Восковые фигуры

Пискунов нагнулся и пошарил внизу рукой, как бы в поисках орудия убийства. С мелодичным стеклянным звоном из-под кушетки выкатилось несколько литровых бутылок — такой звук производит пианист, исполняющий тремоло на самых верхних клавишах. Густо запахло пролившимся самогоном.

— Дело поставлено на промышленную основу! — констатировал Пискунов. — Не дышите, вы мешаете мне работать! — С видом профессионала он щупал у Захаркина пульс.

— Он все время говорил про каких-то трибуна-риев! — Маша обрела наконец-то дар речи. — Кричал во сне.

— А как насчет чертей в белых тапочках? Не появлялись в комнате, не заметили?

— Я на кухне была.

— Редкое по красоте зрелище. Советую при случае заострить внимание. — Миша внезапно переменил тон. — Немедленно: ведро с водой, таз, марганцовка. Ваш муж в опасности!

Общими усилиями организовали промывание желудка. Забастовщик качался над тазом, как белый медведь в зоопарке. Вылетали соленые огурцы и капустные кочерыжки, словно из силосорезки.

— Он что у вас, вегетарианец? — поинтересовался Пискунов. — При такой слабой закуске мож-90 и концы отдать. Каждый человек даже с незаконченным средним образованием обязан знать: самогоном можно отравиться. Перед употреблением продукт необходимо очистить: активированный уголь, марганцовка… — Захаркин очнулся и внимательно слушал. — Совсем обленились, ничего не хотят делать, бастовать только умеют! — сердито выговаривал Пискунов.

При слове «бастовать» Захаркин дернулся и забубнил, как на экзамене:

— Все было, ничего не отрицаю, выпил, погорячился, написал сдуру, окосел. Чепуха все это, не стоит придавать значения…

Миша поощрительно кивал головой.

— Искреннее признание и чистосердечное раскаяние! Ваш муж на пути к нравственному выздоровлению. Суд примет во внимание смягчающие Обстоятельства. А теперь — под холодный душ!

Пока волокли в ванную обмякшее тело, забастовщик стучал пятками по паркету и оказывал посильное сопротивление. Когда же оказался в ванной, то как-то сразу успокоился и с детской непосредственностью разделся догола. Страхделегат завизжала, засмеялась и слепо уткнулась в Пискунова, едва с ног не сбила.

— Не оставляйте меня одну, пожалуйста! — лепетала, покраснев до кончиков ушей.

— Вы не верите в порядочность собственного кужа?

— Я вам все, все объясню. Я… я — девушка… — Видимо, у нее были серьезные основания считать, что над ней надругаются и умоют руки.

— Скромность украшает человека, но усложняет жизнь. Захаркин! — строго позвал Пискунов. — Вы слышали, что сказала эта женщина? Без шалостей!

Из-за полупрозрачной занавески высунулась ватная физиономия.

— Люблю ее… — заныл забастовщик, страстно простирая руки. — Уилла! Будь моей, останься навсегда! Люблю тебя, люблю и обожаю! Жилплощадь в коммуналке мы с тобой…

В волнении Пискунов схватил за руки молодого питекантропа и сильно потряс.

— Где, при каких обстоятельствах вы встречались с женщиной по имени Уилла? Отвечайте! Где, когда?

У Захаркина болталась голова, как у тряпичной куклы. Отпущенный, он вылез до половины из ванной и указал пальцем на страхделегата, которая стояла, закрыв лицо ладонями, хотя и не очень плотно.

— Да вот же она, туточки!

Миша понял: в данный момент продолжать расспросы бесполезно. Оставив телефон редакции и свой домашний, он попросил молодую женщину подробно его информировать, если Захаркин и впредь будет произносить это таинственное имя — Уилла.

Страхделегат с радостью обещала.

Приступ второй

Из протокола открытого партийного собрания сотрудников газеты «Бреховская правда». Слушали: «О мероприятиях в связи с празднованием юбилея города Бреховска. Подведение итогов и проверка взятых на себя обязательств». Постановили: «Идя навстречу знаменательной дате, усилить борьбу за претворение… Всемерно повышать трудовую активность… Заслушать сообщение о ходе работы по созданию детективного романа на местном материале; чтение глав из романа, обсуждение. Докладчик — Пискунов М. А.»

Далее шло уже менее существенное. Пискунов, который на последнем собрании не был, уклонился под каким-то предлогом, омертвело стоял перед доской объявлений и смотрел на выписку из протокола под болезненно тяжелые удары сердца. Пристраивались любопытные, чтобы понаблюдать за реакцией, толкали в бок, похлопывали по спине, дескать, давай, Миша, давай, держи хвост морковкой!

Как-то так получилось, что легкомысленно сам себя успокоил, убедил в несерьезности разговоров насчет детектива: никто его никогда не вызывал, возможно, пошумели и забыли, как это часто бывает. А вот не забыли, оказывается. Незадолго до этого Гога тепло и душевно обнял за талию и спросил, как идет дело с романом, пишется ли, и Пискунов ответил — пишется, пишется, подчеркивая ироничностью тона, что воз и ныне там, а Гога это, видимо, всерьез принял. Да еще Семкин влез в разговор и заверил редактора, что отдел писем не подведет, выдаст произведение на-гора досрочно — заранее к чужой славе примазывался. Посмеялись и разошлись. И Пискунов в настроении шутливо-невнимательном недооценил серьезности положения, не сориентировался в ситуации.

Дожидаться конца рабочего дня не стал. В полном душевном расстройстве покинул стены редакции с ощущением катастрофы. Куда идти, зачем? Надо было что-то придумать, на что-то решиться. В мыслях был еще весь со своим романом, еще Ждала разрешения загадочная история с Захаркиным, который вознамерился сочетаться законным браком с прелестной незнакомкой по имени Уилла, героиней романа, которой на самом деле быть не могло.

— Манная каша в голове! — громко сказал Пискунов, обрывая поток бесполезных мыслей. Он остановился и осмотрелся. Куда это его занесло? Прямо на него смотрит стеклом витрины большой универсальный магазин. Странно, куда бы он ни шел, он всегда оказывался около этого магазина. Мужские и женские манекены демонстрировали образцы отечественной одежды. Лицо одного из манекенов показалось знакомым. Пискунов сосредоточил на нем внимание, и взгляды их встретились. Пугаясь, он попятился с жутким чувством и быстро зашагал прочь. Но что-то заставило его оглянуться — манекен продолжал смотреть, как ему показалось, с легкой усмешкой.

Отвлечься, переключиться на что-нибудь другое! Вспомнил, что с утра ничего не ел, и заглянул в ближайшее кафе. И вот когда он уже воткнул вилку в котлету, намазал кусок хлеба горчицей и отправил было все в рот, внезапная мысль обожгла его: откуда Семкин узнал, что он грохнул об пол основоположника? Значит, все-таки кто-то был при этом? Или старая грымза, сидевшая за столом, затылком видела? Мысли беспорядочно прыгали. Манекен за ним следил. Не смогут доказать… А почему, собственно, не смогут? При современном развитии криминалистики… Посмотрят, какие страницы измяты, снимут отпечатки пальцев… И в это время в дверях возникли двое в милицейской форме. Один из них бросил беглый взгляд на Пискунова и отвернулся, демонстрируя отсутствие интереса, другой сел за столик рядом. Так, взяли в клещи! Внешне ничем себя не выдал. Сделал вид, что уронил ложку и полез за ней под стол. Скатерть была довольно длинная, так что со стороны и не заметишь. Каково же было удивление посетителей пищеблока, когда накрытый стол приподнялся как бы сам по себе и, осторожно обходя препятствия, двинулся к выходу, неся на себе тарелку с недоеденной вермишелью и стакан кофе цвета осеннего неба. Стоит ли говорить, что при виде такого чуда среди бела дня все повскакали со своих мест и, вытаращив глаза, наблюдали за удивительным физическим явлением. Пискунов был уже возле дверей, уже нацелился вынырнуть и сделать бросок вон из кафе, и в эту самую минуту он вдруг ощутил с невероятной силой всю унизительность своего положения, всю нелепость происходящего. Он распрямился в полный рост, отбросив столик, который грохнулся на пол кверху ножками, как бы сдаваясь, вместе с тарелками и стаканом. Вскричал, потрясая руками: