Страница 2 из 20
Но все же я надеялся что лучшие силы привлеченные к делу создадут истинно художественное произведение, могущее действительно увековечить в глазах будущих поколений достойным образом память моего августейшего родителя.
И которое вместе с тем – послужит украшением столицы. К сожалению – я пока не обнаружил ни того ни другого…
Перехватил изумленный взор графа и про себя улыбнулся. Лекции по искусствоведению прослушанные в годы отрочества по воле отца таки пригодились.
– Я вижу дело так что памятник должен бы выделяться чем-то особенным, – продолжил он Чем-то соответствующим духу века. Но, как понятно из представленного тут нет ни одной модели что отличалась бы своеобразием, и новыми идеями… Видимо муза не смогла подсказать ни одному мастеру удачное образное решение. Напротив, все увиденное содержание лишний раз убеждает меня в консервативных пристрастиях членов комитета от которых в известной мере зависит характер представленных идей и проектов. Консерватизм не есть нечто плохое – но в данном случае он неуместен, – вынес Георгий вердикт.
– Но как же быть? – всплеснул руками Бобринский. Ведь работу надо продолжать! Может быть вы Государь соблаговолили бы выбрать один или два образца для доработки и по вашим указаниям…
Георгий вздохнул.
– Нет – памятник должен быть хорош во всех отношениях – и торопиться тут не следует. Благо вопрос сей может подождать – их так мало – тех которые терпят, – высказался он про себя.
– Что же касается каких-нибудь указаний, то я положительно затрудняюсь их дать, хотя и попробую в общих чертах сообщить мои предположения. Для начала – памятник ставится не одним дворянством, а всеми сословиями России… Об этом тоже надо помнить.
Ну и в целом…
Император подумал какое то время, а потом из кармана мундира извлек бумажник – недорогой хотя и с золотым тиснением. Из этого не подходящего для монарха предмета он достал фотографию. Это был снимок Александра III – самый его любимый – где отец был снят на охоте…
Президент внимательно смотрел на фото где монарх в простом одеянии спокойно курил папиросу…
– Я был бы рад если бы наши мастера имели перед глазами похожий образ.
Но Ваше Императорское Величество – такой памятник … не будет внушать почтение подданным… – произнес предводитель столичного дворянства.
– Я одобряю то что вы не опасаетесь возражать монарху, – улыбнулся Георгий. Но позволю себе остаться при своем мнении. По всей видимости, вопрос нужно отложить… Нужен еще один конкурс, главными условием должны будут стать выразительность образа и исключение конных композиций.
– Простите – не понимаю…
– Его Величество выразил желание, чтобы памятник представлял из себя только фигуру покойного царя на пьедестале, – желчно пояснил Витте. Лошадей не нужно!
Интересно, осознал ли его мысли растерянный и смущенный президент академии художеств? – подумал Георгий уже садясь в карету. Едва ли – ведь он искренне хотел угодить августейшему заказчику. До чего это сложно – понять подданных. Но он обязан этого добиться.
Часть первая
16 января 1890 года. Зимний дворец
…И таким образом я полагаю господа, что университетская автономия по обыкновению зарубежный университетов – при уважении сложившихся у нас в государстве особенностей будет наилучшим способом улучшить дело с высшим учебными заведениями… Для чего и поручил написать сей проект устава… Надеюсь что после того как вы его изучите – услышать от вас предложения о его усовершенствовании – и в самое ближайшее время придать ему силу закона.
В кабинете царском сейчас было народу не так много: девять человек.
Из них семеро представляли собой столпы российской учености – ректоры университетов Российской империи.
Николай Алексеевич Лавровский из Варшавского, Яков Карлович Грот из Гельсингфорского, представлявший Казанский Николай Александрович Кремлев, Федор Яковлевич Фортинский – глава Киевского императорского университета Святого Владимира; уже хорошо знакомый Георгию Николай Павлович Боголепов, глава Дерптского университета Александр Шмидт, и Харьковского – Иван Петрович Щелоков. Несколько наособицу сидел Михаил Иванович Владиславлев – ректор Санкт-Петербургского университета – он самый молодой из гостей выглядел довольно таки неважно. Похоже болен Михаил Иванович… – подумалось Георгию. Нехорошо – сейчас болеть не годится!
Сейчас все посетители ошарашено молчали – и было от чего. Порядки как в европейских университетах… Выборность ректоров… Возможность распоряжаться средствами…
– Но господа прошу помнить – вернул их к реальности голос хозяина кабинета – Кому многое дано с того много и спрашивается.
Боголепов машинально поправив новую Анну II степени торопливо закивал…
– Однако… государь, – поднялся сухой и длинный как палка Шмидт. Да будет позволено мне спросить…
– Вы как я догадываюсь, о праве женщин обучатся в университетах и других высших учебных заведениях? – осведомился монарх
– Да Ваше Императорское Величество – право же мне остается склонить голову перед вашей проницательностью… – чуть склонил голову дерптский ректор.
– Ну я полагаю что сей вопрос как раз прост. Если женщина может быть императрицей и даже… – легкая улыбка и взгляд в строну Боголепова – профессором университета – то она и подавно может в нем учиться. Наконец если законами Российской империи не запрещено высшее образование женщин в принципе – для чего уже пятнадцать лет работают Бестужевские курсы, то… То тем более не вижу причин не учредить аналогичного и в императорских университетах!
– Но… может проистечь разврат… – растерянно изрек Шмидт – и вычурность фразы выдала человека, для которого русский не родной.
– Пустое! – отмахнулся Георгий. Я решительно не думаю, Александр Александрович, что девицы, сдавшие столь непростые экзамены, станут тратить время на адюльтеры…
Да и если подумать – лучше пусть тратят силы на естество нежели и на брошюрки нелегальные и бомбы… – мысленно добавил он.
– Однако же – слабо запротестовал Кремлев – позволю себе заметить… Положим мы – ученое сословье России готовы даже и приветствовать данное нововведение… – в большинстве по крайней мере – после крошечной паузы добавил он поймав осуждающую мину Шмидта. Но общество? Не вызовет ли это волнения и непонимания в нашем народе? Вот не далее как за три дня до отъезда из Казани слышал любопытную историю приключившуюся в Нижнем – именно по данному вопросу. Её поведал мне митрополит Иоанникий. Тамошний архиерей, заболев, пригласил земского врача – а тот, – добродушно хихикнул Николай Александрович оказался женского пола – из «бестужевок» которых вы, Ваше Величество изволили упомянуть. Дама соответственно предложила духовному отцу раздеться пардон догола. Ну, а архиерей так возмутился этим по его мнению непристойнейшим предложением, что прогнал докторицу что называется взашей.
И без того до сих пор в крестьянских массах нередко полагают что доктора морят народ православный. А уж если женщины – лекари станут частым явлением… Я признаться опасаюсь…
– Однако же, – проворчал Щелков, – никого давно уже не возмущает что женщины принуждены раздеваться перед медиками-мужчинами. Тут мне видится, Ваше Величество, что публика не будет чрезмерно недовольна – не говоря о том что навряд ли найдется слишком много жаждущих получать образование девиц.
– И еще, Государь, – осведомился Фортинский. То что связано с отменой процентной нормы. («Ну да – для Киева это особенно острый вопрос») А что же нам делать со студентами-евреями которые уже учатся на закрытых отныне для них факультетах?
Должен сказать – придание обратной силы закону мало того, что возбранено российским правом, но еще и против справедливости…
– Об этом, Федор Яковлевич, тоже подумали! – пояснил Георгий. Уже готов приказ Министерства просвещения: о переводе их всех в Варшавский и Гельсингфорский университеты.