Страница 2 из 6
Упоенно жадно вдыхая отравленный городской воздух, он наносил на кожу еще одну отметку, еще один факт уничтожения мертвеца. Капли крови стекали рубиновыми искрами, омывая старые борозды. Порезы делались глубокими, чтобы «буквы» этой адской «книги» не истерлись с годами. Миг великолепия чужой смерти и причинение боли себе — с настоящим волнением он предвкушал это каждый раз. Но вскоре пустота вновь приказывала искать новые и новые мишени его ненависти к бродящим вокруг трупам темного города.
Может быть, он напутал что-то между живыми и мертвыми? Он больше не замечал между ними различия.
В зале над черными параллелепипедами динамиков, похожих на бесконечные небоскребы Готэма, неумолимо тикали часы.
========== В сером тумане… ==========
Серый колокол устало раскачивался на вершине готического собора, изукрашенного горгульями и иными монстрами, которые по старинным поверьям должны были отпугивать нечистую силу, хотя сами являлись ее частью. Зыбкий звон тонул в гуле машин, не зазывая никого. Не утешая.
Редкие цветы на замерзавшей клумбе возле высоких стрельчатых окон казались бесцветными, как и все, что обитало в Готэме. День или ночь — никакой разницы. Собор или отделение полиции — ни малейшего различия. Везде одни и те же следы разрухи и гнили, летающие вместе с листьями обрывки промокших газет, похожие на таких же носящихся, точно ветром, продрогших людей. Безусловно, живые существа просто не могли обитать в этом шумном некрополе.
Убийца пробовал пальцем на остроту лезвие ножа, украдкой спрятанного под полой куртки. Еще не превратились в шрам два свежих красноватых рубца на правом предплечье, а Мистер Зсасз уже искал для них поперечную перекладину, стоя возле сизого выщербленного монолита старинной стены.
Убийства — единственный смысл его существования, ведь он их называл избавлением. Никто не верил, а он считал, что жертвы просто не понимают, какую великую услугу он им оказывает. Глупые свиньи, да, просто пустоголовые поросята из сказки, трусливые, беззаботные, никогда не ждущие, что в любой миг их настигнет страшный рок, разбрасывающий бумажными обрывками их уютные меркантильные мирки.
Серый колтун неба опадал на стекла миллионов черных домов, душил неизменный смог, подсвеченный холодным синим светом энергосберегающих ламп сотен фонарей, разбавленных гудками клаксонов и сирен. Это город, в котором он жил, это город, в котором он творил свое кровавое искусство.
В соборе, вероятно, не так много человек проводили время в бессмысленных обращениях к высшим силам, прося справедливости и удачи, не ведая, что земной путь одного из них оборвется в этот дождливый вечер. Убийца всегда тщательно выслеживал своих жертв, следовал за ними, как волк по следу раненого оленя. Он решил, что сквер подле готического сооружения — подходящее место, символичное. Достаточно темный, достаточно пустынный, никому не нужный, как и все, что когда-то отвечало на простые вопросы смысла пребывания в этом аду. Странно, что никто не прозрел: тюрьма — не лечебница Аркхем, не колония Блекгейт, а этот город, огромная смрадная яма, где пропадал малейший намек на душу.
А священность каждой жизни, о которой как-то раз напомнил Бэтмен… Какая жизнь у автоматов? У этих роботов, зомби, поднятых неизвестным искусным некромантом, делавших все по привычкам. Ничего святого, ничего, что не разрушалось бы под действием времени или коррупции.
Люди выходили из собора, вновь растворяясь с безликой толпой. В лужах отражались светляки фар, тонули следы тысяч ног. Из решеток вентиляции на мостовой валил удушливый пар, в котором растворялись фигуры людей.
Из собора жертва вышла последней. Вся в черном, вероятно, в трауре, хрупкая и ускользающая.
Женщина. На этот раз женщина. К ним Виктор испытывал нечто особенное, к молодым и красивым, в частности. Что именно, он и сам не понимал, но убивать их доставляло невероятное удовольствие последнее время. Просто убивать, ничего более. Что еще с ходячим мертвецом надлежит делать?
Может быть, Зсасз хотел зацементировать тот миг ускользающей красоты, который стирается годами. Может быть, рушил иллюзию обманывающих его своей притягательностью не-мертвых. Каждый имеет право верить в то, что ему ближе, каждый имеет право на свою правду. Виктор решил, что вокруг мир заполнен зомби — вот его правда, вот его вера. Разве нельзя? А зомби, как известно, надлежит упокоить, чем он и занимался, с каждым разом все изощреннее.
Если первые убийства приносили заряд адреналина и новых ощущений просто по факту своего совершения, то последующие требовали все большего разнообразия, все большей изобретательности. Он обнаружил, что определенная доля садизма неплохо скрашивает приедавшееся занятие. Ему нравилось ловить ужас в расширенных глазах жертвы, а потом увлекательным делом оказалось рассаживать трупы, будто в насмешку над их повседневными делами. Кого-то вешать, кого-то прятать в неожиданных местах, живописных закоулках. На этот раз декорацией был выбран пустующий небольшой мшистый сквер, упиравшийся в глухую стену небоскреба, который своей громадой теснил казавшийся ничтожно маленьким на его фоне собор, отчего туда не доходило никогда ни лучика солнца. Готэм сторожили великаны из стекла и бетона, зеркальные громадины, в которых отражались миллионы лиц – все, что осталось от жителей этого сумрачного склепа.
Стоило начать действовать, не упустить этот сладостный миг. Да, женщина вышла из собора последней — какая удача! Совсем одна! Как и многие в этом мире разобщенных.
Убийца настиг ее возле поворота, что вел от собора на оживленную улицу. Само место прошения милости высших сил затиснули в темной подворотне, на задворках людских муравейников, хотя когда-то оно, наверное, являлось центром района, его украшением. Но слишком давно… Слишком поздно. Не вернуться… Как и ему, как всем им…
Женщина попыталась вскрикнуть, но ее рот тут же накрыла мозолистая крупная ладонь. Зсасз начал медленно отступать за собор, к скверу, таща за собой жертву, которая не сопротивлялась, не брыкалась, не стремилась ткнуть хотя бы локтем в живот, хотя, конечно, против натренированного мускулистого мужчины это не могло помочь. Но она даже не пыталась! Покорно шла, спотыкаясь о неровности плитки мостовой, куда ее тащили, словно скот на убой. Может, она верила, что ее отпустят? Изувечат, наиграются и отпустят. Или верила, что ее кто-то спасет? Бесполезно! Не на каждое преступление находятся поборники справедливости. Глупые трусливые мертвецы, которые не ведали, что от рождения неживы.
Безвольные тени ядовитых облаков окутывали вершины высотных зданий, которые являлись истинными правителями стелкобетонной тюрьмы. Очень скоро показался долгожданный сквер, тонувший в тени чахнувших старых деревьев.
Убийца дотащил женщину примерно до середины, заставил сесть на скамейку, держа ее за запястья. И вытащил заветный нож. Глаза жертвы расширились, губы задрожали, но кричать она уже не могла, онемела, ожидая своей участи. Нет! В том и дело, что нет. Она верила в какое-то невероятное чудо, верила, что ее, наверное, возьмут в заложницы, потребуют выкуп, потом она сможет вернуться домой, затем либо сойдет с ума, либо продолжит повторять алгоритм своего бессмысленного существования. Но чудес не бывает. В этом Виктор убедился слишком давно, когда бессильно просил небо вернуть двух человек, спрашивая, зачем их отняла судьба. Потом понял, что все вокруг — это пустота, контуры без содержания. И для них же лучше, что они покинули навсегда этот мир, этот город. Впрочем, он никогда не верил, что там кто-то есть, что кто-то слушает все эти жадные мольбы, потому что от них можно озвереть. В сером тумане нет места чудесам.
Убийца приставил нож к шее жертвы, ощущая приятное покалывание в кончиках пальцев, что разливалось по всему телу волнением. Он ждал этого мига, он вожделел и жаждал. Зсасз снова видел отражение вакуума в умоляюще метавшемся взгляде женщины. Кажется, жертва так и не поняла, что ее убили, что не пришел ее спасти великий герой. Лезвие глубоко прошло вдоль шеи, разрывая нежную кожу, вызывая предсмертное клокотание в горле, но убийца запрокинул голову женщины, чтобы кровь не испортила его новое творение. Еще с минуту трепыханий и судорог — и все стихло. Осталась оболочка, безмолвная, мертвая, не страдающая ложной иллюзией бытия в небытие.