Лес. Книга 1

Но Марат все еще продолжал дышать. Как и всякий уязвленный естественным отбором обитатель леса, он сражался за свою жизнь. За призрачную возможность снова увидеть волчицу, заставившую сильнее биться его сердце. Учуять ее запах, которому обязан своим неровным дыханием. Сказать все, что не успел сказать при их последней встрече.

Обессиленного и обескровленного волка по-прежнему спасало его чутье, позволявшее оказываться в том месте, где он успешно мог воспользоваться своей сноровкой. Не подвело обоняние его и на этот раз. Марат настойчиво крутился возле норы, которую сумел отыскать рядом с поваленным тополем, догнивавшим у болотистого берега лесной реки. Вытащив из разрытой норы испачканную в земле морду, небрежно чихнул, поддавшись неодолимому позыву. Едва очухался, как вдруг увидел перед собой лосиху.

Непримиримый взгляд, обращенный к хищнику, выражал обеспокоенность, но она по-прежнему оставалась стоять на месте. Сейчас Марату чужда была мысль о проявлении своего хищного нрава. Лосиха же придерживалась своего инстинкта, который обострился с появлением из прибрежных кустов ее детеныша. Впервые в своей жизни волк не знал, что ему делать. Марат опустил голову и хотел уже было уйти.

Однако волку помешал это сделать внезапный удар в бок, отбросивший его к лежавшему на берегу тополю. В следующий миг он ощутил пронзительную боль в области ребер, прохладу от колотой раны, а вода перед его носом начала приобретать багровый оттенок. Марат с трудом поднял голову: он все еще мог рассмотреть синеву темнеющего неба и слышать шепот онемелых листьев, содрогавшихся перед ним под мирный звон в ушах. Увидел волк и подошедшего лося, на рогах которого виднелась его кровь. Пока хищник дышал, он все еще представлял опасность для него и его семьи. Это Марат прочел в хладнокровном взгляде зверя. В нем не было агрессии, как и не было жалости.

Марат не чувствовал боли в тот момент, когда лось занес над ним свою ногу. Лишь ощущение прохлады сырой земли под собой указывало волку на необходимость попытаться сделать еще один вдох, прежде чем перестать бороться за свою жизнь. Он закрыл глаза – довольно странный эффект предвкушения смерти: раздосадованный утерянной возможностью продолжить жизнь, волк испытал необъяснимое желание повернуть вспять время, неподвластное его прихотям. Череда сомнений в собственных убеждениях и, как следствие, недосказанность и желание поступиться своей гордостью. Что-то должно было стать оправданием подобных мыслей. И это что-то, возможно, тоска по ее лаю, который Марат слышал слишком часто для того, чтобы стараться не обращать на него внимания при жизни. Как слышал и теперь: все тот же лай, но теперь уже успокаивающий в преддверии смерти.

Однако последовавшее за лаем рычание тут же вернуло волка в сознание. Марат открыл глаза: ни хладнокровного взгляда лося, ни его смертоносной ноги перед волком не оказалось. Хищник все еще продолжал чувствовать телом прохладу сырой земли и даже учуял резкий запах гниющего дерева. Он попытался приподняться, но теперь уже и боль дала о себе знать. Все обернулось вспять – и лишь волчий лай по-прежнему звучал в его голове.

– Ты думал, я так просто дам тебе уйти из жизни, даже не попрощавшись?

Марат навострил уши. Приподнял голову, внимая раздавшемуся над ним голосу, но так и не успел никого разглядеть. Пронзительная боль в груди вернула волка обратно на землю.

– Тише, не шевелись. Похоже, лось вскрыл тебе брюхо рогами. Марат уловил знакомый запах наклонившейся к нему волчицы; свойственную ей манеру оставаться непринужденной даже в самых сложных ситуациях, которые Селина брала своей наивной простотой. Она нарочито лизнула волка в ухо, увидев его растерянный взгляд при очередном выдохе с гортанной хрипотой.

– Как ты здесь оказалась? – натужно проскулил Марат, придерживая веки усилием воли, чтобы те не опустились от настигнувшей их усталости. – И где?..

Волк отключился прежде, чем успел закончить свой вопрос. Селина с грустью посмотрела на его истощенное голодом тело, сбитые передние лапы, выдававшие первые признаки отчаяния хищника. И на этот раз никакой наивности и простоты в глазах волчицы. У нее не осталось на это сил.

– Отдыхай, – с тихой грустью промолвила Селина, глядя на обессилевшего волка. – Теперь ты в безопасности.

Напуганная волчьим лаем тетерка нарочно стала отставать от своего спутника, сопровождавшего ее к лесной реке. Она уже успела приноровиться к его выходкам: грациозной походке, которую Симон не изменял с тех пор, как превзошел в темпераментной схватке тетерева; нелепому токованию, провоцирующему задорных местных глухарей. При этом хорош собой и уверен в собственных силах. Глухарь продолжал восхищать тетерку непринужденным поведением, но ей все больше казалось, что подобным выходкам он обязан не столько своему характеру, сколько своему весеннему инстинкту.

– Симон, я тебя прошу, давай вернемся в лес. Мне как-то не по себе здесь.

Глухарь не счел нужным ответить самке на ее опасения. Он продолжал идти вперед, будучи уверенным в том, что Амина последует за ним. Почувствовав бодрый запах молодых сосновых почек, Симон ускорил шаг. Громко захлопав крыльями, взобрался на ветку подвернувшейся на пути корявой сосны.

– Ну же, Амина! – прокричал глухарь, обратив взгляд к едва поспевавшей за ним тетерке. – Почувствуй, какой здесь приятный воздух!

Рослые прибрежные деревья тенью проходили по заболоченным берегам реки у окраины леса, подыгрывая лучам подуставшего солнца. Разгулялся ветер, нагоняя вечернюю прохладу. Но и она не смогла бы остудить сейчас пыл своенравного самца. Уж слишком самодостаточным чувствовал себя Симон среди этой глуши при взгляде карих глаз преданной тетерки.

– Слезай оттуда, – отчаявшись, позвала Амина, продолжая наставлять своего неистового друга. – Иди ко мне, милый.

Симону польстило столь теплое обращение к нему тетерки, открыто поддавшейся искушению впервые с начала их знакомства. По крайней мере ему хотелось в это верить. Он приветливо посмотрел на Амину, уподобившись коварному обольстителю. Ее легкое смятение с отводом глаз не оставило самцу другого выбора, как вернуться обратно на землю, представ во всей красе властного размаха крыльев и чутких алых бровей.

Застенчивая самка сделала шаг назад, ускользая от взбудораженного самца, нахально распустившего свои крылья. Глухарь неотступно следовал за ней, вызывающе токуя в надежде на любовное соитие. Симон был в восторге от робкого поведения тетерки, заигрывавшей с ним. Терпение Амины сводил на нет дерзкий клюв глухаря, тогда как его взгляд уже был полон решимости.

Остановившись, тетерка пристально посмотрела на самонадеянного самца, взывая к его дурным манерам. И тут же затейливо прикрыла глаза. Резкая боль от вонзившихся в спину когтей показалась ей даже излишне агрессивной. И только уловив перед собой встревоженный взгляд недоумевающего глухаря, Амина поняла, что обречена.

Спикировавший на тетерку беркут попытался тут же утащить с собой свою жертву, но вовремя подоспел опомнившийся Симон. Распахнув крылья, глухарь бросился на орла, нанося удары острым клювом. Один из них пришелся хищнику в голову. Но атакованный беркут не спешил выпускать из мощных когтей Амину. Он бойко отмахнулся от глухаря, ударив крылом по шее птицы.

Полученная затрещина лишь раззадорила отчаянного самца. Симон с еще большей яростью бросился на беркута, попытавшись сбить его с раненой тетерки. После нескольких неудачных попыток он все же добился своего. Защищаясь от нападок глухаря, хищник был вынужден отпустить тетерку, которая осталась неподвижно лежать на земле между двумя самцами.

Напыщенный Симон с ненавистью посмотрел на стоявшего перед ним хищника. Невозмутимый взгляд убийцы, обращенный к нему, вызвал непреодолимый страх у глухаря. Тот самый утраченный страх, который способствовал его выживанию вплоть до сегодняшнего дня.

Поддавшись одному из своих основных инстинктов, Симон утратил контроль над другим. Глухарь был рад насладиться тем влечением, которое испытал к тетерке. Но это влечение оказалось для него роковым.