Восковые фигуры

Кадровик дернулся, будто прошитый электрическим током, отчаянный вопль вырвался из груди его (именно этот-то крик и слышал перепуганный Исаак Борисович, когда вышел из своего кабинета). На мгновенье Булкин остолбенел, глаза по-лягушачьи вылезли из орбит, приоткрылся в дурацком изумлении рот, затем внутри зашипело, засвистело — так из автомобильной камеры выходит воздух через прокол, а сам он, продолжая отчаянно вопить, стал быстро уменьшаться в размерах и оседать. Меньше, меньше… Упали на пол брюки, потеряв опору, а затем бесформенной массой рухнула и вся прочая одежда, похоронив под собой ее обладателя. Булкин слепо возился под грудой тряпок, как котенок под одеялом, куда его засунул озорник-мальчишка; наконец он выпростал голову.

— Не убивайте меня! Мамочки родные… Не убивайте, пощадите, я все сделаю! — пищал кадровик на все более высоких тонах, как крыса, которой наступили на хвост, слова вылетали скомканные, уже невнятные. Булкин остался в чем мать родила. Он был уже не он. Маленький голый человечек, величиной с детскую ладошку, барахтался на полу и отчаянно верещал — провалился ногой в петлю собственного пиджака и она держала его, как в капкане.

Пришелец нагнулся с брезгливой гримасой, осторожно, как жука, взял двумя пальцами за спинку и освободил из плена. Несчастный пищал, дрыгал ручками и ножками.

—1 Что со мной такое? Погибаю! Верните меня, верните обратно!

— Перестаньте, Булкин, — сказал Герт, заворачивая кадровика в носовой платок, — в ушах звенит от ваших воплей! — Он спрятал маленького человечка во внутренний карман.

Булкин некоторое время еще трепыхался там, как пойманный зверек, конвульсивные движения его становились все слабее и наконец он затих — это был обморок после пережитого потрясения. Герт прошел через проходную, мимо вахтера, который уставился на него с выражением ужаса: он успел услышать донесшийся из кармана писк и готов был головой поручиться — голос был человеческий. Герт очутился на улице.

Было все равно куда идти. Он завернул в ближайший сквер, широкая, посыпанная песком дорожка привела к реке, оттуда тянуло прохладой, Доносился приглушенный шум мотора — это пришвартовался к причалу запоздалый прогулочный катер. Вода была масляниста и холодна на взгляд, Длинные дорожки света от нависших над набережной фонарей трепетно вздрагивали на волнах, исчезали во мгле.

Вот оно, свершилось наконец-то! Сколько раз он устремлялся мыслью к этой минуте, то веря в успех, то мучаясь от сомнений, и лишь по мере того как выведенная им формула зла обретала стройность и математическую отточенность, а проводимые эксперименты на электронных моделях подтверждали правильность избранного пути, все чаще он испытывал гордость от сознания могущества своего интеллекта.

И вот цель достигнута. Один из конкретных носителей зла перешел в особую субстанцию и отторгнут от общества. Начало положено, последует ли продолжение? Он чувствовал себя властелином чужих судеб. Он мог бы, если бы захотел, все вернуть на круги своя, но знал, что не сделает этого никогда. Итак, победа! Но странно, он не испытывал радости. Подлинную радость дарит не конечный результат, а лишь сам процесс, Герт это знал. Но самое главное другое: Уилла. Он не выполнил данного ей обещания, первый раз, пока они знали друг друга, не сдержал слова, и ничто не могло его оправдать, даже грандиозность цели. Он почти ненавидел это маленькое живое существо — минигопса, который шевелился и вздрагивал у него в кармане. Горькое чувство вины испытывал Герт. Уилла вправе его презирать. А сейчас ему так нужна ее любовь, дружеское понимание. Сейчас, как никогда!

Сосредоточенный на своих мыслях, Герт двинулся вдоль берега — не домой, а куда глаза глядят. В городском парке гремела музыка. На тесной площадке танцевала молодежь, неутомимо вибрировала, плотно стиснувшись, словно это было одно живое существо. Герт свернул на пустынную аллею, суета и многолюдье остались позади. Лишь влюбленные парочки таились в укромных уголках, обнаруживая свое присутствие приглушенными голосами и смехом.

Кадровик неподвижно лежал в кармане. Герт присел на скамейку под фонарем и извлек мини-гопса на свет. Крошечное, словно игрушечное личико его, лишенное красок жизни, напоминало гипсовую маску, дыханье не вздымало грудь. Герт освободил малютку от платка, поднес к уху, прислушиваясь, и слегка потряс, как трясут остановившийся будильник, затем, держа за спину, стал дуть. Это помогло. Кадровик вскоре очнулся и сделал фонтанчик. Некоторое время он моргал младенчески бессмысленными глазками, таращился и позевывал, широко разевая ротик.

— Булкин, проснитесь, наконец! — строго сказал пришелец. — То, что с вами происходит, — естественное состояние после эксперимента, хотя не исключены и другие реакции… Теперь слушайте, что я вам скажу…

— Хорошенькое дело! — пискнул Павел Семенович, как только пришел в себя и все вспомнил. — А может, все это сон или фокус… — Поставленный на собственные ножки, он торопливо осматривал себя, щупал. — Боже мой, Боже мой! Во что вы меня превратили! Я совсем маленький! Меня мама не узнает, жена выгонит… Пожалейте!

— Это ваши проблемы, — холодно сказал Герт. — Вы получили по заслугам. И не спекулируйте на чувствах.

— Но почему, почему? Что я такого сделал? — Его била мелкая дрожь. — Пришли, понимаешь, напугали. Я ведь что мог подумать, проверка специальная, ревизор, фининспектор… Так дела не делают! Да я вас на любую должность… Директором автобазы хотите? А Бродского пинком в зад — на пенсию! — Булкин понемногу приходил в себя и, видимо, не терял надежды поправить дело. — А хотите, диспетчером на линию? Ничего не делать, только числиться… Честно говоря, до сих пор понять не могу, что вам за охота к нам на автобазу. С такими-то способностями! — Он нервно выстреливал словами, торопился исправить ошибку: недооценил опасности.

— Вы действительно не понимаете?

— Клянусь здоровьем матери!

— Я же объясняю: положение просто идиотское. Выбрали председателем, а я у вас не работаю. Мне оказано доверие вашими людьми. Не могу же я их обмануть. Сам оказался причиной недоразумения и сам обязан исправить ошибку.

Запрокинув головку, кадровик недоверчиво щурился.

— И это все? Ну, знаете… — Несколько мгновений он покачивался на коротеньких ножках, затем все его тело изогнулось, потрясенное как бы судорогой, из груди вырвался гомерический хохот, звеневший, как колокольчик, Булкин повалился на скамью. — Обмануть доверие… Всего-то навсе-го! Ой, держите меня! — Дрыгал ножками, качался на спине, перевернулся и прошелся на четвереньках, корчась от смеха, в то время как пришелец смотрел на него с суровым недоумением. Наконец Булкин, совершенно обессиленный, встал на ноги, вытер слезы. — Нет, с вами не соскучишься! Это же надо!

— Что тут смешного? Долг каждого гражданина… Мы привыкли уважать законы и следовать нравственным принципам… Вам этого не понять.

— Кто же такие — мы?

— Люди нашего времени. Я прилетел из будущего, — нехотя пояснил Герт; он еще не вполне понимал, какого тона придерживаться с этим маленьким нахалом.

— Еще и псих ко всему вдобавок! — пробормотал минигопс. Минуту он соображал, и его опять стало корежить. — Оправдать доверие…

Возможно, то была нервная разрядка после пережитого потрясения, что-то близкое к истерике, потому что Булкин долго еще вздрагивал от приступов безудержной весЛюсти, едва ли уместной при данных обстоятельствах.

Герт терпеливо выждал, пока успокоится его подопытный.

— Булкин, я хочу, чтобы вы поняли наконец, что с вами произошло. Короткий тест и физическое действие — то, что предшествовало превращению, — это лишь внешние атрибуты эксперимента, дающие толчок глубинным процессам огромной силы. Каждый из живущих ныне, чей моральный уровень ниже допустимых пределов, кто является, проще говоря, законченным негодяем, под влиянием этой силы уменьшается в размерах и становится минигопсом, в чем вы имели возможность убедиться на собственном опыте.