Страница 2 из 10
– Что за…!? – Ком от увиденного, подкативший к горлу, Сергею едва удалось сдержать.
Девочка, лежащая на столе в неестественной позе, была похожа на выложенный символ или принесенную чему-то или кому-то жертву: конечности вытянуты вдоль тела, точнее, левая нога и рука. Правая же нога согнута, и ступня ее возле колена левой ноги, и правая рука вытянута в сторону. Линии прямые, словно на чертеже. Уголки губ на лице девочки слегка приподняты – эффект улыбки.
– Символ какой-то? – Голос Комова пришел издалека. – Иероглиф?
Рядом щелкал камерой фотограф, прикрывая рот рукой.
Плоть с жертвы частично срезана. Кровь на белой скатерти подтеками. В треугольнике, созданном правой ногой, свечка. Догоревшая до конца.
– …Срезы выполнены острым ножом – таким срезают филейную часть, – донесся монотонный голос эксперта, – разделывая туши. Судя по кровоподтеку, рана в сердце смертельная, она, в принципе, и привела к летальному исходу… Несколько ссадин на шее и предплечье правой руки, возможно, результат борьбы. У меня пока всё.
– А что со вторым трупом?
– Женщина, – прокашлялся эксперт с красными воспаленными глазами. – Также прямое ножевое ранение в сердце, только со спины, смерть мгновенная.
– Что говорят соседи? – Голос Ксении Павловны, несколько надломленный, заставил вздрогнуть Комова, смотревшего, как накрывают тело девочки и уносят.
– Мать, две дочки. – Рябого участкового мутило от увиденного на месте преступления, он боролся с подступающими к горлу спазмами. – Отец, по неуточненным данным, пропал без вести на фронте. Мать пережила блокаду, дождалась дочерей из эвакуации. Ни врагов, да и ни друзей особых у семьи… Так, соседская поддержка и сплоченность в рабочем коллективе завода. Никто ничего на момент… преступления не слышал.
– В кухне и коридоре обильно рассыпана смесь перцев, – доложил кинолог, отводя глаза от отпечатка тела ребенка, оставшегося на скатерти. – Собака след не возьмёт.
Присутствующие проводили взглядом носилки со скрюченным телом пожилой женщины.
– Что с оставшейся в живых девочкой? – Никитин осмотрел присутствующих, избегая встречи взглядом с новоиспеченной начальницей.
– Ее забрали врачи, – участковый пожал плечами, – напичкали успокоительными, девочка не смогла связать и пары слов…
– Значит, надо допро… – Капитан на секунду замялся, стыдясь собственной формулировки. – Побеседовать с ней в больнице…
– Послушайте, капитан! – Голос стоящей у окна Ксении раздался резко, как выстрел, заставляя всех вздрогнуть. – С ребенком будем беседовать только после того, как она полностью оправится после потрясения. Лучше займитесь выяснением, почему кровь, возможно, жертвы оказалась на этом предмете?
Ксения держала детскую куклу. На платье искусственного подобия ребенка следы красной субстанции.
Никитин, стиснув зубы, заиграл желваками.
– И подписку о неразглашении… – Он, всем видом выражая свое неподчинение Ефимцевой, кивнул Комову и демонстративно направился к выходу. – Со всех поголовно.
Снег пухом медленно покрывал освещенный тусклой лампочкой и вытоптанный пятачок возле подъезда дома. Темнели за оцеплением силуэты жильцов, встревоженных событием. Сергей остановился возле машины.
– Можно вопрос? – И, не дождавшись разрешения, взглянул в глаза Ксении. – Почему вы!?
– А почему нет? – Она стойко выдержала взгляд летчика, прикуривая длинную дамскую папиросу. – А ты знаешь, капитан, почему ты?
Никитин отвел глаза в сторону, на секунду задумавшись, и он снова встретился с прищуренными глазами особистки.
– Нет.
***
Ильич сидел в юрте шамана и смотрел на раскидываемые по шкурам животных черепки. Он не верил в то, что серьезное психическое заболевание, которым он страдал, может быть излечимо заговорами, песнопениями, стуками бубна сидящего перед ним маленького человека с обветренным лицом, о существовании национальности которого Ильич узнал лишь пару дней назад.
Узкие глаза сидящего перед ним коренного жителя северных земель расширились. Он сказал что-то женщине, появившейся из-за висящих шкур зверей, заменяющих в жилище перегородки и двери. На своем, непонятном для Ильича, языке. Та, вскользь взглянув на гостя, удалилась.
– Я вижу, что с тобой. – Акцент говорящего минимален, он нервно потряхивает бубном возле колена, звеня колокольчиками музыкального инструмента. – Я вижу, кем это дано тебе… И это темная сила. Но я не вижу пути исцеления. – Он, затянувшись трубкой, выдыхает пахучий дым вверх, к конусу юрты. – Мои камни говорят: ты должен прийти к этому сам.
– Каким образом? – Ильич тяжело вздыхает, всем видом показывая свое нетерпение.
– Не знаю… – Шаман еще раз бросил камни и снова пыхнул трубкой. – Это идет из прошлого, из твоего прошлого. – Он прислушался к лаю собак, донесшегося снаружи. – Из прошлого, связанного с этой… бедой. Я вижу болезнь, это как чума…
Появилась женщина шамана из-за шкур, ограждающих их от внешнего мира. Она протягивает Ильичу кружку с дымящимся настоем.
– Пей! – Почти черные глаза шамана сверкнули, отражая пламя очага.
– Что это?
– Не спрашивай. Просто пей!
Ильич сделал несколько глотков пахучей, но абсолютно безвкусной жидкости. Жар, проникший в организм, дошел до самых ног, окружающая обстановка смазалась, оставляя четким только пламя огня, горящего в центре юрты. В нем Ильич и увидел свое прошлое…
Радостные лица жены и дочери. Их последний семейный пикник возле озера. Счастливые глаза и улыбки близких сменили эпизоды войны. Страшные эпизоды войны: рвущиеся рядом снаряды, гибнущие десятками, сотнями солдаты. Падающие людские тела с оторванными конечностями, окровавленные, искалеченные… Вытянутое лицо немецкого офицера СС. Вырываемая им человеческая плоть. Поедаемая им плоть. Промелькнули лица лагерных уголовников. Гавкающие и рвущие поводки овчарки. Обреченно идущие на смерть целыми колоннами мирные жители, вспыхивающее пламя горелок огнеметов. Газовые камеры концлагерей, заключенные в полосатых робах с номерными обезличивающими нашивками, тошнотворный запах…
Закашлявшись, Ильич вернулся к действительности. Едкий дым, выдыхаемый шаманом в его лицо, щипал глаза и нос.
– Ты видел всё?
– Я не увидел ничего нового… – Ильич вытер покрытое испариной лицо.
– Пойми, я тоже вижу только знаки между нашим миром и тем. Не знаю, как объяснить это доступно. Это… как прочесть ненаписанное, – шаман бросил пучок сухой травы в огонь костра, секундная вспышка высветила злую маску на лице хозяина юрты, – увидеть несуществующее, коснуться нематериального… Чего-то определенного там нет!
Ильич отмахнулся от выплывших на секунду из прошлого образов. Он устал от абстракций и недосказанности. Непонимание угнетало его.
– Что мне делать? – Ильич невольно потянулся к руке шамана, но его остановил взгляд узких глаз, проникающий в него, внутрь, глубоко.
Пауза. Ильич тонет в чернеющих глазах человека напротив. Треск дров и доносящиеся звуки внешнего мира растягиваются. Шорох шкур останавливает это наваждение. Шаман резко обернулся на очередное появление своей женщины.
– Тебе не нужно бежать! – Он принял из ее рук небольшой матерчатый мешок и протянул его Ильичу. На ощупь сухая трава. – Тебе надо идти к своему прошлому в будущем, только там ты найдешь ответы на свои вопросы. Только там твое избавление и покаяние.
Шаман поднялся, как старик, опираясь на руку своей спутницы жизни. Бубен, упав возле его ног, тоскливо звякнул. Черепки рассыпались на полу. В узких глазах женщины шамана неприязнь к Ильичу.
– Ты сам поймешь, что с этим делать. – Он кивнул на траву. – Прошлое уже сделало шаг тебе навстречу. Иди и ты к нему!
Ильич, вырвавшись на свежий воздух, почувствовал слабость. Он улегся в повозку и, укрывшись шкурами, вяло махнул рукой провожающей его, стоящей возле юрты паре.
Собаки тянули упряжку. Кричал им на своем языке погонщик. Мороз и вьюга сладко убаюкивали. Вдалеке зеленели всполохи северного сияния. Как вспышки артиллерийских взрывов из его прошлого. Неотпускающего прошлого. А теперь еще и идущего навстречу.