Страница 4 из 9
Спустя час своих беспрестанных раздумий я решилась пойти против правил, пусть даже за такое мне предполагался «карцер» в монастыре.
Оруженосец рыцаря одиноко сидел на земле у входа в дальнее крыло монастыря и полировал лезвие хозяйского меча. Он не ожидал меня увидеть и, буквально, подскочил на одной ноге, поскольку вторая была сплошь перебинтована и с трудом сгибалась:
- Госпожа?! Неужели Вас отпустила сюда мать-настоятельница?
- Добрый день. Конечно нет, я пришла только на минутку. И по секрету, сами понимаете, – ответила я.
И он с любопытством взглянул на виляющую между кустов виноградника тропинку, по которой я добралась сюда.
- Вы пришли справиться о здоровье моего господина?
Я кивнула, и слуга немного обиженно добавил:
- Вы - единственный человек, кого здесь это интересует. Барону промыли раны настоем белладонны и зверобоя. Вчера днем у него спал жар, однако, к вечеру появился снова и держался всю ночь, как не пытались сбить.
- Состояние больного всегда ухудшается к ночи, - грустно кивнула я, - он уже приходил в сознание?
- Если мой господин и открывал глаза, то мне об этом не известно. Ваши монахини не слишком-то разговорчивы со мной.
- Сэр, это ведь женский монастырь, многие не видят мужчин годами, и, неудивительно, что они стесняются Вас. Какого еще отношения здесь можно ожидать?
На что он, подумав, прищурился:
- Но Вы же спокойно разговариваете со мной, леди.
Тогда я поняла, что вышла за пределы своей роли тихой послушницы.
До оруженосца вдруг дошло, что он не знает, как ко мне обращаться, и решил срочно исправить ошибку. Он сказал, что его зовут Джек Глот, и что он является оруженосцем молодого Оливера Хэдли, барона и северного тана, который владеет укрепленным замком и прекрасными землями в Англии. Похоже, седой слуга гордился высоким положением своего господина.
Но попав в век натурального хозяйства из века электронных финансовых потоков, я с иронией отнеслась к рассказу Джека о богатстве своего господина. Я знала, что северным «таном» называют еще с кельтских времен знатного феодала северных земель, но мне было все равно, сколько свиней у него в хлеве, и сколько репы растет на его чудесных полях.
Когда же я представилась в ответ, Джек немного смутился. Мое имя звучало теперь «Элизабет», но фамилию я оставила свою родную – Кравченко, я ей гордилась и ни за что не собиралась менять, пусть даже для иностранцев она звучала непривычно.
Опасаясь гнева настоятельницы, которая могла обнаружить мое отсутствие, я должна была торопиться:
- Я прошу Вас, Джек, если вдруг барону станет хуже, постарайтесь сообщить мне. А я в свою очередь попытаюсь ему помочь.
- Вы знаете какие-то особые травы? Иноземные? - полюбопытствовал собеседник.
- Ну... скажем, да. У меня, пожалуй, чуть больше возможностей в вопросе лечения. Однако будем надеяться, что Ваш господин поправится.
Джек с неподдельной искренностью поблагодарил меня за такое отношение к его хозяину. А затем разулыбался и спросил:
- А юная леди еще послушница?
- Да, мне до монахини – как до луны, в смысле… далеко. Смирения, как видите, не хватает.
Джек продолжал улыбаться – то ли манера общения, то ли мой ответ ему пришелся по душе. Но одно я помню точно: тогда я искренне желала помочь раненному человеку, и не более того. Никаких эмоций, кроме сопереживания не было тогда в моем сердце. А поскольку у меня была небольшая аптечка из двадцать первого столетия, я могла оказаться полезней, чем все опытные целительницы Средневековья, поэтому и предложила свою помощь. К тому же, спасти человеку жизнь - что может быть важнее в этом мире?
Напоследок оруженосец Джек сообщил, что обязательно расскажет барону о моем участии в его судьбе. Я улыбнулась и пожала плечами, но почему-то отговаривать не стала.
Вернувшись в сад к другим работающим девушкам, я сразу услышала их разговоры о раненом. Не я одна интересовалась его здоровьем, но только у меня хватило смелости пойти и прямо спросить об этом у его слуги. А вот размышления о семейном положении и богатстве умирающего рыцаря стали основной темой для обсуждений послушниц в течение всех последующих недель.
На следующий день после утренней молитвы меня ждала крайне приятная новость.
Каждый день в это время я должна была ухаживать за несколькими десятками кустарников и плодовых деревьев в определенной части сада. Когда я приступила к работе, то внезапно обнаружила, что с обратной стороны одного из кустов спокойно сидел Джек!
Он с улыбкой поприветствовал меня, а затем шепотом сказал, что барон дважды приходил в сознание и даже передал для меня слова благодарности.
- Мой господин сказал, что поражен смелостью и добротой юной леди Элизабет, - но потом оруженосец замялся, - а Вы не желаете написать несколько строк барону? Ему было бы очень приятно узнать, что Вы и вправду существуете.
Я на мгновение потеряла дар речи – «Вы и вправду существуете…». Его слова прозвучали очень странно, с учетом одного мелкого казуса, ЧТО МЕНЯ ЗДЕСЬ ВООБЩЕ НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ.
Поскольку мужчина сидел на земле с другой стороны куста, то и я присела на корточки, изображая, что укладываю виноград в плетеную корзину.
- Вы о чем, Джек?
- Барон не до конца верит в то, что в монастыре и вправду находится такой человек, как Вы. Я-то ему, конечно, все рассказал о Вашей помощи, но никто из монахинь не отвечает на вопросы о Вас, - пожал он плечами.
- Барон у них спрашивал обо мне? – я округлила глаза, представив, что мне за это может быть от настоятельницы.
- Да, он хотел поблагодарить Вас, госпожа.
- Джек, - я потерла лоб, подбирая слова, - по-моему, Вы слишком… как бы выразиться, превозносите мое участие.
- Нет, я все видел, госпожа Элизабет. Благодаря Вашим рукам он еще видит этот день.
- Барону помогли не только мои руки, за ним и сейчас ухаживают другие монахини. Думаю, не стоит преподносить Вашему господину случившееся в таком сказочном свете, в реальности это было совсем иначе, Вы же помните.
- Помню, - согласился Джек и стал серьезным, - а еще я отлично помню, кто открыл нам ворота и первым оказал помощь. В тот момент это было единственно важным.
- Как бы странно это не звучало, - вздохнула я, - при своих верных действиях, я не имела права принимать это решение. Вам бы открыли, Джек, не сомневайтесь, но чуть позже, с разрешения матери-настоятельницы, как полагается.
Джек исподлобья посмотрел на меня и медленно сказал:
- Вы умнее многих, кого я встречал, леди Элизабет, но, похоже, не понимаете до конца – если бы не Ваш порыв тогда, нас никто бы сюда не впустил.
- Вы не правы, Джек.
- Считайте, как хотите, но я бы не стал говорить этого безосновательно. Вчера нам дали это понять. Так что мы с бароном обязаны своими жизнями исключительно Вам, юная леди.
И, поднявшись, он поклонился мне. Это был первый раз, когда мне кто-то кланялся, хотя ни о каком благородном происхождении я никогда не упоминала. От его восторженности мне стало не по себе, и я сменила тему разговора:
- Хорошо, Джек, давайте закроем эту тему и, пожалуйста, не кланяйтесь мне больше. Вас здесь ни в коем случае не должны видеть.
- Я согласен на Ваши условия, если Вы напишете моему господину.
- Но это… шантаж какой-то, - рассмеялась я, - я даже не представляю, о чем писать. Вы точно думаете, что он ждет от меня каких-то слов?
- Я привык не думать, а выполнять приказы, леди Элизабет.
Я смутилась – значит, барон отдал ему приказ «вытребовать» от послушницы письмо! Возможно, называть Оливера Хэдли нахалом еще слишком рано, и мне следует подождать. Но при этом нужно держать руку «на пульсе», ведь я играю роль послушницы в монастыре.
Пробыв лишь пару недель в Средневековье, я не без труда научилась говорить на их языке, он слишком отличался от современного английского. С чтением было сложней, разве что повторение заученных молитв по книгам, а вот письменность я вовсе еще не освоила.