Одиссей

В центре острова располагается грот Калипсо, а у входа в него горит вечный огонь, распространяющий вокруг аромат кедра и цитрусов. Там стоит Калипсо, прелестная и восхитительная. Гомер несколько раз называет ее прекраснокудрой нимфой. Ее прическу вы можете додумать сами, текст оставляет простор для фантазии. Калипсо – необычная богиня. У нее нет могущества Геры и коварства Цирцеи. Она не ведьма, но и не принцесса. Ей присуща божественная природа, но она проявляется в ней довольно странным и опасным образом. Калипсо очаровывает, и многие произведения искусства заимствовали ее образ. (См. ил. 5. Хендрик ван Бален, «Одиссей и Калипсо».)

В фильме «Пираты Карибского моря» Калипсо превращается в загадочную прорицательницу по имени Тиа Дальма, живущую в дебрях болот. Когда герои Киры Найтли и Орландо Блума обращаются к ней за помощью, она отвечает им, коверкая слова на свой необычный манер: «Согласны ли вы отправиться на край света и дальше, чтобы спасти красавчика Джека Воробья и его драгоценную “Жемчужину”?» Но и эта Калипсо оказывается двуликой. Поначалу она кажется по-детски милой, а под конец – всеохватно эгоцентричной. Сюзанна Вега в песне «Kalypso» описывает ее более текучей и хрупкой: «My name is Kalypso, my garden overflows. Thick and wild and hidden is the sweetness there that grows. My hair it blows long as I sing into the wind»[17]. Ее невозможно однозначно отнести к светлой или темной стороне. Калипсо – это Калипсо, она несравненно соблазнительна, привлекательна и необъяснимо опасна. Она живет на западном краю мира, открытом всем ветрам.

И здесь Гомер впервые показывает нам Одиссея. Он ждал четыре с половиной главы, до середины пятой песни, прежде чем представить его нам. И вот он – более или менее пленник на райском острове. По ночам он усердно и страстно любит Калипсо, по утрам просыпается под осторожное щебетание птиц среди росистых лугов, а днем сидит на скалах у моря, вглядывается в горизонт, и по щекам его текут слезы.

Моменты счастья

Счастье – сомнительная цель, но что, если не оно? Этот вопрос мучает Одиссея, застрявшего на острове Калипсо. Человек всегда считал счастье целью всей жизни. Многие сочли бы, что Одиссей должен благодарить богов за предоставленную возможность. Он оказался в настоящем раю, ему предложено все, о чем только можно мечтать. И подобно тому, как волны выносят Одиссея на берег райского острова, люди всю жизнь дрейфуют в направлении счастья. Счастье обычно скрывается за любыми другими формулировками конечной цели. Если цель жизни заключается в богатстве, скорее всего оно нужно для того, чтобы ни о чем не беспокоиться и покупать все, что захочется. Но почему это важно? Потому что это делает человека счастливым. Если цель жизни – видеть, как дети вырастают и становятся сильными и счастливыми людьми, о которых можно не волноваться, – зачем это нужно? Чтобы быть счастливым, разумеется. И так далее. Даже если счастье не является непосредственной целью, хотя именно так чаще всего и бывает, оно является конечным итогом любых других целей. Высшей инстанцией. Счастье не требует никаких дальнейших обоснований, оно не вызывает никаких вопросов. Счастье оправдывает себя как цель. Проверьте свои жизненные цели. Рано или поздно в иерархии ваших мотиваций встретится счастье, потому что счастье и есть высшая цель жизни. Впрочем, вскоре мы увидим, что это рассуждение образует порочный круг.

Итак, что же мы считаем счастьем, если Одиссея на острове Калипсо можно назвать счастливым лишь с большой натяжкой? В последние двадцать лет тема счастья вызывала у исследователей бурный интерес. Из весьма маргинальной области научных исследований счастье превратилось в одну из главных тем. Одним из главных экспертов по счастью стал Даниэль Канеман, который выделяет две формы счастья[18]. Первая форма связана с радостью текущего момента, а вторая скорее коренится в общей удовлетворенности жизнью. Канеман убежден, что существует разница между непосредственно испытываемым счастьем и счастьем в воспоминаниях. Первое вы ощущаете здесь и сейчас, а второе растягивается на весь период, который вы оцениваете и обдумываете. Он называет эти формы «благополучием в ощущениях» (the well-being of the experiencing self) и «благополучием в воспоминаниях» (the well-being of the remembering self). Канеман вообще испытывает пристрастие к подобным дихотомиям – позднее он и мыслительную деятельность разделит на две формы: быструю и медленную.

Первая форма счастья по Канеману – это то, что называет счастьем большинство из нас. Это мимолетная кульминация чувств, которая не оставляет никаких сомнений и, к сожалению, длится крайне недолго. Самое интенсивное ощущение счастья у меня связано именно с такими моментами. Для этого не нужен особый повод. Хорошая песня в динамиках автомобиля, гармонирующая с пейзажем, изгибом дороги и скоростью движения. Солнечное утро на пьяцце перед отелем в Риме, с кофе и утренней сигаретой – в те времена, когда я еще курил. Широкая и бесхитростная улыбка, с которой мои дети встречают любую радость. Послевкусие, оставшееся на языке, или вид горных вершин. Первая форма счастья содержится в столь многом. Как датский поэт Бенни Андресен описывает девушку, беззвучно скользящую на коньках по замерзшему пруду: «Губы, созданные для поцелуев, широко раскрытые глаза – она так близко. Но вот она стремительно заворачивает за угол бытия и исчезает. Но и без коньков понятно, что это было счастье: так недолго оно длилось»[19]. Он же откидывается в кресле и умиротворенно повторяет: «…кофе вот-вот будет готов» в стихотворении под названием «Счастливый день Сванте». Это чувство счастья приносит острую радость – именно потому, что это чувство, о нем не нужно раздумывать, его не нужно оценивать и измерять. Оно просто есть. Это все равно что проснуться поутру и обнаружить в своей постели Калипсо во всем ее великолепии. Да еще и кофе вот-вот будет готов. Эти моменты счастья очень интенсивны – счастье становится вашей базовой эмоцией наряду со страхом и гневом. Такое счастье утверждает само себя, оно не требует дальнейших изысканий. Все мы без раздумий принимаем за чистую монету восклицания вроде «Аллилуйя!» и «Ах, я так счастлив!». Сойдет и сдавленный стон, и восторженный визг. Счастье говорит само за себя.

Потому-то мы так стремимся к нему. Мы тоскуем по эмоциональному опьянению, которое даруют нам моменты счастья. Для некоторых эти редкие моменты и становятся главной целью жизни. (См. ил. 6. Герберт Джеймс Дрейпер, «Водяная нимфа».)

Если вы не испытывали их – вы и не жили вовсе. Их должно быть как можно больше. Наши современники просто одержимы этим видом счастья – подобно героиновым наркоманам, которые все время проводят в поисках новой дозы, они постоянно нуждаются в новых «уколах счастья». Нашим девизом стала фраза «жизнь здесь и сейчас», потому что лишь здесь и сейчас можно испытать счастье. Таблоиды пестрят выверенными списками и испытанными рецептами идеального семейного отпуска или совместного досуга, на который так сложно найти время в суматохе будней. Но таким образом легко остаться в дураках. Алеющий закат наедине с возлюбленной будет испорчен, если счастье не наступит в тот самый момент, когда солнце коснется горизонта. Счастлив ли я? Да… или… нет? Черт побери! А ведь нам так хотелось ощутить легкий укол радости в душе. Он так краток и приносит такое блаженство. И я бы не сказал, что это недуг современного западного общества, избалованного благополучием. Вспомните девиз всех охотников за счастьем: Carpediem. Его придумали отнюдь не сегодня, а 2000 лет назад: «Лови текущий день, не веря в остальное!»[20]. Человек всегда ценил моменты счастья.

17

Мое имя Калипсо, мой сад разросся. В нем тайно спеет буйная сладость. Мои волосы развеваются, и моя песня летит по ветру. – Пер. с англ.

18

Kahneman, D. (1999). Objectivehappiness.I D. Kahneman, E. Diener & N. Schwarz (red.), Well-being. The foundations of hedonic psychology (s. 3–25). New York: Russel Sage Foundation.

19

Andersen, B. (1978). Under begge øjne. København: Borgen, 68.

20

Horats (2001). Odar av Horats. Oslo: Samlaget, 22. – Квинт Гораций Флакк. Оды. В пер. А. Фета. СПб.: 1856.