По течению

Кажется, Ваасу хватило ума вовремя остановиться. Стоило до начала осмотра как-нибудь осторожно узнать у него, что он творил с этим бессильным созданием, которое априори не могло дать никакого отпора. Впрочем, как и Бен, который счел, что «осторожно узнать» что-либо у главаря просто нереально, если бы он не захотел сам сказать.

Спина, живот, ноги, руки — все было покрыто мелкими ожогами, «электрическими знаками», будто кто-то прикладывал клеммы автомобильного аккумулятора (который чуть менее опасен, чем переменный ток в сети). Но все равно немудрено, что Салли чуть не умерла. Теперь у нее существовал такой шанс от заражения. Хуже всего в этих проклятых тропиках дела обстояли с гигиеной: найти хоть что-то чистое и уж тем более стерильное зачастую было абсолютно нереально. Однако люди как-то жили — правда, никто не вел статистику, сколько лет. Раньше это не волновало Бена. Но когда он увидел Салли, это совершенно безвредное создание, которое умоляюще приподнимало короткие брови, судорожно вздрагивая, что-то сломалось в душе доктора, а может быть, наоборот — встало на прежнее место. Что-то, что раньше давало право ему называться человеком, который принес клятву помогать всем, кто нуждался в этом, да и просто человеком. И Салли заслуживала не его помощи, прежде всего она не заслуживала той боли, что приходилось ей выносить. И когда Бен копался в своем рюкзаке-аптечке, находя драгоценный физраствор, торопясь обработать раны девчонки, он совершенно не помнил об угрозе главаря, действуя исключительно из намерения уменьшить мучения человека.

— Эй, ты слышишь меня? — тихо позвал Бен, надеясь, что девушка не потеряла сознание. Жертва чуть повернула голову, устало прищурив глаза, словно говоря, что с ней это не впервой. На иные эмоции у нее уже не осталось сил, не осталось сил даже на проявление боли. Тогда Бенджамин невольно скорбно помотал головой: «Нет, в этом мире в корне что-то не так! Не так, раз здесь возможно такое… Совсем ребенок. Почему она здесь?! За что?!»

Бенджамин решил, что обязан остаться с ней хотя бы до следующего утра, а своим сопровождающим, нескольким пиратам, сказал, что так велит ему указание главаря. Раз он головой отвечает за «собственность», то обязан убедиться, что Салли не умрет. Правда, Бен понимал, что для главаря это создание, неизвестно сколько до этого проведшее в плену, менее важно, чем для него. Доктор ее совершенно не знал, но почему-то чувствовал, что именно она станет для него последней ниточкой между Бенджамином и пустой оболочкой по прозвищу Гип. И не сказал бы мужчина, ради кого действовал — ради девчонки или ради себя — дежуря бессонную ночь у ее постели, которой служил грязный матрац.

Она лежала сначала на спине, нервно вздрагивая крупным ознобом, повторяя без сознания:

— Казуары… Ненавижу казуаров! Казуары…

Потом затихла и свернулась в дрожащий клубок, точно котенок, вышвырнутый из притормозившей машины на обочину. Вот так и людей выбрасывает на обочину жизни. У всего есть обратная сторона, неприглядная изнанка. Порой кажется, что от нее отделяет плотная стена из непоколебимого камня, но слишком много в этой твердыне тайных калиток и прорех…

Вскоре стало ясно, что пострадавшая не может пошевелиться, точно связанная по рукам и ногам. В сонном бреду ей чудилось что-то, она пыталась вытянуть плотно сжатые ноги и раскинуть руки, но будто оковы из воздуха сжимали ее крепче всяких цепей. Тогда Бен волевым усилием перевернул ее на спину. Девушка приоткрыла глаза, спрашивая слабым голосом:

— Ты кто?

— Я доктор, — вкрадчиво отзывался собеседник; слова вязли в горле бесконечной виной, потому что он больше ничем не мог помочь, не имея никакой силы. — Бенджамин.

— Привет, Бен, — улыбнулась она отстраненно и небрежно, и снова взгляд ее померк. Теперь она уставилась на пыльную лампочку под потолком, вокруг которой вились бабочки, обжигаясь, падая.

«Задыхаясь в бреду, она твердила мне какую-то несуразицу про главаря», — ритмично звучал второй голос в голове доктора, будто он надеялся однажды записать все увиденное на острове, будто это что-то изменило бы, будто кто-то поторопился бы искоренить малазийских тихоокеанских пиратов. Но кому какое дело до того, сколько случайных прохожих пропадают по ночам? Кому есть дело до исчезнувшей экспедиции сумасбродов-этнографов?

— Он добрый, — бормотала Салли, имея в виду Вааса. Да-да, того самого монстра, который только накануне вечером пытал ее на берегу моря.

— Добрый?! — чуть не подскочил Бенджамин, опрокидывая неудобный колченогий табурет.

— Злой… — примирительно тут же согласилась Салли, сощурившись, шмыгнув носом. — Но… добрый… — Девушка задумчиво, слишком по-взрослому серьезно, измученно сощурилась. — Каждый раз после очередной вспышки гнева он не позволяет мне умереть, а потом иногда даже… как будто сожалеет… — и, словно смутившись, рассказывая о чем-то слишком личном, продолжила. — Целует меня иногда… в губы, — но тут же протяжно вздохнула, шепча. — Хотя вряд ли он вообще помнит о моем существовании. Вспоминает, когда хочет, потом забывает.

— Салли, ты понимаешь, что это неправильно?! — невольно воскликнул Бенджамин, поднимая табурет, предлагая девушке выпить хоть немного воды, практически пропихивая влагу сквозь спекшиеся сжатые плотно губы пострадавшей, сокрушаясь. — Это же все… так ужасно.

Салли неподвижно лежала, вытянув руки вдоль тела, не шевелясь, словно выключенный механизм, только через края ее глаз, повиснув на бледных каштановых ресницах, вдруг перевалились крупные капли слез, которые не сопровождались ни стоном, ни вскриком.

Бенджамин тут же смутился, задумываясь, отчего ему не хватило выдержки промолчать и оставить оценки их общего бедственного положения до лучших времен, которые не обещали настать: «Она заплакала; конечно, она понимала. Я повел себя, как полный дурак». Стоило найти ободряющие слова. Но разве имело смысл селить в пропитанном горечью сердце ростки ложной надежды? Ведь на отравленной почве любое полезное растение превратится в ядовитую белладонну.

— Ужасно, — выдохнула устало Салли, без выражения продолжая. — Но… Отсюда не выбраться, — и еще более леденяще-безразличным тоном добавила. — Он не позволит.

Бенджамин закрыл лицо руками, проводя тут же по волосам. «Он не позволит», — вот и все, что надлежало знать для объяснения того ужаса, что творился на северном острове. Если Ваас не желал, чтобы кто-то существовал, то человек исчезал без следа. Если Ваас хотел устроить представление для своей особы, то кто-то неизбежно страдал. Казалось, он смотрел из каждого угла, с каждой лианы свешивались его глаза то в образе змеи, то орла-падальщика, то стелившегося по траве комодского дракона. С его обескураживающим образом в голове люди засыпали и встречали рассвет. Впрочем, Бенджамин слышал, что не все были парализованы страхом, некое племя Ракьят с оружием в руках пыталось бороться с пиратами, которые, как чума, распространялись по острову. Но Бен боялся желать удачи в борьбе за свободу неведомым дикарям, подозревая, что его в случае чего тоже пристрелят, как собаку, причислив к пиратам. А судьба Салли едва ли изменится в лучшую сторону в случае освобождения. Оказалось, что они никому не нужны, везде лишние. Может, это и предопределяло дальнейшее отношение Бенджамина к этой девочке. Он решил, что отныне будет узнавать о ее судьбе и по мере своих сил вырывать ее из цепких лап смерти, иначе на острове не осталось бы никого, кто был бы близок ему в их общем горе. И ради кого он намеревался действовать — ради нее или ради себя — еще предстояло понять.

Салли же думала о своем…

Комментарий к 2. Боль

В следующей главе получилось флешбеком сплошное NC, притом весьма нетипичное для автора…

Автор рассчитывал, что все займет меньшее количество страниц и уместится в одну главу, но так вышло. Если кому-то не хватает экшена… Ну его и в жанрах нет. Весь экшен здесь:

https://ficbook.net/readfic/2532294

А пока удачи Вам и терпения при чтении. Кстати, феномен молчаливых читателей легко преодолеть одной фразой комментария. Мне “простыни” не нужны, хоть и не возбраняются.