Сны Эйлиса

Из башни пропала гостья, сделав хозяина в какой-то мере уязвимым.

Раджед бродил от зеркала до смотровой площадки, размышляя, что делать и куда теперь направиться. Он не суетился, не торопился принимать решения, ведь если враг придумал хитрый план, то следовало ждать выдвижения условий.

Хотя, может, и вовсе не стоило? В конце концов, очередная девчонка, даром, что из другого мира. Если бы он покинул башню, оставив портал без присмотра, то кто-то вроде Нармо Геолирта мог запросто воспользоваться им. Возможно, на то изначально и делалась ставка.

Льор нахмурился, коря себя за недальновидность. Однозначно, отправляться за Софией на другой материк было небезопасно. Да не для одного чародея, а для целого мира Земли, на который уже давно положили глаз враги. Знали бы они, что не обретут и там счастья!

В обычных людей им превратиться не светило, а великая магия несла лишь разрушения. Порой Раджед желал сам сбежать, особенно, когда видел, очередной окаменевший зал в башне. Но льор неоднократно замечал, как сильно выматывает его пребывание на Земле, точно сила иссякает в десять раз быстрее, утекает вместе с жизнью.

Нет, однозначно, в мире Земли их всех ждала только смерть. И смерть же людям они принесли бы вместе с новыми усобицами. Неизвестно, скольких бы уничтожили, прежде чем сами окаменели или просто умерли. Раджед не ведал точно, что сулило льорам пребывание на Земле. Льоры были слишком тесно связаны с зачарованными самоцветами Эйлиса, своими талисманами. На Земле же поющих камней не существовало, значит, и льоры не могли обитать. Раджед понимал, что его враги не поверят ни единому доводу, до последнего вцепятся в возможность вырваться из исчезающего мира.

Бросить портал — подставить под удар целый мир. Бросить Софию — самый логичный исход, как пожертвовать пешкой. Ведь правитель обязан думать не только о своих прихотях. Хотя что ему до другого мира? Или все же он надеялся сбежать?

Тяжелый обруч сдавливал виски непрошеной болью, проникавшей в сердце, точно искусный ювелир тонким резцом обтачивал камень. Раджед остановился посреди янтарного зала, где он последний раз видел вблизи Софию, где вдыхал аромат ее волос.

Бросить Софию — невозможно.

Раджед не позволил бы никому причинить ей настоящего вреда. К тому же в нем играл инстинкт собственника: он имел право делать с «гостьей», что вздумается, укрощать и соблазнять. Но другие… Нет, другие не смели даже пальцем ее тронуть.

Сердце все сжималось и ныло, явно не от одного алчного желания обладать и властвовать всецело, потому что к вещам — которыми становятся и люди — так не относятся, за них настолько не переживают. Это непривычно томило и угнетало, отвлекая от построения четкого плана.

Раджед носился по башне. Сначала вверх, потом зачем-то вниз. Он был на руднике, как будто желая уловить заблудившийся в темноте звук шагов той, что покинула плен. Слишком вольная птица, хоть хитер птицелов. В этой птице точно к смерти что-то стремилось, не утаить в золотой клетке. Если не телом, то душой покинет, оставив только комочек пуха и перьев.

Просчитал, не учел, не увидел заранее. Что если ее он искал, как живое напоминание о тех, кто умел не уступать? О тех, кто умел любить, как его мать, беззаветно, не за подарки. Но то лишь сказания давних времен.

Их память стиралась веками, кто-то вел дневники, кто-то отпускал ее в темный океан забвения. Правленье проклятых королей длилось слишком долго, только бесполезно, как в унылом томлении по смыслу и истинной цели. Но они утратили саму тягу к ней.

«Эйлис потерял душу», — все звучали слова, предсмертная мольба. А Земля, наверное, не до конца. Еще оставались честные, не принимавшие правил жестоких игр. И неужто София оказалась одной из таких? Не верилось.

Льоры не умели полагаться на слова, не доверяли очертаниям, ведь каждый умел насылать иллюзии. А к сердцу и вовсе не прислушивался никто, его обмануть легко и без магии. Раджед сам обманывал сотни раз. И оттого не верил никому, выходило, и самому себе. Но когда встал выбор бросить ли Софию или рискнуть Землей, он сомневался лишь мгновение — нет, не бросить, не покинуть. Защитить.

Льор потер виски, отгоняя давящий обруч; он незаметно для себя очутился в зале, где под колпаком безмятежно спала маленькая девочка, из-за которой все и началось. Не укради ее, София не последовала бы в Эйлис. Быть может, он поторопился, пошел на крайние меры слишком рано. Впервые Раджед серьезно засомневался в своей правоте.

Чародей сел на край обширного ложа, рассматривая маленькую пленницу. Она и не подозревала, что случилось. И лучше бы ей не просыпаться до возвращения на Землю. Лучше ей не знать, что ее планета окажется в огромной опасности, если Раджед проиграет Нармо Геолирту и его союзникам. Всего семеро… Шесть могли оказаться врагами. К примеру, малахитовый льор слишком долго молчал.

Враги повсюду, даже если улыбаются, точно друзья. Янтарный льор тоже нередко улыбался, готовясь нанести решающий удар. Он вспоминал, как усыпил бдительность одного предателя, а потом на светском приеме пронзил его насквозь когтями-мечами.

Тогда еще устраивались балы, тогда еще льоры не совсем расползлись каждый по своей норе. Чума окаменения долетала как дурные вести с дальних рубежей, не мешая плести хитрые интриги. Но вскоре все превратилось в единственную цель: заполучить портал в мир Земли.

Тяжелые думы окутали грузом забот, напомнили о прожитых столетьях. А рядом безмятежно дремало создание, что прожило не больше трех лет, крошечный срок по любым меркам, еще невероятно чистое духом, не ведающее о заговорах и подлости. Раджед почти завидовал, что утратил все лучшие черты, что связывали его с детством, с порой искренности.

— Рита… Рита… — тихо говорил он, зная, что его не услышат. — Странные у вас имена. Может, отправить тебя домой и правда? Что если Нармо нападет… И где твою дурочку-сестру носит теперь? Я тоже хорош… Хорош…

Он почти с нежностью и затаенным трепетом рассматривал ребенка, одновременно ощущая щемящую горечь из-за того, что Эйлис уже никогда не услышит детский смех. И в том были виноваты они, все они, каждый. Кто действиями, кто бездействием разваливший, раскачавший мироздание.

— София, зачем я себя так мучаю? — прошептал Раджед, но тут же нервно обернулся, словно устрашившись, будто кто-то услышит. Враги повсюду, в каждой тени, ползущей из угла. Чародей вновь осклабился, точно дикий зверь, шипя негромко:

— Огира! Ты поплатишься за это!

Он подавил в себе проявления слабости — милосердие, сострадание, печаль — все лишнее, им ныне правил гнев. Он вновь подходил к зеркалу, улавливая отдаленные колебания янтаря, который София, очевидно, не выбросила. Теперь она парила где-то над Жемчужным морем, что распростерлось на востоке от Янтарного.

Раньше на дальних островах правили могущественные, но тихие чародеи под покровительством камня глубин, но их род прервался из-за завоеваний Аруги Иотила еще три сотни лет назад. Они слишком не любили сражаться. Глупые жертвы своего смирения. Раджед отчасти презирал их за это, потому что сам никогда не останавливался, даже когда ему претила своя собственная жизнь, изъязвленная гневом.

***

Каменные орлы несли ее в корзине через море, окутанное туманом. Софья приоткрыла глаза, видя над собой лишь бесконечное небо, затканное паутиной облаков. Напоенный йодистым ароматом моря воздух приятным теплом касался кожи. Похоже, изменился климат, по крайней мере, озноб уже не прошивал острыми иглами. Соня смотрела наверх, где лишь силуэты гигантский птиц разрезали небеса. Корзина не колыхалась, столь плотно и бережно обхватили ее когти. Вероятно, птицы за многие века научились аккуратно переносить свой груз. Ноша на дне приподнялась, однако за краем ничего не увидела, не сумев подтянуться. Да и опасалась выпасть, ведь внизу клокотали, ударяясь о рифы, волны. Значило ли это, что приближалась земля? Но чья? Чужая, неведомая, отделявшая неизвестным количеством миль от Риты. На душе теснилась тоска, от нее в корзине делалось еще невыносимее, точно заперли в узкой раковине, закрыли на много лет створки, обрекли на безмолвие.