100 лекций о русской литературе ХХ века

Если б я был древним полководцем,покорил бы я Ефиопию и Персов,свергнул бы я фараона,построил бы себе пирамидувыше Хеопса,и стал быславнее всех живущих в Египте!Если б я был ловким вором,обокрал бы я гробницу Менкаура,продал бы камни александрийским евреям,накупил бы земель и мельниц,и стал быбогаче всех живущих в Египте.Если б я был вторым Антиноем,утопившимся в священном Ниле, —я бы всех сводил с ума красотою,при жизни мне были б воздвигнуты храмы,и стал бысильнее всех живущих в Египте.Если б я был мудрецом великим,прожил бы я все свои деньги,отказался бы от мест и занятий,сторожил бы чужие огороды —и стал бысвободней всех живущих в Египте.Если б я был твоим рабом последним,сидел бы я в подземельии видел бы раз в год или два годазолотой узор твоих сандалий,когда ты случайно мимо темниц проходишь,и стал бысчастливей всех живущих в Египте.

На самом деле это стихотворение, которое с самого начала построено на антиномиях, на совершенно неожиданных трактовках, потому что действительно, если быть древним полководцем, завоевывать славу – это ещё довольно естественно, быть ловким вором – ведёт к тому, чтобы стать богаче, то уже дальше красота и хрупкость, красота и утончённость становятся синонимом силы. Высшая мудрость заключается в том, чтобы от всего отказаться и ничем не пользоваться, а высшее счастье – в том, чтобы быть рабом последним, сидеть в темнице и видеть золотой узор сандалий. Вот эта удивительная сила слабости, хрупкости, которая есть в Кузмине, в некотором смысле автоописание «Александрийских песен», потому что в них есть одновременно и удивительная сила, сила образности, владения ремеслом, которая ощущается, и удивительная хрупкость, тонкость, дуновение смерти на всём. Вообще говоря, «Александрийские песни» посвящены тому еле уловимому, трудноопределимому, что и составляет сущность поэзии. Они посвящены этой тайне мира, которую все чувствуют и никто не может выговорить.

Давайте вспомним, вероятно, самое загадочное стихотворение оттуда, самое трактуемое, самое регулярно цитируемое. Во всяком случае, я встречал порядка 10 разных прочтений этого текста, и все они, как мне кажется, чрезвычайно далеки от истины. Тем не менее сейчас мы попробуем это прочесть и понять, что, собственно, автор имеет в виду. Кстати говоря, Кузмин ведь не просто читал «Александрийские песни». В 1921 году он опубликовал ноты. Ноты существовали с самого начала. Уже в «Крыльях» 1906 года, когда уже были написаны так называемые отрывки из «Александрийских песен», мужской голос под низкие аккорды фортепиано поёт как бы окутывающую песню: «Когда увижу тебя, любимый город». Кузмин написал это для музыки, и вот как раз одна из самых музыкальных «Александрийских песен»:

Нас было четыре сестры, четыре сестры                    нас было,все мы четыре любили, но все имели разные                    «потому что»:одна любила, потому что так отец                    с матерью ейвелели,другая любила, потому что богат был                    её любовник,третья любила, потому что он был                    знаменитыйхудожник,а я любила, потому что полюбила.Нас было четыре сестры, четыре сестры                    нас было,все мы четыре желали, но у всех были разныежеланья:одна желала воспитывать детей                    и варить кашу,другая желала надевать каждый день                    новые платья,третья желала, чтоб все о ней говорили,а я желала любить и быть любимой.Нас было четыре сестры, четыре сестры                    нас было,все мы четыре разлюбили, но все                    имели разныепричины:одна разлюбила, потому что муж её умер,другая разлюбила, потому что друг еёразорился,третья разлюбила, потому что художник                    её бросил,а я разлюбила, потому что разлюбила.Нас было четыре сестры, четыре сестры                    нас было,а может быть, нас было не четыре, а пять?

Вот эта чрезвычайно эффектная концовка сразу придаёт стихотворению ощущение перспективы, вот тот «продлённый призрак бытия синеет за чертой страницы», о чём говорил Набоков. Стихотворение продолжается за страницу, за конец. И в этом, пожалуй, заключается главное очарование Кузмина, потому что он всегда о чём-то ином. Может быть, этими четырьмя возможными реакциями, четырьмя модусами любовь не исчерпывается, а есть какой-то пятый вариант, который и является самым божественным. «А я полюбила, потому что…», и вот это «потому что», которое чувствуется всегда за обыденной жизнью, и есть самое главное.

Есть множество толкований. Некоторые отсылают к египетским текстам, к папирусам, фольклору – к чему угодно, но для меня совершенно очевиден этот смысл. Может быть, я не прав в своём прочтении, но всегда есть неучтённый вариант жизни, который мы чувствуем, по которому мы тоскуем, но, как у Ахматовой в «Поэме без героя»: «С детства ряженых я боялась, / Мне всегда почему-то казалось, / Что какая-то лишняя тень / Среди них “без лица и названья”». Ощущение, что есть ещё что-то помимо того, что мы видим и знаем. В этом, собственно говоря, весь Кузмин, всё его очарование.

Конечно, «Александрийские песни» весьма привлекательны для читателя Серебряного века и особенно для современного читателя, потому что в них есть это очарование восточной экзотики. Мы прекрасно понимаем, что египетская тема, о которой Лада Панова написала целый двухтомник о рецепции Египта в русской культуре, для Серебряного века весьма характерная вещь. Стоит вспомнить мандельштамовского «Египтянина»:

Я избежал суровой пениИ почестей достиг;От радости мои колениДрожали, как тростник.И прямо в полы балахона,Большие, как луна,На двор с высокого балконаБросали ордена.То, что я сделал, превосходно —И это сделал я! —

абсолютно точный аналог египетской надписи.