновесие, скатился кубарем по обледеневшей лестнице.
Видя бедственное положение соседа, на помощь ему выскочил гном-сосед по комнате.
– Эх, люблю морозец! – кричал коротышка из-за сугробов, взметывая лопатой клубы серебрящейся снежной пыли. – Эх, зимушка! Русская зима! – но мессианского запала у него хватило на четверть часа. По истечении какового срока Венедиктина прислонил его к стенке общежития, сунул в рот недокуренную сигаретку и принялся для сугреву расстреливать снежками.
За этим занятием и застал молодых людей Славка Рякин: грузный, мужиковатый, в лохматой дохе и разлапистой шапке–ушанке, окутанный клубами пара от натужного дыхания, с массивной папкой, торчащей из-под мышки:
– Резвитесь, суслики? Венедиктина! Тебе, я смотрю, работать на свежем воздухе полезно! Ишь как зарозовелся! На человека похож стал! Молодец! Молодца! А я вот из обладминистрации! С совещания. Грант получать будем! По весне производство откроем. Соседа твоего вон, Викторыча, мастером назначим! Будет вам проповеди читать на индустриальную тематику! А, Викторыч! Пойдешь в мастера?
– На все воля вышняя, – пролепетал задубевший гном-проповедник.
– Что, замерзли, что ли? Ну, ладно! Хватит на сегодня. Ступайте, грейтесь! А то, может, самогоночки с устатку? Венедиктина! Выпьешь со мной самогона? – не совсем уверенно предложил Рякин.
Жизнь отучила молодого человека приятной наружности отказываться от какой-либо халявы. Они прошли в рякинские апартаменты. Жил Сла-авик в такой же комнатушке, как и все в этом общежитии, только один. Койка была аккуратно застлана солдатским одеялом, бархатная накидка на столе создавала впечатление старомодного уюта. Почти треть комнаты занимал шкаф – массивное строение, покрытое рояльным лаком, с зеркалами, окантованными медью дверцами и зубчиками наверху. Сразу возникало впечатление помеси добротного жилища крепкого деревенского мужика с походной экипировкой дореволюционного фельдшера-ходока народ.
Самогонка у Славки была знатная: пружинила на языке и обдавала изнутри мягким теплом.
– Все дуешься на меня? – Славка мучительно долго цеплял склизкий грибок вилкой. – А ты не дуйся. Я тебе добра желаю. Можно сказать, эксперимент на тебе поставить хочу. По возвращению человечества на правильные рельсы, – Викторыч от самогонки отказался, и Рякин отправил его на кухню жарить картошку. – Глянул я тогда на тебя в ментовке, и подумал: вот типичный экземплярчик! Продукт эпохи. Если все такими станут, то род людской вымрет, как мамонты. Надо из тебя обратно человека делать, – Славка разлил по второй, порезал буханку толстенными ломтями: – Так что не мурзись на то, что обратную эволюцию тебе придется в не совсем комфортных условиях проходить. Сам видишь: я тоже вполне по-спартански обитаю! В комфорте-то только плесень хорошо разводится! Давай, закусывай! Смотрю я на вас и думаю, как вы вообще выживаете? Как вы до сих пор вообще не вымерли? Наблудетесь по подворотням и родительским дачкам. Потом будущие мамки будущих детенышей травят, травят, травят! А если вытравить не удастся, так берут женишка за хиботину и в ЗАГС тащат. Грех прикрыть! А сейчас и того нет! Гражданским браком называется! Свобода! А что толку в ней – в свободе? Вот ты! Пошел в катран, продул больше, чем за всю жизнь заработал. Это и есть свобода?
– C'est la vie! – не очень твердым языком поддержал беседу юноша пьянеющей наружности. – Fortuna non penis, в руках не удержишь!
– Не фортуна у тебя пенис, а просто нет у тебя, Венедиктина, ни бога в душе, ни царя в голове! Пустота! Безотцовщина!
– Причем тут близкородственные связи?
– А притом, что в меня знаешь, как в детстве отец понятие о жизни вбивал? Палкой! Пока не измочалится! Потому и толк получился! – Сла-авик тоже быстро хмелел. – А иначе нельзя! С семьи все начинается! Будет в семье порядок, будет прядок и в деревне, и в городе, во всей стране, – уже неверной рукой Сла-авик разлил по третьей, утер ладонью губы, повернулся к холодильнику за новой порцией грибков. – А отец – он и есть порядок! Ты вот скажи: тебя отец в детстве бил? Что молчишь? Бил или не был? А помню, помню! Он же у тебя был вечный командировочный! В родной город заезжал только чтобы с поезда на самолет пересаживаться! Жену чмокнуть, тебе гостинчик оставить!
– Работа у него была такая, – проскрипел Венедиктина.
– Вот то-то и оно! Работа! Значит, не бил. Вот и выросли вы такими! Одно слово – безотцовщина! – Славка быстро и нахраписто заводился. В самогонке было верных градусов шестьдесят. – И девки туда же! В ЗАГС идут, живот огурцом торчит. Так она его так затянет-перетянет, что не то, что будущему детёнышу, самой дышать нечем!
Хорошо, если родить сумеет, а уж если родит – молока нет! Откуда у бабы с вашей пищи молоко будет? Выкармливают детей черт знает чем, каким-то киселём на известке, а потом бегают по больницам, заразу разносят и себе подхватывают!
И пошло поехало: ясли-сад, в школе по восемь уроков, чтобы времени у детей на то, чтобы своей головой думать, не было. Вот вы прямо на выпускном и срываетесь! В подворотни и на родительские дачки взрослые свободы праздновать!
Будь моя воля, я б все не так устроил. На лето – подальше от таких родителей! Чад в лагерь, в деревню. К речке, к солнцу, картошке белой, рассыпчатой с парным молоком! В поле, в огород, на грядку! Что б к труду приучались! Пацанов на зиму – в механические мастерские, технику чинить, руки из жопы в плечи пересаживать! Девок – шитью-мытью учить. А то замуж выйдут, и не знают, как труселя своему мужику постирать! Лет с тринадцати, как у пацанов в яйцах будущие кадры запищат – раздельное обучение. Пацанов – в интернаты. Девок – в пансионы. Чтоб не испоганились раньше времени!
– А как же роль отца? Семьи? –егозливо поинтересовался славкин собутыльник. Рякин на секунду нахмурился:
– А ты умный. За то и люблю, что умный! Только одного не понимаешь. Есть отцы-папашки. Источники сперматозоидов. А есть ОТЕЦ, – это слово Славка произнес с особым ударением. – Всем отцам отец. Вот на нем-то и держится все: и порядок, и воспитание, и кнут, и пряник… И ему не грех детей отдать, чтобы строил он из них то великое и вечное, что движется через время и пространство и через что мы осмысляем свою жизнь.
– О да! Слышали! Понимаем! Как же без «отца»? Чтоб и о немеркнущих идеалах вещал, и в тундру шпалы выращивать посылал! – внезапно продемонстрировал полную трезвость Венедиктина. – Ты хоть своими-то детьми обзавелся, чтобы чужими распоряжаться? А то много вас – желающих – развелось под сурдинку о «величии» к чужому прихалявиться. Ряшку шире плеч под призывы к жертвенности отращивать!
– А ты что, думаешь, если своей Иринке по пьянке двух пацанят выстрогал, так это – твои дети? Какой ты им отец? Благородно, видите ли, ушел! Потеряв работу, не пожелал быть обузой семье! Оставил жене и детям квартиру с телевизором и холодильником! Пошел по притонам побираться да по шлюхам ночевать! А то, что этим пацанам не холодильник с телевизором, а отец нужен, ты не думаешь?