«Князья, бояре и дети боярские». Система служебных отношений в Московском государстве в XV–XVI вв.

В руках тысяцких сосредотачивалась большие объемы военной и хозяйственно-административной власти. В отсутствие самих князей именно тысяцкие возглавляли все воинские силы и осуществляли административное управление делами того или иного княжества[71]. В договоре сыновей Ивана Калиты тысяцкий упоминался вслед за самими князьями: «А что ся учинит просторожа от мене, или от вас, или от моего тысяцкого… исправа ны учинити». В Москве должность тысяцких на протяжении нескольких поколений передавалась внутри семьи Вельяминовых. Вельяминовы значительно возвышались над остальными боярами московского княжества. В XIV в. они были связаны с правящей династией узами кровного родства. Василий Вельяминов считался «дядей» Семена Гордого. Его внук Микула был женат на свояченице Дмитрия Донского Марии, дочери Дмитрия Суздальского. В Тверском княжестве тысяцкими были представители Половых-Шетневых[72].

Сосредоточение больших объемов власти в руках тысяцких вступало в противоречие с самодержавными устремлениями потомков Ивана Калиты. Сразу после смерти В.В. Вельяминова в 1375 г. эта должность была ликвидирована. Вместо тысяцких в более поздних договорах фигурировали воеводы московские. Прерогатива их назначения находилась в руках великих князей, которые настаивали на формулировке: «А Московская рать ходит с моим воеводою как и преже сего»[73].

В других территориальных ополчениях, представлявших прежде независимые княжества, также существовали свои воеводы. Связь между воеводами и ратями прослеживается из летописного сообщения 1348 г. о походе на Смоленск: «Князь великий (Семен Гордый. – М. Б.) посла брата своего князя Ивана да князя Костянтина Ростовского да Ивана Акинфовича, а с ними воеводы и рати многи»[74].

В памятниках Куликовского цикла эти воеводы обозначались как «воеводы местные» («посла по все князи Руские, и по все воеводы местные», «вой 100 000 и сто опроче князей Руских и воевод местных»). Среди них были коломенский воевода Н.В. Вельяминов, владимирский и юрьевский – Т.В. Волуй, костромской – И.Р. Квашня, переславский – Андрей Серкизович. Существование «вое вод» подтверждается другими источниками. В грамотах конца XIV в. для их обозначения использовался термин «воеводы из городов». В договоре великого князя Василия Дмитриевича с Владимиром Храбрым предусматривалась возможность их использования в походах: «А коли ми (Владимиру Храброму. – М. Б.) послати своих воевод ис которых городов»[75].

Целостность территориальных ополчений нарушалась во время походов с участием московских князей. В этом случае бояре и слуги вольные вливались в состав их дворов и переставали подчиняться воеводам в соответствии с правилом: «А которые бояре твои живут в наших уделех, и в великом княженьи, а те бояре с тобою… А хто живет наших бояр в твоей очине и в уделе, а тым по тому же». Рати под началом воевод собирались в этом случае отдельно от князей и их бояр. Именно так комплектовалось войско в 1407 г. при подготовке похода на Витовта[76].

На эти должности назначались представители московского боярства. Среди них были уже упомянутые воеводы Куликовской битвы. В 1375 г. воеводой в Костроме был А.Ф. Плещей. Коломенским воеводой в 1408 г. был И.С. Жеребцов[77]. А.Ф. Плещей был одновременно костромским наместником и воеводой («воевода же бе у них той же и наместник»). Сближение наместников и воевод было не случайным. Постепенно именно наместники стали осуществлять руководство территориальными ополчениями. Вероятно, одним из последних городовых воевод на великокняжеской службе был можайский воевода И. Бортенев, упоминавшийся в одном из судных дел конца XV в. Его назначение на этот пост можно связать с недавним присоединением Можайска, входившего прежде в удел Андрея Углицкого. В удельных княжествах такие воеводы сохранялись до начала XVI в. В одной из жалованных грамот Федора Волоцкого в 1500 г. упоминались воеводы ржевский (отдельно от ржевского наместника) и Осташковой слободы. В уделе Юрия Дмитровского действовал дворский и воевода (sic!) Б.Я. Тверитинов[78].

Показательна деградация в положении «воевод». Воевода Осташковой слободы мог распоряжаться всего несколькими десятками людей, явно не слишком высокого социального ранга. Как напоминание о прошлом в конце XV – начале XVI в. некоторые представители аристократии в посольских книгах гордо именовались воеводами: князь И.Ю. Патрикеев и князь В.Д. Холмский – воеводы московские («наивышший» воевода), Я.З. Кошкин – воевода коломенский, Г.Ф. Давыдов – ярославский[79].

Использование ресурсов территориальных ополчений возмещало малочисленность княжеских дворов и создавало предпосылки для широкого вовлечения их наиболее боеспособных элементов к службе на постоянной основе.

Подобная организация воинских сил имела серьезные недостатки. В составе территориальных ополчений находились бояре и слуги вольные, служившие разным князьям. Нарастание противоречий между ними неизбежно приводило к разрушению единства ополчений и невозможности использовать их как полноценные боевые единицы. Уже с конца XIV в. утвердился принцип экстерриториальности: «А кто которому князю служит, где бы ни жил, тому с тем князем и ехати, кому служит». В дальнейшем это требование неизменно повторялось во всех межкняжеских договорах. В наиболее полном виде оно было сформулировано в договоре Василия Темного с Василием Серпуховским: «А которые, господине, бояре и дети боярские служат тобе, великому князю, или твоей братье, а живут в моем уделе, и те, господине, ходят с тобою, с великим князем, и с вашими воеводами. А, которые, господине, бояре и дети боярские живут в твоей вотчине, в великом княжении и в твоей братьи в вотчинах, а имут служити мне, князю Василью Ярославичу, и тем ходити со мной и с моими воеводами»[80]. Даже во время «городной осады» бояре большие и путные должны были ехать на службу к своему князю.

Сами территориальные ополчения были не слишком эффективной формой организации. Их потенциал раскрывался полностью при отражении вражеских набегов. Достаточно сложно было привлекать их к дальним походам. Они отличались низким уровнем мобильности. Большие вопросы должны были возникать и к их боеспособности. Тактика войны «изгоном», получившая распространение в XV в., требовала высокой оперативности действий специальных отрядов, преданных своему князю[81].

Роль таких отрядов с 30-х гг. XV в. была возложена на княжеские дворы. По мере уменьшения значения татарской дани, дамокловым мечом нависавшей над русскими княжествами, и роли татарских войск в междоусобных столкновениях, их численность неуклонно возрастала. Двор Дмитрия Шемяки в 1433 г., владевшего Угличем и Ржевой, составлял 500 человек. Много позднее, в середине XVI в. средняя уездная корпорация детей боярских редко превышала 300–350 человек. Очевидно, что под стягом этого яростного противника Василия Темного объединились выходцы из разных территорий, в том числе за пределами отданных ему земель. Численность великокняжеского двора, несомненно, была значительно большей, включая в себя выходцев из различных уездов. В 1446 г. возвращающегося из татарского плена Василия Темного встречало «множство двора его от всех градов». В состав дворов кроме бояр и детей боярских входили также отряды служилых князей[82]. Включение служилых князей привело к формированию традиционной тройственной структуры двора: князья, бояре, дети боярские, которая неоднократно встречалась в жалованных грамотах с 30-х гг. XV в.

71

Тысяцкий Роман Михайлович в отсутствие Александра Невского в 1252 г. во Владимире «тисящю предержащю и весь рядъ». В житии митрополита Петра упоминается тысяцкий Протасий: «его же князь (Иван Калита. – М. Б.) старейшину града поставил, князь бо тогда не прилучися во граде» (Кучкин В.А. Вельяминовы. С. 283).

72

Веселовский С.Б. Исследования… С. 218; Kollma