Страница 21 из 22
Главное – чтобы смерть миновала Годунова. Скажем, не поразила неведовмая болезнь. Или – был вовремя раскрыт заговор, в результате которого царь и был отравлен.
Итак – начало XVII века. Страна медленно, но все же возрождается после голодных и неурожайных лет. У власти немолодой, но здравый умом Борис Годунов. У него есть законный наследник Федор Борисович – может не хватающий звезд с неба но вполне нормальный и здравомыслящий человек.
Дочь государя русского замужем за датским принцем – родичем короля.
России по прежнему принадлежат Смоленск, Новгород-Северская и Черниговская земли, Путивль. И граница с Речью Посполитой проходит всего в семидесяти – восьмидесяти километрах от Киева и совсем рядом с Полоцком.
Вполне вероятно, что, сталкиваясь с непрекращающимся народным сопротивлением, Борис Годунов отменил «урочные леты», восстановив – пусть и в ограниченном масштабе право крестьянского «выхода», так же как ограничил срок розыска беглых – скажем, пятью или десятью годами.
В этом его могло поддержать крупное и среднее боярство и церковь, хотя подобная мера вызвала бы заметное недовольство мелких дворян.
Борис I добивается – частью военным давлением, частью искусной дипломатией, свободы мореплавания в районе русского побережья Балтики.
При этом центром торговли первоначально становиться Ивангород. Позже гавань вполне могла быть основана и в устье Невы, на месте будущего Петербурга.
Из европейских стран весьма тесные отношения устанавливаются с Австрией и Данией. Датские офицеры командуют первыми русскими боевыми кораблями.
Со временем Борис I своим указом учреждает в Москве университет, или академию.
В ней преподают русские ученые люди из западной Руси, выходцы из австрийских славянских земель, поляки и немцы…Вполне возможно, что удалось бы провести необходимую реформу московского православия, не доводя дело до массового неповиновения и раскола.
Одним словом, царь Борис правит долго и удачно, и умирает в свой срок.
После смерти Бориса, на престол всходит его сын Федор Борисович, позже названный Федором II.
И когда в середине столетия Речь Посполита оказывается на грани краха, то на помощь украинским казакам и белорусским повстанцам приходит не слабая Московия царя Алексея Михайловича, а набравшая сил Россия династии Годуновых.
Часть вторая
Два века упущенных возможностей
Петр I – южный вариант
«Судьба испытывает людей и государства многими неудачами на пути к великой цели».
«Бог простит и рассудит Петра и Павла…»
Спорить о личности Петра и о его делах, наверное, не перестанут никогда.
И, нередко, оценки царю – плотнику доставались нелицеприятные.
Даже рассматривающие реформы Петра как исключительно положительное явление отмечают «перенапряжение народных сил и сковывание народного труда и жизни».
Впрочем, назвать его «однозначно» плохим – как, к примеру, Иоанна Грозного, язык не повернется.
Говорить на эти темы можно долго. Развилка эта лежит в 1696 году.
Вместо Северной Войны царь Петр продолжает черноморскую экспансию начатую Азовскими походами.
После взятия турецкого Азова будущий император со свитой на казачьих лодках прибыл к мысу с широкими обрывистыми берегами: царь искал удобное место для будущей стоянки молодого Российского Флота на южных морях. Через два года тут закладывается город. В нашей истории он стал Таганрогом, и тоже активно строился – темпы его строительства превышали даже петербургские. И даже начавшаяся северная война не ослабила хотя и замедлила это движение на юг. Но неудача похода русской армии под предводительством Петра I против турок (Прутский поход) решила судьбу Таганрога – по соглашению с Османской империей в 1712 году город был разрушен и оставлен в запустении. А представим что этого не было – ни Северной войны, ни Карла под Полтавой, ни Петра, в погоне за ним вторгнувшегося в Османские пределы?
Что если мысль – начать продвижение России к морям на юге, а не на севере, посетила бы тогда, за два года до северной войны, импульсивного юного царя?
И вот на берегах Азовского моря, вместо Таганрога заложен город… Санкт-Петербург.
По всему северному побережью Азовского моря строились крепости и верфи, переселялись из центральной России и с Украины множество народа – одни распахивали целинную степь, другие занимались ремеслом и торговлей. Да, в конце концов – указ Боярской думы «Морским судам быть…» – относится именно к флоту на Азовском море.
Именно там был построен первый русский флот – сам Пётр Великий возглавлял его походы из Азовского в Чёрное море.
И именно Санкт-Петербург-на-Азове становится новой столицей России, и именно его называют Северной Пальмирой.
Что же дальше?
Итак, проходит всего лишь десяток-другой лет – и вот в прежней пустыне возникает прекрасный белый южный город, окруженный виллами знати в средиземноморском стиле, и пышными садами, подобный Триесту или Неаполю.
Развивается торговый капитализм, без особой спешки проникает западноевропейская материальная культура.
В гавани Санкт-Петербурга бросают якоря ежегодно сотни и тысячи кораблей – из стран Средиземноморья – от Испании до Турции.
На место чопорных самодовольных немцев приходят живые и общительные итальянцы и французы.
Не отвлекаясь на войну, правительство имеет возможность проведения не лихорадочных, а напротив – обдуманных и последовательных реформ. Без «апокалиптических эксцессов» по выражению Н.С. Трубецкого.
Может быть, именно десяток-полтора лет спокойных и мирных, и нужны были России, чтоб нормально провести реформы – пусть и такие сумбурные как петровские?
А какие перспективы открывались по части торговли Россия со странами Востока через Каспийское море?
Пока соседи истощают друг друга в бесконечной войне, Россия потихоньку накапливает силы, немало зарабатывая на продаже хлеба и других товаров воюющим сторонам.
И если уж России нужен был выход к Балтике, то она могла бы получить его спустя полтора-два десятка лет, без особого напряжения – просто забрав берега Финского залива у обескровленной долгой войной за Испанское наследство (куда она непременно бы влезла) Швеции.
Правда, возможно Петра Алексеевича к тому моменту уже не слишком занимали бы подобные дела.
Учитывая его страстную любовь к учености, он бы вполне вероятно, занялся бы школами, науками проводил бы время не на верфях и кораблях, а в лабораториях, открывал бы университеты… (Даниил Гранин в своей книге о Петре высказал мнение, что не стань он царем, он стал бы ученым). Фантазии? А царь-плотник разве менее удивительно?
Но главный итог «южного варианта» был бы не в тех открытиях, разумеется, какие мог бы совершить император, став на стезю науки, и даже не в развитии образования в России, где прежде с этим были, мягко говоря, проблемы.
При плавном развитии реформ не существовало бы того трагического раскола между верхами и низами, когда, фактически, существовали две России – Россия дворянская, чиновничья, интеллигентская, и Россия остальных 90 % процентов населения, чьи нужды и чаяния упорно игнорировались «первой» Россией. Россия французских салонов и остзейских баронов, и противостоящая ей, как презрительно выразился однажды Милюков, «Азеопа», на которую смотрели как на колонию первой. Проще говоря, не было бы того непреодолимого раскола между государством и обществом, ставшего едва ли не главной причиной социальных катаклизмов века XX.
Вместо этого, уже в XIX веке формируется своеобразная многонациональная российская (или, если угодно – северо-евразийская) цивилизация, стоящая на равных с цивилизациями Запада и Востока, занимая достойное место в мире.