Сны Эйлиса

Огира отсалютовал кому-то длинной рукой орангутанга, одновременно спуская Софью на землю. Никто не нападал на нее.

— Кого ты привел? — не менее заунывно и медленно спросили два подошедших великана. Различались они разве только габаритами — кто-то чуть толще, кто-то выше — и цветом каменных глаз. У одного они были зеленые, у другого синие. Выглядели они удивленно, напоминая гигантских сказочных медведей без клыков. Соня с опаской пряталась за спиной неожиданного проводника. Но никто не набрасывал на нее путы и не пытался изжарить на костре.

— Человека!

— Слово мудреное, — потер ладони один из исполинов, но с недоверием нахмурился. — Льора?

— Нет. Просто человека, — помотал со скрипом головой Огира. И его послушали, больше вопросов не задавали. Может, и правда его здесь считали кем-то вроде лидера. Вскоре он обратился к нетвердо стоявшей на ногах Соне:

— Пойдем!

Но ее пришлось снова нести. Великан устало щурился, проходя вдоль поселения. Соня с удивлением взирала на открывавшиеся картины. «Мышь… каменная мышь», — увидела она крошечное застывшее существо возле обломков. А еще она замечала, что не все великаны бессмысленно копошатся среди древнего мусора, кто-то стоял или сидел совершенно неподвижно, но от них почему-то всякий раз отводили взгляд.

— А что, в этом мире людей других совсем нет? Человек — люди… — удивлялась Софья, когда великан усадил ее на скамью возле импровизированного очага. Но судя по виду, им давно никто не пользовался. Зато на скамье обнаружился изорванный, но теплый плед. Уже начинало казаться, что в этом мире все только из камня.

— Человеки… Люди… А… Ты об этих, о чародеях, — глубоким басом отвечал каменный исполин, вздыхая: — Да, разные они эти чародеи, много зла от них мы видели.

Он сел рядом, в его пальцах, оказавшихся очень умелыми для своей толщины, заискрились два осколка янтаря. Соня поежилась, испугавшись, что все это — очередная иллюзия Раджеда, и его приспешники просто усыпляли ее бдительность. Но Огира с живым интересом натуралиста постучал осколками друг о друга. Из них вылетело красноватое свечение, ударившее в центр очага, в котором тут же заиграли язычки пламени.

Соня ощутила, как ее измученное тело благодарно расслабляется, впитывая столь необходимое тепло. На какое-то время настал короткий покой, лишь мысли о Рите следовали бесконечной чередой тревог и терзаний, не оставляя ни на минуту.

— Человеки пьют воду, как льоры? — поинтересовался великан, помешивая пальцем угли.

— Да, пьют. У вас есть вода? — почти взмолилась Соня, не припоминая, чтобы хоть что-то пила в Эйлисе. Припасов она с собой то ли не взяла, то ли Раджед забрал. Она уже точно не помнила.

— Есть немного, но нам не надо, — пожал плечами Огира. Каждое движение его сопровождалось скрипом и гудением, как и медленные перемещения остальных обитателей развалин. Они собирали камни, больше ничем разумным не занимаясь. Долго смотрели на мутную породу с видом знатоков-геологов, но едва ли о чем-то мыслили. Порой кто-то нахмуривался и выдавал подобие давно минувших воспоминаний.

— Вот, — протянул изогнутый каменный лист великан, до этого отойдя куда-то вглубь руин. Могло показаться, будто это чаша искусного мастера, но уж очень филигранно отпечатались на ней малейшие узоры живой природы.

Соня жадно приникла к воде со вкусом каких-то минералов. Влага оказалась чистой, как из подземного источника, лишь обожгла холодом. Но огонь не позволил вновь закоченеть.

Огира же задумчиво подбрасывал на ладони янтарь, в котором играли блики яркого солнца в противовес той туманной пелене, что застила сияние местной звезды.

— Вот мусор с башен, — говорил великан, вновь что-то вспоминая: — Какие-то камушки магические. Все, что из башен выбрасывалось, то нам всегда впрок шло. Только давно уже никто не разжигал огня. Нам не холодно, мы не голодны. Мы хотим спать. Но раньше было по-другому…

— А что было раньше? — спрашивала Соня, отчего-то уже питая сочувствие по отношению к великанам. Если они говорили, что раньше было иначе, значит, тоже переживали не лучшие времена.

— Раньше… — Огира долго и мучительно соображал, морща каменный лоб, но смог только невнятно выдать: — Было что-то иное.

Великан застыл в немом оцепенении, но потом стряхнул с себя сон, точно боялся застыть так навсегда. Он резко поднялся, начиная наматывать круги возле костра, шевеля пальцами. Но он поминутно замирал, точно ему уже несколько суток не удавалось сомкнуть глаз, и дремота брала свое. Вскоре Соня поняла: это гибельный сон, это окончательное небытие протягивало к ним свои цепкие лапы.

Огира подошел к одному из своих соплеменников, который без причины застыл посреди селения. Он стоял, словно статуя, в неудобной позе, подняв без цели правую руку, словно стремился дотянуться до неба.

— Очнись! Очнись! — тихо скуля, похлопал его по плечу великан, всматриваясь в каменное лицо.

— Он… заснул, — вздохнул другой обитатель поселения.

— Заснул… засну-у-ул, — тихо зашелестел гулкий голос исполина, но во всем его угрожающем образе проступала невероятная ранимость. Казалось, что за этой каменной броней более живое сердце, чем за роскошным камзолом Раджеда.

Великан опустил плечи, все еще слабо пытаясь добудиться застывшего навечно товарища. И в его словах улавливался тихий вой, точно у брошенного пса, что прибыл к закрытой двери покинутого дома.

Соня наблюдала за картиной и невольно ощутила, как по щекам катятся слезы. На ее глазах умирал целый мир, населенный странными созданиями, но они тоже умели чувствовать, они страдали и не ведали, как спастись от исчезновения.

По чьей же вине все это случилось?

========== 6. Побег в чужие владения ==========

Соня смотрела на каменного великана, который грустно склонился возле своего окончательно замершего товарища. Она поняла, что обязана сказать хоть что-то ободряющее, поэтому без боязни подошла к Огире, дотронувшись до его шершавой холодной руки, прошептав с участием:

— Когда-нибудь их расколдуют.

— Кто? И когда? — еще более грустно ответил великан, вздрогнув. На миг глаза его негодующе вспыхнули, показалось, что из каменных шариков сделались человеческими, но вновь померкли. Исполин с горечью продолжил:

— Льорам до нас нет дела, они ненавидят нас. Они ненавидят свой собственный мир.

В его голосе ныне слышалось приглушенное рычание раненого зверя и одновременно всхлипы несправедливо обиженного ребенка. Софья хотела бы сделать хоть что-то для этих страшных на вид добросердечных созданий.

— Но должен же быть выход! — не теряла надежды Софья, подбадривая и себя. — Это из-за льоров вы окаменели?

— Никто не знает, — помотали головами жители селения на развалинах. Кто с испугом, кто с интересом рассматривал недавно прибывшую, но поминутно натыкались на замерших собратьев и печально отводили взгляды.

— Неужели от них нет спасенья?! — выпрямилась беглянка, точно струна, тетива, неосознанно призывая к борьбе. Голод образовал в ней словно черную дыру, ставя на грань обморока. И ныне эту пустоту заполнило пламя гнева, способное разжечь пожар самого настоящего сопротивления. Казалось, ныне она способна хоть флаг свободы нести, перескакивая по баррикадам. И не бояться ни гибели, ни случайных выстрелов, ни опасностей, таящихся в невидимых тенях. Вот только не нашлось союзников: никто из деревеньки не выступил вперед, никто не поддержал ни возгласом, ни словом.

— Мы пытались бороться. Но… — вздохнул Огира, на миг показалось, что он тоже вот-вот замрет навечно; великан со скрипом помотал головой, забывая нить разговора. — Спать хочется… Как же хочется спать…

Соня брела следом за исполином, который, похоже, даже о ней запамятовал, только басисто скулил то грустно, то немного озлобленно. Пришлось снова дотронуться до его руки:

— Вы говорили, есть мудрейший, который сможет мне помочь.

Тогда великан оживился, засуетился, поводя руками: