В зените

Года через три квазифильмы стали повальным увлечением и повальным бедствием. Увлеченные таланты смотрели по два, по три, по четыре фильма подряд, смотрели все больше, работали все меньше. Жизнь в квази была куда приятнее и несравненно легче подлинной. В самом деле, зачем спортсмену тренироваться с мешком и прыгалкой, зачем изнурять себя режимом и кроссами, если победить так легко… в воображении. Зачем терзаться в муках творчества, через силу усаживать себя за стол, искать по ночам «слово, величием равное богу», если квази «Поэт века» сделает тебя признанным гением к концу сеанса?

И поэты Астреллы забросили свои лиры, музыканты оставили партитуры, высохли мокрые тряпки на глиняных моделях незавершенных статуй, пылью покрылись письменные и лабораторные столы. Таланты бездействовали, воображая себя талантами. Бездействовали, воображая себя талантами, их помощники: печатники, чертежники, секретари. Бездействовали транспортники, снабженцы, садовники. И продукты плесневели на складах, осыпалась в поле неубранная пшеница, гнили опавшие плоды в садах. Все плесневело, осыпалось, дохло, а одуревшие от видений работники смаковали несуществующие яства на квазипирах.

Конец квазифильма приносил похмельную боль в голове, усталость, опустошение. Квазипища не насыщала, а квазижизнь требовала усиленного расхода нервной энергии. И очнувшемуся зрителю мир казался таким серым, таким невыразительным. Наскоро закусив, если было чем, потребитель квази спешил вернуться к грезам. А если закуски не было в доме, возвращался к грезам натощак. В результате голодные обмороки. Были и случаи голодной смерти. И трупы по неделям гнили в запертых комнатах, потому что соседи перестали посещать соседей, не искали общества, чтобы выяснять истину в спорах. Каждый сидел в своей келье, наслаждался в одиночку персональной квазиистиной.

И кто знает, может быть, вся Астрелла вымерла бы через несколько лет, искушенная сновидениями, если бы не нашлась в ней здоровая жизнелюбивая прослойка граждан… маленькие дети.

Для детей редко делали квази, самых младших мнимые существа только пугали, вызывали неудержимый рев. Дошкольников (применяя наш термин) удовлетворяли книжные картинки, воображаемые баталии с подлинными игрушками. А насмотревшись и наигравшись, детишки настырно горланили, требуя каши и молока четыре раза в день.

И матери, оторвавшись от своих женских квази, с почтительной, возвышенной и сентиментально-красивой любовью слышали этот настырный рев. Материнский инстинкт просыпался, женщины спешили накормить горлопанов натуральной кашкой и подлинным молоком. При этом нередко выяснялось, что в доме нет ни крупинки. И ближайший склад заперт, а муж витает в неких джунглях, геройски спасая от тигра постороннюю красавицу. В результате в самый патетический момент красавица исчезала вместе с тигром, потому что законная супруга вдребезги разносила «распроклятую забаву», из-за которой ребенку есть нечего. «Ребенок надрывается, а этот сонный бездельник между тем!..»

Выслушав хорошую нотацию, «сонный бездельник» отправлялся на розыски пищи; с каждым днем это становилось все труднее. И нередко не возращался. В процессе выпрашивания и обмена завязывались новые знакомства, заключались союзы против «этих глупых баб». Разбитые аппараты чинились втихомолку и… слаба мужская натура, новые друзья удирали в горы, чтобы в какой-нибудь укромной пещере без помех добить тигра и доосвободить бездетную красавицу. Попробуй разыщи блудного кормильца на необжитой Астрелле. Мало ли пещер на четырех тысячах квадратных километров!

И, проклиная квазифильмы с их изобретателями, изготовителями, распространителями и потребителями, матери сами отправлялись одалживать, выпрашивать, собирать, выменивать и выкрадывать съедобное. Заводили огородики у себя под окнами, поросят откармливали остатками синтетической барды Гвинга, объединялись, помогали друг другу…

Так сложилось содружество заботливых матерей — Общество пчел-работниц.

Возглавила его Хитта, директор педологического центра талантов младшего возраста (детского сада, проще говоря) — женщина выдающейся энергии.

Грудастая великанша (такой нарисовал ее анапод), толстая, но подвижная, даже стремительная, Хитта была возмущена шестнадцать часов в сутки, с перерывом на сон, но без перерыва на обед. Шестнадцать часов в сутки она отчитывала детишек за мокрые штаны и недоеденную кашу, поварих за пережаренные котлеты, нянек за пыль в углах, отчитывала истопников, шоферов, огородников, родителей, бабушек, дедушек, всех, кто имел касательство к детскому саду (то есть к педологическому центру). Ее ядовитого языка боялись все дети, все взрослые, боялся Ласах и даже Бонгр немножко. Но зато ребятишки были умыты, накормлены, здоровы и розовощеки. И обруганные родители благословляли и благодарили ругательницу.

Но вот с некоторых пор ругань перестала быть эффективной. Шоферы доставляют молоко с опозданием или не доставляют вообще. Детям неделю не меняют белья, потому что сломалась стиральная машина, а механик в какой-то пещере смакует свои квазипобеды на квазистадионе. И самое страшное: у близнецов из малышовой группы расстроен желудочек, но два часа нельзя доискаться педиатра. Хорошо, что простая клизма помогла. А если бы дизентерия?

Хитта собирает мам. «Ваши чада на краю пропасти! — восклицает она. — Я не ручаюсь за их жизнь. Спасайте потомство, пчелы-работницы, не надейтесь на трутней!»

Для начала пчелы, избрав делегацию, жужжа, пошли к Ласаху. Хитта требовала полицейских мер. Пусть военная охрана, делать ей все равно нечего, разыщет блудных отцов и под конвоем доставит их в лоно семейства. И пусть квази будут уничтожены, а тайный просмотр фильмов карается принудительными работами на мусорной свалке.

Ласах, однако, не удовлетворил пчел. Он призывал к терпению. Уверял, что поклонники квази пресытятся, им надоест псевдожизнь («Как надоела вам всем», — сказал он). Ласах был противником насильственных мер, а может, понимал, что его никто не послушает. Бонгр же отшутился. Семья, дескать, испокон веков держалась на любви, на ласке, на привлекательности женщины. Не может быть, чтобы такие очаровательные дамы не сумели удержать при себе мужа. Просто им нужно успокоиться, обрести форму, перед зеркалом посидеть, приодеться к лицу. Он лично верит в их обаяние…

Наслушавшись комплиментов, женщины удалились умиротворенные. Детишки, однако, продолжали реветь, их надо было кормить. И пчелы, Хитта первая, поняли, что спасение утопающих дело рук самих утопающих. Был задуман День избиения трутней.

Хитта проявила редкостный организаторский талант. Операция была подготовлена тщательно. С помощью детей были выслежены все убежища беглых отцов, нанесены на карту, составлена диспозиция. И трутней захватили врасплох. Не потому, что удалось сохранить тайну, нет. Каждая пчела выдала секреты операции своему мужу или возлюбленному. Но мужчины в своем мужском самомнении не обратили внимания на предупреждение, сочли все бабьими сплетнями, пустой брехней. Однако ударные отряды обиженных жен были подготовлены, вооружены и однажды вечером подняты по тревоге. Одуревшие от видений, разморенные и истощенные, квазигерои не смогли оказать сопротивления. Свирепые пчелы оттаскивали их за руки и за ноги, награждая тычками и пощечинами, а совершенные квазиаппараты с помощью палок и скалок превращались в груду стеклянных осколков и проволочек.

Историки не считают, что это женское восстание было действительно задумано как день избиения. Конечно, женщины хотели не уничтожить, а образумить мужской пол, вернуть супругов к семейному очагу. Но, видимо, в разгаре разрушения мстительницы перенесли свою ярость с одуряющих аппаратов на одуревших потребителей.

И нескольких искалечили, троих забили насмерть, Бонгра в том числе.

Жестокий день избиения трутней знаменовал начало новой эпохи в истории Астреллы. Эпохой Чистых радостей окрестили ее современники. Естественно, в первые же дни после победы пчелы собрали общее собрание жительниц и приняли поправку к многострадальному параграфу третьему. После слов: «…целью истинных талантов является прогресс… качественный, а не количественный» — было добавлено: «И всестороннее развитие искусства, отражающего жизнь, а не подменяющего ее».