Уездный город С***

— Что это? — уточнил Титов, прочитав два адреса, недалеко один от другого — первый на Преображенской, у самого мыса, второй на Николаевской, чуть ближе.

— Это адреса сиротских приютов, — спокойно пояснил Лопух.

— Вы полагаете, его это заинтересует? — растерялся Натан.

— Ему это поможет, — ворчливо возразил профессор, кажется, обидевшись на последнее замечание и недоверие на лице следователя. — Я как… ну пусть будет, врач это говорю. Но, конечно, я могу только предложить выход, а воспользоваться им или нет — глубоко личное дело каждого. Доброго денёчка!

— Погодите! — опомнившись, поручик окликнул двинувшегося уже прочь Лопуха. — Спасибо. Кажется, я догадываюсь, что вы имеете в виду. Попробую предложить это… лекарство.

— В таком случае — успехов, — развёл руками профессор.

— А я не поняла, — подала голос Аэлита, когда психиатр скрылся за поворотом. — При чём здесь приют?

— Полагаю, речь идёт о поиске некоей отдушины в помощи беспризорникам, — пожал плечами Титов. — Или о том, чтобы взять ребёнка на воспитание, если этот вещевик действительно мечтал о детях. Или, может, ещё о чём-то, чего я не понимаю. Но мне вообще трудно представить Меджаджева в роли мецената и филантропа, да и не показался он столь убитым потерей, чтобы дойти до самоубийства. Будем считать, что профессору виднее, на то он и профессор. В любом случае от предложения ведь никому хуже не будет? Пойдём, не думаю, что нашему арестанту так уж хорошо на его месте и нет никакого желания вернуться домой.

— Какие гости, — хмыкнул Меджаджев, разглядывая сыскарей. — То-то я думаю, конвой не торопится. Ваш колобок был? — он вопросительно кивнул на дверь. — Чего от меня хотел?

— Да я просто забыл отменить распоряжение, — честно признался Титов. — Это психиатр. Я его приглашал, чтобы выяснить, нет ли у вас какого-нибудь расстройства личности, кое могло толкнуть на убийство и заставить забыть собственные действия. Но эта версия в любом случае несостоятельна, мы задержали настоящего убийцу.

— Вот как? — Кажется, вещевик до последнего не верил, что полиция взялась за дело всерьёз и не планирует свалить вину на первого подвернувшегося козла отпущения. — И кто же это?

— Горбач.

— Не может быть… Но зачем?! — глаза мужчины изумлённо округлились. — Нет, я многое мог про него подумать, есть в нём нечто скользкое, но — убийство?!

— Мотив — это пока единственное, чего я не знаю. Не успел его допросить, — ответил Натан. — А вы свободны. Только вот… Не сердитесь, профессор велел вам передать. Не карточку, на обороте смотрите, — проговорил он, протягивая кусок картона.

— Что это?

— Адреса сиротских приютов, — пояснил Титов.

— И что мне с ними делать? — нахмурился Меджаджев, мрачно разглядывая ровный, каллиграфический врачебный почерк.

— Полагаю, вы и сами разберётесь, — развёл руками Натан. — Пойдёмте, я провожу вас к выходу.

Чутьё подсказывало, что душеспасительные беседы — это последнее, чего желает его нынешний собеседник. Сам разберётся, не маленький. Как сказал Лопух, можно указать выход, а воспользоваться им или нет — личное дело каждого. Уговаривать же и проповедовать поручик не нанимался.

Вещевик одарил сыскаря долгим взглядом, но карточку всё же не выбросил, сунул в карман штанов.

Выпустить человека из застенков Департамента было, с бюрократической точки зрения, гораздо проще, чем туда устроить: на восстановление Меджаджева в рядах честных граждан ушло чуть больше десяти минут.

— Пойдёмте, провожу до гаража, пусть вас домой отвезут, — предложил Титов.

— Да не стоит, я лучше пройдусь, — отмахнулся освобождённый. — Проветрюсь после ваших подземелий, подумаю.

— Ну, тоже дело. Желаю вам никогда больше не попасться на дороге нашему ведомству, — с улыбкой сказал Натан, протягивая вещевику руку. — И не держите зла, если что.

— Вы хороший следователь, дотошный. Спасибо, — задумчиво возразил Меджаджев, пожимая ладонь Титова, кивком попрощался и двинулся прочь. Но отступил на шаг и, вдруг обернувшись, смерил Брамс непонятным взглядом и добавил, вновь сбившись на «ты»: — Невесту свою береги.

— Чего это он? — тихо спросила Аэлита, когда вещевик, больше не оборачиваясь, ушёл.

— Переживает, — пожав плечами, пояснил поручик. — Надеюсь, что переживёт. Пойдём, глянем, что там у Элеоноры для нас есть?

— А разве не нужно допросить задержанного? — озадачилась Брамс.

— Хороший задержанный — выдержанный, — со смешком ответил Натан. — Пусть посидит, от русалок отойдёт, а мы пока окончательно определимся, что у нас на него вообще есть.

Предчувствие Титова не обмануло, приятные новости действительно нашлись. Во-первых, пусть и запоздало, и уже не нужно, но добрался-таки пакет из Киева с подробными сведениями о Даниле Ρогове, который к тому же не принёс никаких неожиданностей, лишь дополнительно подтвердив личность историка. Во-вторых, был человек от Боброва, который забрал наволочку с документами — всё чин по чину, с предписанием и распиской в получении. И хорошо, что к этому времени поручик не успел вернуться: они бы и Γорбача наверняка себе забрали.

А в-третьих и в-главных, объявился хозяин дома, в котором квартировала фомора. Им оказался крупный купец, известный весьма тёплыми, нежными и прочными отношениями с Британской Империей, который сдал дом в долгосрочную аренду. Чин по чину, все бумаги были в порядке, а нанимателем выступило крупное производственное объединение, желавшее вести дела с местными промышленниками. Предусмотрительная Михельсон вызвала того для допроса, и Натан прибыл как раз вовремя.

Ни малейшей приязни этот краснолицый, потеющий человек с бегающими поросячьими глазками не вызывал, и Натан готов был обвинить его во многом, особенно если бы тот начал запираться. Но сообразив, во что именно вляпалась жиличка — бог с ним, с соучастием в убийстве, тут самая настоящая измена со шпионажем! — хозяин дома рьяно принялся помогать следствию, так что разошлись в конце допроса вполне мирно. И хотя поручик не сомневался, что купец лукавит и что он прекрасно знал, с какой целью явилась эта фомора, но никаких доказательств не имел и потому даже не стал поднимать эту тему.

Тем более хозяин дома и впрямь кое в чём очень помог: он знал, на каком автомобиле ездила фомора, лично ему знакомая как Диана Смит. Конечно, рано или поздно Титов вышел бы на этот транспорт иным путём, например опросив соседей, к тому же стояло авто неподалёку от дома, нетрудно заметить. Но так удалось сэкономить изрядное количество времени.

Автомобиль оказался по-настоящему царским подарком, здесь улик было в достатке: отпечатки пальцев Горбача и неизвестные, вероятно, принадлежавшие фоморе, вычисленный Аэлитой амулет и даже немного опилок и осыпавшейся хвои.

В общем, когда ближе к вечеру Натан вызвал в допросную Горбача, никаких сомнений у него уже не было, но по-прежнему оставался один весьма значительный пробел: мотивы. Титов совершенно не понимал, из каких соображений загнал себя на виселицу этот талантливый вещевик, востребованный специалист и весьма обеспеченный человек. Оставался единственный шанс выяснить правду: разговорить самого Горбача. Конечно, особенного смысла откровенничать у того не было, смертный приговор он себе уже обеспечил, но у Титова имелся один аргумент для убеждения. Не вполне законный, но, надо надеяться, достаточно действенный.

— Здравствуйте, Сергей Михайлович, — поприветствовал Натан введённого конвоем арестованного, жестом приглашая того сесть. — Как вы себя чувствуете?

Γорбач на стул сел, но на приветствие не ответил. Смерил взглядом Брамс, потом Титова, брезгливо поджал губы и отвернулся, уставившись в стену.

Ожидаемо.

— Следствию ясно, как и с чьей помощью вы убили Навалову Аглаю, Дёмину Елену и Горбач Акулину, имеются достаточные доказательства, которых вполне хватит для вынесения приговора. Но лично у меня остался один вопрос: зачем это всё? Не сочтите за труд, удовлетворите любопытство! Сотрудничество не смягчит приговора, но облегчить душу, говорят, перед смертью полезно, — попросил он ровно. Выждал несколько секунд и, предсказуемо не увидев отклика, продолжил уже другим тоном — вкрадчиво, словно бы задумчиво: — А ещё ведь я вас на ночь отпустить могу…