Десять писем

Дорогая Кэт, прочитав это руководство, мне страшно захотелось испробовать эту штуку в действии. Я согрела воду, налила во внутрь, накачала член за яйца, до твердого состояния, начала вертетеь его так и сяк, ну, и ноги мои как-то сами собой довели меня до дивана. Я легла, широко раздвинув ноги и начала тереть головкой члена срамные губы… Это было восхитительно! Я чувствовала, что меня начинает забирать от «наслаждения». Я крепко, крепко прижала его к своей щелке и плотно скрестила ноги, двигая одновременно бедрами. Ах, как было хорошо.

Я опять почувствовала острую струю огня, пробежавшую по всему моему телу и опять там стало мокро, мокро… О, как мне хотелось в этот момент настоящего мужчину. Ощущать его напряженный член в своем теле, тяжесть мужчины на себе. Я представляла на себе то Боба, то Дика, то… стыдно признаться обоих сразу. Голых, Дика на себе, а Боба рядом. И… я еще незнаю, что я еще видела в полузабытьи, но в самый жгучий момент, мои руки конвульсивно сжали яйца и струя горячей жидкости ударила мне прямо туда. Это было нестерпимое, упоительное наслаждение… И затем по моему телу разлилась приятная истома. Мне стало легко, спокойно, я кончила…

Отдохнув, я встала, вымылась, обмыла так же член и вновь улеглась с ним на кровать. Любуясь членом, мне захотелось взять его в рот. И это желание становилось все сильнее и сильнее. Непроизвольно мой рот открылся, а рука сама вставила в него головку.

"Ах, если бы это был настоящий!" — предательски пронеслось у меня где-то в сознании.

Я резко сжала яйца и почувствовала, как струя теплой воды ударила мне в горло. И тут меня осенила новая мысль. Я выдавила из члена всю воду, налила в него рома и завинтила пробку.

— "Вот теперь пожалуй будет «люкс» — подумала я.

Дорогая Кэт я уже исписала целую тетрадь и тебе, наверное надоело читать, но ты сама просила писать все подробно. Вот я и пишу. Ты пойми, ведь я в первые погрузилась в это захватывающее море половых наслаждений.

Я уже чувствую себя вполне созревшей, здоровой девченкой, и ты понимаешь, мое тело хочет того, для чего оно предназначено. О таких же желаниях ты сама мне говорила не раз. Помнишь?

Так вот наполнив член ромом, я подкачала его до полутвердого состояния, чтобы он удобно умещался во рту, усевшись на диване, вставила его в рот и потихоньку начала его двигать туда и сюда, одновременно прижимая его языком. По немногу я старалась продвигать его все глубже и глубже. Потом я несколько раз нажала на яйца и упругие струйки рома наполнили мой рот. О! Кэт, это было чертовски восхитительно! Я как бы высосала ром из члена! А между бедрами у меня, кажется, опять становилось мокро…

Я даже не слышала, как в замке щелкнул ключ, и опомнилась лишь тогда, когда услышала сердитый голос Элли:

— Что ты делаешь?

Я бросилась к Элли и повисла у нее на шее, покрывая ее щеки поцелуями.

— Элли, душка, не смей сердиться!

— Где ты взяла это?

— Там, — я показала на полку и тут же рассказала ей всю историю, умолчав, правда, что я сладко кончила.

— Сумашедшая ты! — сказала она, но тут же расхохоталась и принялась целовать меня…

Ты знаешь Кэт я пишу тебе это письмо уже целых два дня и все не могу закончить. Но пора! Хватит. Остальное в следующем письме. У нас скоро каникулы и Элли приглашает меня к своим знакомым на ферму, не далеко от сюда. Постараюсь уговорить ее, чтобы она пригласила и тебя с Джоном, а так же и Боба.

Ну гуд-бай! Жди продолжения. Я чувствую, что тебя это волнует. Да?

Твоя Мэг.

Письмо пятое

Бернвиль, 26 марта 1959 г.

Кэт, душка!

Я в восторге от твоего письма!

Как я завидую тебе и твоей решительности и смелости. Когда я читала и перечитывала твое подробное описание — как тебе делает это Джон… как у тебя коленки подкашивались, как ты стоя с ним в беседке, боялась, чтобы кто-нибудь вас там не заметил и особенно, как ты сделала пальцы Джонна мокрыми, как ты вцепилась в него зубами, когда кончила ему в руку… Ох? Кэт, Кэт… Если б ты знала, как у меня тогда было мокро тоже…

От Боба тоже получила письмо. Он пишет, что уезжает с отцом в Филадельфию. Как жаль! Ну, что ж, он много потеряет и не моя вина, если он вернется и найдет мою письку не такой узкой, как ему хотелось бы.

Терпеть я долго несмогу. Но об этом прошу тебя ему ни слова! Зато какие фото он мне прислал! Прелесть! Он — в чем мать родила! Я поцеловала его в самое пикантное место. Догадываешься куда? И я его теперь все время ношу с собой. И знаешь, Кэт, на одном фото он у него небольшой и, видимо, мягкий, а на другом побольше, а на остальных — толстый и длинный и снят с разных сторон: сбоку, спереди и…

В общем, очень, очень стыдно, но взгляд оторвать от фото я не могу. А у Боба он больше загнут к верху. У Джона он, судя по фото, прямее. И как-будто у Джона короче, но толще. Ну, в общем ты понимаешь, что я от твоего письма и от этих фото очень сильно и сладко кончила.

Ну ладно! Пишу дальше о нашей любви с Элли. Когда мы улеглись с ней на диван, я спросила.

— Элли, для чего тебе эта штука? Неужели ты ей пользуешься?

Она как-то странно посмотрела на меня и ответила:

— Иногда да.

— Вот здорово! — вырвалось у меня и, наклонившись к ней, я тихо прошептала, — это очень приятно? Да?

— Очень… — она томно потянулась, закинув руки за голову, — я научилась этому в Японии, как и многому другому.

— Но ты же знала мужчин. Близко.

— Только одного… И еще…

Она махнула рукой и замолчала.

— Что еще? Элли милая, расскажи! И почему ты не имеешь любовника? Ведь ты так прекрасна, что любой мужчина был бы счастлив любить тебя.

Еще долго я ласкалась к ней и упрашивала ее посвятить меня в тайны своей истории, но в конце концов она согласилась. С самого начала ее история захватила меня и я старалась записать ее слово в слово. Вот пока что отсылаю тебе мои усилия многих вечеров.

РАССКАЗ ЭЛЛИ

Родилась я во Франции. Мать умерла, когда мне было 2 года. Отца — инженера, командировали в Японию, снабдив его какими-то секретными документами и инструкциями. Брата моего, Жерара, отец устроил в специальное военное училище и уехал со мной в Японию.

И вот, в 1945 году, 6 августа над Хиросимой взорвалась атомная бомба, а мы с отцом были там. Мой отец погиб, а я, семилетняя девочка осталась одна. Спаслась я только чудом: во время взрыва я играла в небольшой пещере с японской девочкой, дочерью хозяина, где мы остановились жить, мой отец и я. Очнулась я в санитарном поезде. Месяц была в больнице Иокогамы, где меня лечили от легкого сотрясения мозга, в результате обвала в пещере.

Обо мне позаботилась моя няня Ямато-сан. Она рассказала, что нашу квартиру ограбили какие-то бандиты в масках, но почти ни каких вещей не взяли, а все искали какие-то документы, бумаги.

Из посольства прибыли какие-то люди, назначили мне опекунов. А на другой день за мной прибыла машина с шофером, в темных очках. Он сказал, что он из посольства, посадил меня в машину и, выехав за город развил бешенную скорость. В сумерках машина остановилась, шофер дал мне термос с кофе. Я с удовольствием выпила его и тот час уснула.

Проснулась я в какой-то комнате без окон. Под потолком висел красивый японский фонарь, расписанный драконами в объятиях женщин, женщины были голые. Через некоторое время в комнату вошла миловидная японка с мужчинами.

Толстяк европеец, осмотрев меня, обратился к другому европейцу, большого роста молодчику, с гибкими и мягкими движениями тела, в котором угадывалась недюженная сила:

— Ред, расскажите ей все и выясните, что можно.

С этими словами толстяк ушел, оставив нас втроем.

Ред подмигнул мне, как заговорщик, и улыбнулся так весело и лукаво, что я перестала дрожать. Улыбка осветила его энергичное и довольно симпатичное лицо.

— Так вот, Элли Ришар, — начал он. Твоего отца направили в Японию, чтобы он мог закончить свое очень важное военное изобретение, которое могло бы сыграть решающее зачение в победе союзников. Он закончил работу, но то ли не хотел отдавать ее никому, то ли кто-нибудь понюхал про нее, но чертежи бесследно исчезли. На нужно выяснить, не осталось ли у твоего отца каких либо записей, шифров, или не передавал ли он записки кому-либо здесь, в Японии, тем более, что он здесь был связан с японскими погрессивными кругами. Мы похитили тебя из под носа французского консула с целью использовать тебя как приманку для друзей твоего отца. Мы их не знаем, но этим займеться он.