Страница 3 из 19
Но в тот день, когда мы с ключом вошли в комнату, мне было не до этой фразы. Но наступило утро, и мои подружки вот-вот должны были вернуться, и вот тут-то я выпалила: «Не забудьте. Я Лариса Рубальская». Помню, он очень удивился: «Хорошо-хорошо! Я запомнил». Прошло около сорока лет с тех пор. Иногда я его вижу. Как ни странно, он не связывает меня с той восторженной девчушкой, которая очертя голову кинулась в этот роман… Но сон-то, где мы с ним гуляем по Коктебелю, сбылся. У меня часто бывали пророческие сны. Когда я засыпаю, то даже побаиваюсь или, наоборот, обнадеживаю себя: что мне сегодня приснится? В снах обязательно приходят ко мне какие-то знаки. Расскажу одну историю. Я очень любила отца, мы с ним были удивительно похожи. В то лето отцу исполнилось пятьдесят девять лет. У него пошаливало сердце, но родители решили поехать отдыхать на юг, а мы с мужем – в Прибалтику. В один солнечный день мы с друзьями отправились за грибами в лес. И вдруг какой-то необъяснимый запах ударил мне в лицо, и меня с невероятной силой швырнуло на землю. Ко мне подбежали: «Что с тобой? У тебя что-нибудь болит?» – «Не знаю. Что-то произошло…» Было двадцать минут первого. Мы пошли обратно к палаткам, пора было готовить обед. Гляжу – навстречу идет лесник. У него, единственного на всю округу, был телефон. Все удивились, а я сразу же все поняла: «Он хочет сказать, что у меня умер отец». Как оказалось, отец умер на пляже в Одессе именно в двадцать минут первого, именно тогда, когда меня какая-то страшная сила бросила на землю…
Не думаю, что я экстрасенс, хотя ко мне прилипают всякие металлические предметы, и не ясновидящая, я – ясночувствующая… Только дотрагиваюсь головой до подушки – и уже ясно вижу, каким будет следующий день.
А как-то мне приснился сон, что в меня влюблен Билл Клинтон! Мы с ним танцуем, и он так горячо дышит мне в ухо, что у меня даже челка раздувается. Я спрашиваю: «А вы скандала не боитесь?», а он: «Боюсь, но остановиться не могу!» Тогда все газеты писали о скандальной истории американского президента с Моникой Левински. Он как раз в моем вкусе – я светленьких люблю, а Моника, как и я, не худенькая. Я даже стихи написала: «Я смеялась, глаза закрывала, Билл мне в ухо шептал – ай лав ю…»
Рассказываю я на одной передаче придуманную байку, что, мол, когда Билл Клинтон давал интервью на «Эхо Москвы», увидел среди многочисленных фотографий мою и остановился. «Кто эта женщина?» – спрашивает, не скрывая интереса. Сотрудники редакции отвечают: «Лариса Рубальская, она стихи пишет». А Билл и говорит: «У меня такое чувство, будто мы с ней давно знакомы и у нас даже была лав стори». Повернулся и к лифту пошел. Я приготовилась к гомерическому хохоту, но почему-то никто в студии не засмеялся. Представляете, мне поверили!
К сожалению, неудавшийся роман не отбил у меня желания искать суженого среди писателей. После «Смены» я работала корректором в редакции одного толстого журнала, и там со мной тоже произошла интересная история. На одной из вечеринок я заметила, что на меня засматривается один из наших начальников, еще один «небожитель». Когда на следующей вечеринке я читала эпиграммы собственного сочинения (и ему в том числе), его взгляд задержался на мне еще дольше. Потом он подошел ко мне и сказал: «Я буду ждать вас завтра на платформе в Переделкине с девяти утра и до тех пор, пока вы не придете…» У меня земля поплыла из-под ног! Я сразу же бросилась в парикмахерскую и перекрасилась в блондинку. Почему? Я хотела быть достойной этого предложения! Моя умная подруга опять принялась меня отговаривать: «Ларис, не ходи к нему на свидание… Понимаешь, ты – садовница, а он – король. Ты нужна ему для мимолетных утех. Он тебя бросит, ты будешь страдать…» Но я не послушалась.
И хотя правила требуют, чтобы я опоздала на свидание хотя бы на полчаса, я была на платформе без пяти девять, примчавшись раньше его. Он тоже, как и предыдущий «небожитель», оказался семейным человеком. Но я никогда не была разрушительницей. Просто «зацепила» немножко своего счастья, и у нас была долгая история… Странный получился стереотип: меня не покидало ощущение, что я должна выйти из этой истории первой. Хотя мне совершенно этого не хотелось. А время-то шло! Двадцать шесть лет, двадцать семь… Замуж-то все равно пора!
А была у меня замечательная подруга, которая стала заниматься подбором «кадров». И однажды «кадра» привели. Он был режиссер-документалист. Ну конечно, не поэт и не писатель, но человек творческий. И я его полюбила. Он человек свободный, разведенный, и все шло к тому, что мы поженимся. Но через некоторое время оказалось, что развестись-то он развелся, но бывшую жену не разлюбил. Мало того, она в отсутствие второго мужа позволяла моему документалисту ее посещать. Для меня это известие было страшным ударом. Я устраивала истерики своему возлюбленному, он вяло отпирался. Однажды я узнала от подруги, что та женщина придет в гости к моему любимому. И я решила устроить разборку! Надела парик, положила в сумку нож и отправилась уничтожать свою соперницу. Звоню в дверь – мне не открывают. Стучу кулаком – ни звука! Тогда я достала нож, расковыряла замок, выбила дверь и влетела в квартиру. Странно, но он сидел один. «Ты идиотка! – покрутил он пальцем у виска, а потом добавил: – Чтобы я тебя больше не видел!» С тех пор он не подпускал меня к своей личности ни на шаг, зато у меня теперь есть о чем рассказывать!
А почему так получилось? Дело не в темпераменте, а… в той книжке, которую я на момент тех или иных событий читала. Я – жертва литературы. Из книжек учусь и хорошему и плохому. Я могла быть и Эммой Бовари, и Дженни Герхардт… Легко проживала высокие эмоции литературных героинь. В данном случае во мне явно проснулась Кармен! Одним словом, потеряла я кинематографиста навсегда!
В моей жизни большую роль играли советчицы-подруги… Но есть такое свойство у некоторых женщин: когда плохо, они тебе сострадают и всячески помогают, а когда тебе чуть лучше, чем им, тут начинает что-то скрести внутри. Мне попадались коварные подруги. Бывало, и кавалеров уводили. Моя лучшая школьная подружка всех моих кавалеров до одного отбивала. Я обижалась: «Ну ты же не хочешь с ним целоваться!», а она опять за свое. Но мы с ней до сих пор дружим… А потом… мои герои чаще всего сами меня бросали.
Помню, стою с одним человеком у «Детского мира» (боже, как он мне нравился, не «Детский мир», а тот человек – холостой, бравый, при погонах!) и говорю ему: «Ты моя настурция на закате августа, когда отцвели все цветы…» Военный посмотрел на меня подозрительно и сказал, как в ледяной омут бросил: «У тебя уже жопа не помещается за школьной партой! Ты что такое говоришь?» На такое недопонимание сильного пола я натыкалась не раз.
Для меня очень важно не быть одной. Но встречались все не те люди… Вот эта история случилась после моего первого неудавшегося брака. Как-то довелось мне поработать в пионерском лагере в Прибалтике. И однажды к одному из пионеров приехал папа. Очень интересный мужчина, просто красавец! Дети шли спать, а папаша долго сидел со мной, держал меня за руку и говорил приятные слова. Все вечера мы проводили вместе. Через четыре дня он уехал – его оркестр, в котором он работал музыкантом, отправлялся на гастроли за рубеж. В Москве он нашел меня и пригласил в ресторан «Метрополь». Одна девчонка на работе, видя, как я мучаюсь, посоветовала: «Пойди в комиссионку и выбери самое красивое платье… Что? Денег нет? Ничего, скинемся! Только ты ярлык не снимай, потом мы платье обратно сдадим». Я купила себе голубой кримпленовый костюм и, спрятав под воротничок ярлык, счастливая потопала в «Метрополь». За столом я очень боялась капнуть на костюм и отказалась от любимых котлет по-киевски. Мы весь вечер в упоении танцевали. В такси он целовал мои пальцы с обгрызенными ногтями машинистки и шептал: «Я никогда не был так счастлив!»
У него оказалась шикарная квартира. После кофе он предложил мне посмотреть ее. «Это я привез из Ливана, этот малахитовый слоник из Индии, эта вазочка из Китая, эта люстра из Таиланда…» – с увлечением вел он экскурсию. Заходим в спальню. Во всю стену зеркальная панель. «Хочешь, я покажу тебе вещи моей жены?» – спрашивает он и открывает одну из панелей. И начинает доставать необыкновенно красивые платья и называть какие-то фирмы, надеясь произвести особенное впечатление. Перья, блестки, боа, шелк! Чистая комиссионка! «А хочешь померить?» – милостиво предложил он и приложил платье к моей фигуре: «Тебе должно пойти». Я молчала, а сама боялась, что он услышит, как предательски громко бьется мое сердце. Неужели он не видит, что обижает меня? «А здесь в мешки зашиты ее шубы. Я не буду их распарывать. Жена их зашила, чтобы моль не съела…»