Страница 9 из 16
И горяча же была тогда молитва!
…Когда я был еще в духовном училище, заболел царь Александр III. Боже, как мы были захвачены этим! Ежедневно бегали на угол улицы читать бюллетени; трепетали за его жизнь, как за родного отца… И вот он скончался. Мы молились. Боже! Как я рыдал!..
Скончался потом инспектор семинарии. О. ректор, прот. П. С., говорил речь: как два вола мы тащили с тобой плуг; и вот ты пал на борозде…
Я тоже плакал и молился…
Службы в семинарии я тоже любил, как и в училище… И искренно всегда молился.
…Но вот мало помню сильных религиозных переживаний. Как-то уж все было очень «просто» и тихо. И кругом тоже не горели… Никогда и никто из учащихся не зажигал во мне (и вообще – в учениках) веры. Даже мало и говорилось о ней. А только «учились»…
И только когда приносили в Тамбов чудотворную икону из Вышенской Казанской обители (где подвизался еп. Феофан Затворник)[12], то это и меня поднимало, как и все эти десятки тысяч встречавшего народа. И когда я, протискиваясь среди толпы, подходил к святой иконе и целовал ее, я ощущал ее точно живую… Но не надолго, а лишь на этот момент…
Любил я архиерейские службы. Бывало, отстояв службу (отрегентовав – последние 4 года я был регентом на левом, а потом и на правом клиросе) у себя, мы спешили в Казанский собор… Там нравилось все: и торжественное служение, и замечательный хор, человек в 50–60, с поразительными голосами; и потрясающего великолепия протодиакон Кр-в – неподражаемый, единственный, какого я видел на Руси святой… И конечно, архиереи… Особенно хорошо помню еп. Александра (Богданова)[13]. Как он искренно и умилительно служил: душу захватывало… После был арх. Димитрий[14] (из ректоров К.Д.А.), но он был слишком артистичен в службе: не нравилось.
А особенно любил я архиерейские службы на престольный праздник в семинарии 11 мая (св. Кирилла и Мефодия)[15]. Еще часа за 2 до обедни приезжали иподиаконы[16] с сундуком облачений… Я остановился сзади храма в углу и наслаждался… Вот загремели позвонки серебряные[17] от архиерейской мантии… Слышен в полуголос теноровый разговор между иподиаконами. Потом подходит бас диакон Р. За ним еще больший бас – диакон П. Наконец, «сам» наш протодиакон К. Это – неподражаемый тип: огромные глаза с густыми насупленными над ними бровями, кудрявая шапка рыжеватых волос на голове; короткая раздвоенная борода, широченный нос; перекошенные налево уста под небольшими усами… Но голос, голос!.. Потрясающий! Это какая-то мощь Ильи Муромца, Микулы Селяниновича. И вот он вошел в алтарь (еще пока с заплетенною косичкою волос); приложился к престолу и нижайшей, грохочущей октавой заговаривает с ранее его прибывшими товарищами… А я очарованно наслаждаюсь его рокотанием сзади храма…
Любил я это великолепие. А какие у него были выступления, повороты тела, голос! Громоподобный.
Вот уже ждут и архиерея. В монастыре зазвонили: выехал… Духовенство вышло из алтаря, стало рядами, а в середине и позади эти самые протодиакон, диакона, иподиакона… С кадилами… Погромыхивают спокойно ими. И иногда, не оборачиваясь, перешептываются о чем-то, улыбнувшись незаметно. А впереди их три «исполатчика» – семинаристы. Но я больше любил исполатчиков из мальчиков архиерейского хора. Ну что это были за ангельские голоса! Кажется, не ел бы и не спал, только слушал их. Особенно помню одного дисканта, и по фамилии-то – Архангельский… Ну, что за голос… И мне казался он и по душе-то чистым ангелочком… Ах, какие голоса!
Неужели и сейчас еще есть эта роскошь в России?! Хоть бы посмотреть…
Приехал архиерей. Все затихло. Потом полилась волной Божественная служба.
Проповеди архиерейские, однако, никогда не производили на меня впечатления. Не знаю, почему. Сухо было как-то, безжизненно. И только уже после, студентом, я иногда надрывался от слез, слушая проповеди знаменитого оратора Антония[18], тогда уже арх. Волынского…
Большое значение имеет обряд. В нем сокрыта великая сила духа и действия. И недаром униаты, сохранившие веками православный обряд, легко возвращаются в родную Церковь; а лишившиеся его (поляки, словаки, хорваты, а отчасти и окатоличенные униаты) пребывают в католичестве.
…Вот, пожалуй, и все мои детские и отроческие впечатления. Включаю я сюда не только детство, но и всю семинарию, до 22 лет: в сущности, духовно я продолжал быть отроком. Скажу: слава Богу! И казалось, что будто все было довольно благополучно и устойчиво… Но почему же потом скоро стало все рушиться? А в 1917–18 г. обвалилось на Русь и безбожие… Откуда оно? Вопрос большой… Кратко сказать можно так: видимость была более блестящая, чем внутренняя сила. Быт, обряд, традиции – хранились; а силы веры, горения, огня благодатного уже было мало… Я уже говорил несколько раз, что не видел горения в своих учителях, никто нас не зажигал даже на то и не заговаривал с нами о внутренней жизни… Катились по инерции. Духовная жизнь падала, замирала: одной внешностью не поддержать ее… А тут шла и подпольная работа среди учащихся… Попадались уже и нигилисты среди нас – хотя и очень редко. А еще важнее: кругом семинарии уже зажигались иные костры; дым от них залетал и к нам, но не сильно все же… 1 Впрочем, при мне уже было 2 бунта в семинарии, но они не имели решительно никакого отношения к вере; однако показали душевное разложение.
Но – повторяю – силы духа уже было мало. Очень многие семинаристы уходили по светским путям, пастырское служение не влекло их уже: значит, остывать стали и эти, мощные прежде, классы духовенства…
Приходила «религиозная осень», скажу так… А когда ударили морозы, то спали и последние листочки. Но совсем ли? Не верю этому. Дай, Боже, восстать нам…
После Успенского поста[19] я въезжал в сыроватый Петербург студентом академии. Все мне нравилось. Извозчик довез меня до Лавры св. Александра Невского; с чемоданом я вошел в «священную сень» Духовной академии[20]. Хорошее было время.
С чем, с каким багажом веры приехал я сюда? Нужно подвести итоги.
Два или три признака можно отметить:
1. Я был верующим. Но эта веры была верою по преданию, по традиции, по быту: семья, школа, семинария – поддерживали это, не углубляя, не раскрывая, не зажигая, а только – сохраняя ее.
2. Семинария же привила к этому еще другое свойство: веру в ум, в силу «знания», рационализм.
Мы воспитывались в твердом воззрении, что все можно и нужно понять, объяснить; что все в мире рационально… И вся наша богословская наука, в сущности – схоластическая, рассудочно-школьная, стояла на этом базисе: все понятно. Если не есть, то должно быть. Все можно понять. В частности, и все предметы веры должны быть непременно «доказаны» умом и уму… Никаких тайн!
И это и в догматике, и в философии, и в Священном Писании… В сущности, мы были больше католитическими семинаристами, фомистами (Фома Аквинский)[21], чем православными, духовно-мистически воспитанными в живом опыте школярами… Это была великая ошибка всего духа нашей школы: рационализм – не в смысле философском, а практически учебном. Нас воспитали в идолопоклонстве уму, – чем страдало и все наше интеллигентное общество XIX в., особенно же с 60-х годов. И этот яд разлагал веру, унижал ее, как якобы темную область «чувства», а не разума. И постепенно рационализм переходил у иных в прямое неверие, безбожие.
К счастью, в наших отроческих и юношеских годах в семинарии эта схоластичность (умовое направление), рассудочность не отложили большого следа, потому что мы не очень углублялись в этот рациональный дух – смотрели на него просто как на учебу, на обучение мастерству; а жизнь наших душ шла параллельно, как не смешивается масло с водою.
12
Святитель Феофан, Затворник Вышенский (+1894) – в миру Георгий Говоров – выпускник Киевской Духовной Академии, был в Святой земле, на Афоне, в Константинополе. В 1859 году хиротонисан во епископа Тамбовского и Шацкого, с 1863 о 1866 год занимал Владимирскую кафедру. В 1867 году удалился на покой и жил в затворе в Вышенской пустыни, проводя время в молитве и составлении трудов религиозно-нравственного содержания. Основные труды его: «Письма о христианской жизни», «Толкование апостольских посланий», «Начертание христианского вероучения». Св. Феофан Затворник причислен к лику святых Русской Православной Церкви н Поместном Соборе 1988 года.
13
Александр, епископ Тамбовский и Шацкий, в миру Александр Васильевич Богданов (1830–1898), занимал Тамбовскую кафедру с 1892 по 1898 год. Димитрий, архиепископ Херсонский и Одесский, в миру Михаил Георгиевич Ковальницкий (1839–1913), в 1902–1903 гг. в сане епископа проходил свое служение на Тамбовской кафедре.
14
Димитрий, архиепископ Херсонский и Одесский, в миру Михаил Георгиевич Ковальницкий (1839–1913), в 1902–1903 гг. в сане епископа проходил свое служение на Тамбовской кафедре.
15
День святых равноапостольных Кирилла и Мефодия по новому стилю отмечается 24 мая.
16
Иподиаконы – младшие клирики, церковнослужители, прислуживающие архиерею во время богослужения.
17
Вот загремели позвонки серебряные… – серебряные позвонки на облачении архиерея призваны напоминать ему о необходимости постоянного проповедования Слова Божия своей пастве.
18
Митрополит Антоний, в миру Алексей Павлович Храповицкий (1863–1936), – выдающийся иерарх Русской Церкви рубежа столетий, яркий проповедник. Владыка Антоний (сначала в сане епископа, а затем – архиепископа) управлял Волынской епархией с 1902 года и почти до начала мировой войны.
На поместном соборе 1917–1918 гг. был одним из кандидатов на патриарший престол, во время гражданской войны участвовал в Белом движении. С 1920 года – беженец. Один из главных инициаторов так называемого «карловацкого раскола».
19
Успенский пост начинается с 14 августа и продолжается до дня Успения Пресвятой Богородицы – 28 августа (н. ст.).
20
Духовная Академия в Санкт-Петербурге находится в непосредственной близости от Александро-Невской лавры.
21
Фома Аквинский (1225 или 1226–1274) – богослов и философ Католической Церкви, монах-доминиканец, Западной Церковью канонизирован.