Страница 2 из 25
Горячий прием, как утверждали сами эмигранты, ожидал их и на пути следования через немецкие земли. 27 октября (8 ноября) 1831 г. российский посланник в Дрездене А. А. Шрёдер сообщал, что город «кишит польскими офицерами из корпусов Гелгуда, Рыбинского и других, перешедших на прусскую территорию, которые, пройдя карантин, выезжают сюда». Он подчеркивал, что среди них есть «лица, игравшие более или менее заметную роль» в восстании. В следующем сообщении 13 (25) ноября он вновь писал о прибытии в Дрезден «множества офицеров из армии польских мятежников», причем отмечал, что 40 человек из них задержались в городе вопреки строгим мерам, которые местные власти были обязаны к ним применить. Однако, как указывал российский дипломат, «принятие по отношению к ним строгих мер […] поставило бы под вопрос сохранение спокойствия в столице», так как «они оказывают большое влияние на общественные настроения […] устанавливают отношения с адвокатами, начальниками городской стражи, мелкими буржуа, стараются расположить их к себе и поделиться опытом»8.
Усилия польских эмигрантов оказались не напрасны. Хотя кое-где, как например, в Бранденбурге, имели место случаи враждебности жителей по отношению к полякам, но в целом в германских землях польское восстание было встречено с большим сочувствием. Это нашло выражение, в частности, в общественном отклике на случаи препятствования прусских властей выезду польских эмигрантов на Запад. Так, когда в 1832 г. власти города Фишау голодом и репрессиями заставили интернированных повстанцев вернуться в пределы Российской империи, Г. Гейне заклеймил этот акт насильственного давления, заявив: «Кровь кипит в моих жилах, когда думаю о том, как подло, двулично и трусливо отнеслись пруссаки к этим благороднейшим сынам недоли». Немецкий поэт возмущался и реакцией «либерального» министра иностранных дел Франции О. Ф. Себастиани, который в ответ на интерпелляцию демократической оппозиции по поводу царских репрессий в Польше провозгласил: «В Варшаве царит порядок!», «бесстыдно – по выражению Гейне – бросив с трибуны Франции издевательство в лицо народам»9.
Гейне выражал мнение широкой немецкой демократической общественности, и это подтверждается сочувствием, оказанным польским эмигрантам на всем пути их следования в Баварии и Саксонии. Один из повстанцев, шедших через немецкие земли, вспоминал: «Наш проход через Баварию, Вюртемберг и Баденское княжество в 1832 г. был поистине триумфальным». Так, вступление поляков в Саксонию проходило под звон колоколов, под артиллерийский салют и звуки оркестров, игравших «Еще Польша не погибла». Под эту музыку толпы жителей Лейпцига восторженно встречали польских эмигрантов, несли их на своих плечах. «Польша еще не погибла и не погибнет, пока живы немцы» – таков был лозунг дня. Германская пресса писала о «походе свободы», о «польских рыцарях свободы». Как в чешских и словацких, так и в немецких землях создавались Союзы друзей Польши, занимавшиеся организацией марша эмигрантов10. В Дрездене, который являлся первым пунктом прохода эмигрантов через Саксонию, возник организованный Клаудиной Потоцкой польско-саксонский комитет, затем комитет помощи полякам был создан в Лейпциге под руководством книготорговца Фридриха Брокгауза, а за ним появились комитеты в Виттенбурге, Цвикау, Байрете и др. Они оплачивали почтовую отправку поляков от города к городу: эмигранты получали путевой лист по линии следования Лейпциг – Гофф – Штутгарт – Страсбург, гарантировавший офицерам оплату дилижансов, квартир и питания. Пешим солдатам также предоставлялись жилье и еда. Предусматривались и средства на непредвиденные и срочные расходы. Когда через газету «Die Allgemeine Zeitung» («Всеобщая газета») (1832 г. № 22) генерал Ю. Бем обратился к немецким комитетам с просьбой о помощи рядовым и унтер-офицерам, уже к 22 февраля 1832 г. было собрано и послано в Лейпциг 600 талеров. Посылали также обувь и одежду – носки, чулки, рубахи, брюки, пиджаки, куртки, пальто, жилеты, шарфы и пр. Особые путевые листы полагались выдающимся участникам восстания – «героям». Это отражало общую восторженную атмосферу. А. И. Герцен писал о том, что в Баварии, Вюртемберге и Бадене жители предлагали полякам еду и ночлег, отдавали им последние деньги. В. Дараш также вспоминал, как в Баварии предоставляли деньги и коней, как в помощь эмигрантам устраивали благотворительные балы и спектакли, в частности, в театре Аугсбурга была поставлена пьеса «Костюшко». Всюду раздавались крики «Еще Польша не погибла!», звучали польские песни11. Со своей стороны поляки поддерживали революционные планы объединения Германии, включая их в общий план борьбы народов за свободу. И. Лелевель в декабре 1831 г., выражая благодарность председателю польско-немецкого комитета в Нюрнберге, подчеркивал, что эта борьба неминуемо станет «всеобщим делом всего человечества». Констатируя, что польская эмиграция стала важным глашатаем свободы, он выражал уверенность в приближении момента, когда на первый план такой пропаганды выступит «железо и кровь, и поляки в этом будущем опередят других». О значении фактора эмиграции, о том, что благодаря ей постановка польского вопроса способствовала организации немецкой общественности, пробуждению национальной жизни Германии, писал в мемуарах В.Ф. Шокальский12. «Вредное» влияние польской эмиграции и распространение в связи с ней «вредной» пропаганды с тревогой отмечал и российский посланник А. А. Шрёдер: сообщая, что «все сочувствуют участи» поляков и «в их защиту» распространяются брошюры, он делал вывод об «опасности» «контактов между этими молодчиками и жителями главных саксонских городов»13.
Подобный вывод учитывал общую беспокойную обстановку в Европе, взбудораженной революциями во Франции и Бельгии. В польских же повстанцах энтузиазм европейской общественности вызывал гордость и осознание собственной роли. Как вспоминал впоследствии Виктор Гельтман, «тогда-то мы в первый раз почувствовали, чем являемся, за какое великое, всеобщее дело боремся, зачем пошли в чужую сторону […]. И мы понимали, что наша миссия – руководить народами в их борьбе против порабощения». Подъем революционных настроений в Европе поддерживал надежду поляков на продолжение борьбы за дело свободы, и они рассчитывали к ней подготовиться в союзе с революционными народами и при их поддержке. Преодолевая трудности и препятствия, чинимые властями союзных с Россией государств, они массово эмигрировали на Запад: всего за 1830-е годы в эмиграции оказалось более 10 тысяч поляков, но постоянно находились за границей 8–9 тысяч человек. Большая часть эмигрантов выехала во Францию – страну, где революционные симпатии к польскому восстанию выражались особенно ярко: уже весной 1832 г. там было около 4 тысяч польских эмигрантов, а затем сконцентрировалось 6–7 тысяч человек14.
Польские эмигранты оказались также в Бельгии, Швейцарии, в германских государствах, Англии, Италии, Испании, в Дунайских княжествах, Турции, Алжире и даже в США. Социальный состав эмиграции был пестрый: три четверти ее составляла шляхта, большей частью средняя и мелкая, остальные являлись выходцами из крестьянского и мещанского сословий. Эта неоднородность влияла на мировоззрение и политические позиции разных эмигрантских групп, обусловливала идейно-политическую борьбу между ними при осмыслении причин гибели восстания и определении направления движения к цели национального возрождения. Такая борьба шла уже в самой Польше во время восстания, но за границей она развернулась в полной мере, и результатом ее стала консолидация основных идеологических течений и их организационное оформление, формулирование новых задач, направлений и форм национально-освободительного движения. Именно поэтому польская эмиграция, сложившаяся в 1830-е годы и действовавшая вплоть до нового восстания в Королевстве Польском в 1863–1864 гг., получила название «Великой». Это была оценка не только ее численности, но и масштабов ее деятельности, того вклада, который она внесла в разработку идейно-политической программы борьбы польского народа за независимость, ее непосредственной роли в этой борьбе и в революционной борьбе других народов. Эпитет «Великая» отражал и еще одну важную черту, характеризовавшую эмиграцию 1830–1850 гг.: за границей в этот период сосредоточилось много выдающихся представителей польской культуры, здесь были созданы шедевры польской поэзии, музыки, изобразительного искусства.