Сказки для Яна

Пришла пора выбирать.

Бродяга думал об этом, подходя к лавке. Вдруг он услышал доносящуюся оттуда брань. Без всякого удивления художник узнал голос своего сварливого соседа.

– Вранье! – кричал старик Абнер – У тебя на полках лежит свежий хлеб, а мне ты суешь вчерашний!

Перед ним на прилавке лежал унылый каравай. Лавочник спорил, уперев руки в бока:

– Уж я-то знаю, где какой хлеб! И не ошибусь! Это свежий хлеб, как раз для тебя.

– Да об него мыши зубы сломают, не то, что такой старик, как я! Нет у тебя совести. – Абнер топнул ногой. – Поменяй каравай!

– И вовсе не такой уж ты старик, как тут расписываешь. Не стану менять!

Так они кричали друг на друга, когда в лавку вошел художник.

– Доброго дня, – сказал он – Дай-ка мне хлеба, Горан.

Лавочник тут же потянулся и снял с полки еще теплый, дышащий каравай. Художник поглядел на свой хлеб и вдруг повернулся к Абнеру:

– Послушай-ка, сосед. Я собрался жарить тосты, а хлеб у меня для этого совсем не подходящий. Слишком уж мягкий. А вот твой мне будет в самый раз. Не согласишься ли ты оказать мне услугу и поменяться со мной?

В лавке воцарилась тишина. Казалось, прошла вечность, когда Абнер, наконец, заговорил.

– Я окажу тебе услугу, сосед, – сказал он медленно. – Если ты в ответ окажешь услугу мне.

– Конечно, – ответил художник, с улыбкой глядя ему в глаза.

Лавочник ахнул. Но ни художник, ни Абнер, не обратили на него внимания.

Старик вытащил из своей огромной сумки ароматный сверток:

– Каждое лето я собираю травы на зиму. В этот раз, видишь ли, я собрал слишком много мяты и мелиссы. Хранить негде. Обычно я отдаю излишки аптекарю, но у него, оказывается, у самого достаточно. Окажи мне услугу, забери их себе, чтоб не пропали.

– С радостью, – сказал художник.

Абнер передал ему сверток, забрал каравай, с достоинством кивнул на прощание и ушел. Художник и лавочник остались одни. Лавочник Горан прицокнул языком, но под взглядом Бродяги стушевался и пробормотал:

– Не такой уж он старик, как говорит, – и добавил, громче и злее, чтобы скрыть смущение:

– И хлеб не вчерашний!

Бродяга молча заплатил за хлеб и вышел. Он дошел до общего колодца, сел и прислонился спиной к каменной кладке. День переходил в вечер, воздух был густой и тяжелый, как перед грозой. Над колодцем туда-сюда носились ласточки. Художник отломил горбушку и принялся жевать. К нему тут же подскочил воробей и остановился, заинтересованно поблескивая крошечными глазами. Бродяга бросил ему крошки, и воробей бойко принялся их подбирать.

Птиц стало уже шесть, когда с дороги послышались осторожные шаги.

– Привет, – сказал художник.

– Привет, – ответила Роза.

Она поставила на землю высокий глиняный кувшин и теперь наполняла его водой.

– Я скоро уеду, – сказал художник.

– Очень жаль, – ответила Роза. И вдруг сказала: – Это значит, ты уже выбрал, кого нарисуешь?

Художник промолчал. Он прожевал еще кусок хлеба и спросил:

– Почему ты хочешь, чтобы я нарисовал тебя, Роза?

Девушка покраснела. Потом подняла кувшин и тихо ответила:

– Я скоро выхожу замуж. За кузнеца. Мы выросли вместе и всегда очень дружили, как и наши родители. Он очень хороший человек. Но я хочу быть уверена, что мы выбираем друг друга, потому что это правильно, а не потому, что просто привыкли друг к другу.

Художник молча кивнул. Потом улыбнулся.

– Да. Я выбрал, кого нарисую, – сказал он.

Был поздний вечер, над болотом грохотал гром, но дождь еще не начался. Художник поднялся на чужое крыльцо и постучал в дверь. Дверь чуть приоткрылась.

– Я хочу нарисовать тебя, – сказал художник.

– Чушь! – фыркнул Абнер и попытался захлопнуть дверь, но художник ее удержал.

Тогда Абнер вздохнул и спросил:

– Ты что, не знаешь, что я злой колдун?

– Я слышал об этом, – ответил художник. – Но я не верю, что злые колдуны умеют лечить людей.

– Ты что, не знаешь, что никому в деревне я не сказал ни единого доброго слова? – спросил Абнер.

– Мне так говорили, – кивнул художник. – Но мне, как только я приехал, ты дал добрый совет.

– Неужели ты не знаешь, что я не уважаю никого в деревне и считаю себя умнее других? – спросил Абнер в третий раз.

– И это мне сказали. Но ты единственный человек, кто попросил за другого.

Тогда Абнер отступил в сторону и впустил художника в дом. Здесь была старая, еще крепкая кровать, трехногий стол и дровяная плита. Хозяин уселся на единственный скрипучий стул, а гость примостился прямо на полу.

– Все ошибки того, кого ты нарисуешь, исправятся, и жизнь его станет правильной, верно?

– Так и есть.

Абнер улыбнулся, но не как обычно, язвительно, а по-доброму и даже немного грустно.

– А ты никогда не думал нарисовать себя самого?

– Я никогда не сомневался, что в моей жизни все правильно.

По крыше забарабанили первые капли дождя. Абнер поднялся и задернул занавеску, а потом снял с полки заварочный чайник. Художник молча смотрел, как он заваривает чай. Старик отщипнул лист от пучка мяты, размял в пальцах и поднес к носу. С закрытыми глазами он вдохнул аромат, и только потом добавил мяту в чайник.

– Есть только одна вещь, о которой я действительно жалею, – вдруг сказал Абнер. – Когда-то, очень давно, я заключил сделку с колдуном. Я был одержим идеей лечить людей, и колдун дал мне способность исцелять самых безнадежных больных. В обмен он взял мою молодость. Я жалею об этом. Но не уверен, что это было неправильно. Эта сделка подняла на ноги многих в нашей деревне… Только, знаешь, когда ты лечишь человека, ты узнаешь о нем больше, чем тебе хотелось бы знать. И чем больше я узнавал о людях, тем меньше они мне нравились. Тем сложнее было им помогать. И тем сложнее им было приходить ко мне, ведь они знали, что я знаю их, и знали, что я о них думаю. Они потому и назвали меня злым колдуном, что не хотели быть в долгу передо мной. Разве злому колдуну кто-то может быть должен? Если ты неприятный человек, то и от других ничего приятного не жди. А я – очень, очень неприятный. Думаю, ты зря потратишь краски, рисуя меня.

– Что же, тогда я не буду тратить краски, – ответил художник.

За окном бушевала гроза. В старом доме с протекающей крышей, в комнате, наполненной запахом травяного чая, при свете керосиновой лампы художник рисовал портрет Абнера, углем на куске картона.

Звенели гитары, в воздух летели цветочные лепестки. Жители деревни надели лучшую одежду, повара и кондитеры приготовили лучшие блюда. Роза выходила замуж. Она была любимицей деревни, и ее праздник стал общим праздником. Правда, были и такие, кто искренне недоумевал, глядя на ее избранника. Но им тут же указывали, какими счастливыми выглядят молодые, и ропот стихал – сказать на это было нечего.

Художник спрятался от свадебной кутерьмы у колодца. Он сидел в тени и наслаждался тишиной, когда услышал чьи-то шаги.

– Привет, сосед, – сказал Абнер и примостился рядом.

– И тебе привет, сосед, – ответил художник и добавил – Поздравляю.

Потому что это за него вышла замуж Роза. Два года она была его ученицей и помощницей. А две недели назад немолодой, но обаятельный и энергичный деревенский врач Абнер набрался смелости и предложил ей стать его женой. Роза, искренне любившая своего учителя, сразу согласилась.

– Спасибо, – сказал Абнер и повторил, уже совсем о другом – Спасибо.

– Услуга за услугу, сосед, – улыбнулся художник. – Попрощайся от меня со всеми.

Он поднялся, подхватил рюкзак и неторопливо пошел прочь из деревни. Абнер смотрел ему вслед, пока он не скрылся за поворотом.

А за поворотом художника ждала фея. Она сидела на пне и куталась в его старую рубашку.

– Здравствуй, Жан, – сказала фея. – Вот уже больше года, как ты в дороге. Не надумал вернуться домой?

– Нет, – ответил художник. – Ведь тогда я больше не смогу писать волшебные портреты и исправлять ошибки. За этот год я понял, что, меняя одну жизнь, ты меняешь и все остальные. Разве теперь я могу повернуть назад?