Я остаюсь

На брюках, которые подошли мне по росту, стояли имена разных людей, которые носили их до меня. Они были написаны шариковой ручкой на подкладке: Хавьер, Хосе, Хорхе, Хуан. А еще на брюках была большая дырка, как раз в стратегически важном месте. Месье, возможно, Хосе или Хуан, слишком увлекся за обедом. О других вариантах возникновения прорехи в таком месте я предпочитала не знать. Я размышляла о людях, носивших эту форму до меня, а еще, о том, что в Америке мои спортивные шорты и футболки были абсолютно новыми…

Потом я пошла обратно и сказала единственную фразу, которая, как мне показалось, была в той ситуации к месту: Tengo la una en la ropa4. Я готова была поклясться, что в тетрадочках, которые я трудолюбиво вела в университете, эта фраза была написана именно так и никак иначе.

Женщины-портнихи, подбиравшие мне одежду, долго не могли понять, о чем я говорю. Но я хотела сначала достичь вербального взаимопонимания, а потом уже показать дыру. В конце концов, я потом сдалась.

– Ah, roto! esta ro-to!5 – портниха говорила громко, медленно и внятно.

– Joder que rara es la rusa esa!6 – уже быстрее прокомментировала она своей коллеге.

И снова обратилась ко мне, как к душевнобольной:

– Da-me-lo!7

Так я поняла, что все, чему меня учили, мне никогда не понадобится, и окончательно разочаровалась в своем университете. Когда я занималась с учениками, мы всегда ставили цель заговорить и двигались к ней. В университете же мне давали гору мутной теории, которую невозможно было применить в жизни. Как-то мы целый год учили фразовые выражения и идиомы с преподавателем кубинцем. Как потом оказалось, эти самые выражения употребляются только на Кубе.

Мы с Катей приступили к работе. Я ни слова не понимала по-испански, поэтому все фразы, которые слышала в течение дня, просила записать на бумажке, сопровождала их простыми минималистичными рисунками и вешала на нашу подранную дверь в номере. Слова были повсюду. Я зазубривала наизусть интонации, сторонилась русских и упорно говорила только на испанском. За три месяца я убедилась, что могу спокойно прожить и без русского, и мне стоило огромных трудов в сентябре вернуться обратно в Москву.

*********

Если по возвращении из Америки мне было просто плохо, то после трех месяцев, проведенных в Испании, жизнь дома показалась совсем невыносимой. Я раздражалась на погоду (бывает здесь, вообще, когда-нибудь солнце?), людей (нигде ни слова по-испанки!), вечную бешеную московскую гонку (знает тут кто-нибудь, что такое размеренность?), постоянный негатив (в Испании все казались счастливыми, вопреки всем жизненным неурядицам). Но больше всего я злилась на университет. Я потратила два года, с утра до ночи изучая язык, и ничего из выученного не смогла применить на практике. Чему я, вообще, могла верить, если даже моя основная специальность не давала мне надежных знаний?!

Уроки нидерландского продолжались в режиме языковой пытки дважды в неделю. В сентябре на уроке наш мистер Валле (так звали обрусевшего экспата из Нидерландов, который вел у нас уроки) радостно сообщил, что у лучших студентов университета появилась возможность поехать учиться по обмену в Бельгию на полгода. Для этого нужно было показать самые высокие отметки по всем предметам, в особенности – по нидерландскому языку.

Я находилась в тупом депрессивном ступоре, и ничего, кроме слова «уехать», из сказанного толком не поняла. Быстрее, чем я сообразила что к чему, моя рука была в воздухе:

– Мистер Валле, ik… kom!8.

Правда, на этом мои познания в нидерландском заканчивались. Мистер Валле округлил глаза и сказал, что из нашей группы поедет кто угодно, но только не я. Учиться-то придется вместе с первокурсниками-бельгийцами, и все они говорят на нидерландском с рождения, и этот грант на то и грант, чтобы давать его сильным студентам.

Из сильных студентов желание ехать выразила только одна девочка. Остальные засомневались в уровне своих знаний. Все же учиться на нидерландском филфаке – это тебе не косить в русском универе. И списывать там нельзя, и самого слова «шпаргалка» в этом языке не существует.

Наглость – второе счастье. Наш университет хотя и предлагал культурный обмен, но понятия не имел, какие документы нам понадобятся. Чтобы перевести наши оценки в систему баллов нидерландского учебного заведения, нам пришлось придумывать и подделывать половину справок. Какие-то формулировки и печати стали открытием даже для нашего деканата. А я помню момент, когда выводила себе 75 баллов по японскому языку. Бельгийцы требовали знание хотя бы одного восточного языка, и я решила, что японский знает так мало людей, что меня не раскусят.

Наконец, мы сочинили все необходимые документы, подписали их, заверили у нотариуса и перевели на все требовавшиеся языки. К концу последней очереди оформления я сама уже верила во все, что было написано в моих бумагах. И меньше чем через месяц, уже в октябре 2010, мы оказались в Бельгии.

Как бы мне ни нравились Америка и Испания, Бельгию я внезапно полюбила всем сердцем. Здесь все было маленьким, аккуратным и по правилам. Тихо и безопасно. А погода похожа на московскую, только никогда не холодает ниже -5. Я купила безлимитный проездной на автобус, и за первые полтора месяца изъездила сотню деревень и городов.

В университете я взяла курсы по английской филологии (с британцами), испанской литературе (с испанцами), истории искусств (на нидерландском) и курсы нидерландского для иностранцев и приезжих.

И если на филологии и литературе я могла, по крайней мере, блеснуть умной фразой, то первые уроки истории искусств вызывали ступор. Сидишь в аудитории среди нескольких сотен человек и смотришь, как на экране проектора один за другим появляются картины Малевича, Кандинского и Пикассо. И тихо смеешься. Соседи отодвигаются подальше, считая тебя душевнобольной, а ты смеешься просто от ужаса перед происходящим: ты не понимаешь ни слова из того, что говорят. Вот действительно – ни слова на этом языке. Все, что ты можешь сделать – это только в отчаянии доедать третью плитку бельгийского шоколада. А через три месяца сдавать экзамен.

Я бесконечно ездила на велосипеде по городу и слушала речь людей, повторяя про себя новые словами. Иногда, возвращаясь домой с курсов или из гостей, я пыталась понять, на каком из четырех языков мне сейчас нужно думать, и не могла найти ответа.

Но все получилось. Или почти все. Мне удалось таки выучить историю искусств и получить даже больше баллов, чем большинство моих однокурсников. Я сдала экзамен на 15 баллов из 16 возможных, радостно рассказав о Микеланджело на нидерландском. Это казалось тогда настоящим чудом, ведь несколько месяцев назад я едва ли могла связать два слова. Правда, при этом я провалила английскую филологию и не все успела по испанской литературе. Но я сдала нидер! Теперь мне уже ничего не страшно!

Я училась в Генте 6 месяцев и все это время старалась там остаться. Я была готова делать любую, любую работу, лишь бы иметь возможность жить там и не возвращаться в Москву. Я начала искать место с октября, зная, что у меня есть срок до февраля месяца, пока действует студенческая виза. Я решила преподавать русский язык и повесила объявления в университете. Как оказалось, бельгийцы чрезвычайно способны к языкам. Исторически сложилось, что маленькая Бельгия была зажата между крупными соседями и не могла отвоевать свободу силой, поэтому ее жители с незапамятных времен научились договариваться со всеми своими соседями, причем на их родном языке. Например, мои соседи по квартире смотрели телевизор на английском, разговаривали по-нидерландски, читали французскую прессу и ругались на чистейшем немецком. Все это они делали, с легкостью перескакивая с языка на язык, и не делая при этом ошибок.

4

У меня есть одна на одежде (исп.)

5

Рваное! Оно порвано! (исп.)

6

…, какая странная русская! (исп.)

7

Дай мне! (исп.)

8

Я еду! (нидерл.)