Страница 9 из 17
В числе других людей наиболее близкими к императору в момент его отречения были: начальник походной канцелярии Нарышкин, начальник конвоя генерал и граф Граббе, флигель-адъютанты Мордвинов, герцог Николай Николаевич Лейхтенбергский, Саблин из гвардейского экипажа и граф Апраксин, заведовавший делами императрицы.
Я уже показал, передавая слова полковника Кобылинского, бывшего свидетелем, как покидал Нарышкин поезд царя, прибыв вместе с ним в Царское Село. Позднее, когда узнали, что Царь уезжает из Царского Села, ему была дана возможность взять с собой несколько человек по его личному выбору. Он выбрал Нарышкина. Но, когда последнему было объявлено желание Императора, он попросил двадцать четыре часа на размышление. Этот ответ был передан императору. И он не стал ждать конца его размышлений и выбрал на его место Илью Леонидовича Татищева.
Все свидетели говорят о таком поведении Нарышкина, похожем на поведение других старых придворных. И это не их личное мнение, а доклад о фактах, о которых говорили и другие свидетели. Например, Керенский констатирует:
«Царю не делалось никаких стеснений в выборе тех лиц, которых он хотел видеть около себя в Царском Селе. Я хорошо помню, что первое лицо, которое он выбрал, не пожелало быть с ним. Кажется, это был Нарышкин. Тогда Царь выбрал на его место Татищева, и тот согласился. Я нахожу нужным, чтобы было отмечено, что Татищев держал себя с достоинством, как должно. Это тогда в среде придворных было редким исключением».
22 марта, когда император, вернувшись из Могилева в Царское Село, прибыл во дворец, он ждал, что к нему не замедлят явиться Мордвинов и герцог Лейхтенбергский. Они не ехали. Император справился о них у камердинера Волкова. Тот пошел к обер-гофмаршалу графу Бенкендорфу, и тот сказал: «Они не приехали и не приедут».
Волков передал этот ответ императору. То не подал никакого вида, как утверждает Волков. Он лишь сказал: «Хорошо». «Что касается Мордвинова, то он был одним из самых любимых флигель-адъютантов. Саблин – тоже. Когда в дни революции к дворцу стали стягивать войска и пришел гвардейский экипаж, к которому принадлежал Саблин, я видел почти всех офицеров этой части. Но Саблин не явился и больше не показался Императорской семье».
Граф Апраксин был во дворце, когда 21 марта генерал Корнилов явился и объявил, что все, кто хотят, могут остаться, но тогда они подвергнутся режиму арестованных. Апраксин остался, но через несколько дней он оставил Императорскую семью.
Граф Граббе тайно скрылся, оставив не только государей, но и свою службу. Показания Кобылинского:
«Самоотвержение графа Апраксина длилось всего дня три, не больше. Он подал заявление и просил его отпустить. Он говорил, что все дела во дворце закончил».
Показания Теглевой:
«Многие изменили государям… Граф Апраксин ушел от них, убежал начальник императорского конвоя граф Граббе. Генерал свиты Нарышкин забыл их и ни разу не навестил в Царском Селе».
Показания Эрсберг:
«Ни разу к государям не явился генерал свиты Нарышкин. Убежал от них начальник конвоя граф Граббе. Ушел Апраксин… Ни разу к ним не пришел и офицер гвардейского экипажа Саблин».
Многие представители дворцовой прислуги приняли на себя роль добровольных полицейских по отношению к Императорской семье. Когда Императрица поняла серьезность событий в Петрограде, она сожгла некоторые свои личные бумаги при помощи Анны Александровны Вырубовой, жившей во дворце.
Керенский узнал об этом от прислуги, как только прибыл. Сам он свидетельствует:
«Когда я прибыл, кто-то из прислуги доложил мне, что в тот именно промежуток времени, когда Временное правительство не приняло еще никаких мер в отношении царя и Александры Федоровны, то есть до ареста последней, она сожгла в печи комнат Вырубовой и с ее помощью много документов».
Этот донос произвел живейшее впечатление на Керенского. Было произведено расследование: осмотрели печь, допросили прислугу. Последствием этого стала отправка Вырубовой в Петропавловскую крепость.
Старый дядька царевича боцман Деревенько (его не нужно путать с доктором Владимиром Николаевичем Деревенко, врачом царевича), тот самый, что носил наследника на руках во время болезни, когда тот не мог ходить, что был первым товарищем детей в их играх, в первые же дни революции проявил себя большевиком и вором. Случайно проверив его вещи, обнаружили большое количество предметов, принадлежавших царевичу, сворованных им в разные периоды времени.
В эти горестные дни остались с Императорской семьей, проявив преданность, граф Бенкендорф, князь Василий Александрович Долгоруков, статс-дама Нарышкина и доктор Евгений Сергеевич Боткин.
Все люди, покинувшие государей, руководствовались страхом и боязнью лишиться своего благополучия. Поведению этих людей, в основном военных по профессии, я считаю долгом противопоставить двух других, никогда не принадлежавших к числу придворных. Это были девушка Маргарита Хитрово и некая Ольга Колзакова. Они не побоялись общаться с заключенными и в своих письмах утешали их словами любви и глубокой привязанности, не пряча своих имен, несмотря на цензуру.
Но я особо полагаю себя обязанным отметить глубочайшую преданность императору и его семье, высокий уровень отваги и благородства двух иностранцев: воспитателя царевича гражданина Швейцарии Жильяра и детского преподавателя английского языка англичанина Гиббса.
Жильяр, неоднократно подвергая свою жизнь риску, всецело жертвовал собой ради Императорской семьи, хотя ему как иностранцу ничего не мешало уйти в первую же минуту.
Гиббса в момент ареста императрицы не было во дворце. Когда он появился, чтобы выполнять свои обязанности, его не пропустили. Он настойчиво стал требовать пропуска и подал письменное заявление во Временное правительство. Но его отклонили. Вот его показания:
«Временное правительство не позволило мне остаться при государях. Отказ, я это очень хорошо это помню, имел подписи пяти министров. Не припомню теперь, каких именно, но точно их было именно пять, причем из моего ходатайства было видно, что я преподаю науки детям. Мне, англичанину, это было смешно».
И все же Гиббсу удалось получить разрешение жить в Сибири вместе с Императорской семьей. Вот его показания:
«Я приехал в Тобольск сам. Я хотел быть при государях, так как я остался им предан. Это было в час дня. Я был принят Императором в его кабинете, где находились Императрица и Алексей Николаевич. Я был очень рад их видеть, и они были рады меня видеть. Императрица в это время уже понимала, что не все, кого она считала преданными, оказались таковыми… Например, граф Граббе во время революции убежал от них на Кавказ».
§ 3
Я нахожу необходимым подробно изучить поведение в Царском Селе тех, кто имел власть над Императорской семьей в первые месяцы революции.
Поначалу, когда вся семья соединилась в Царском Селе, это были первый революционный дворцовый комендант Коцебу и новый комендант гарнизона Кобылинский.
Ротмистр Коцебу, офицер уланского Ее Величества полка, был назначен на этот пост генералом Корниловым на следующий день после смены режима, до приезда в Царское Село Керенского. Из всех свидетельств следует, что Коцебу служил не революции, а Императорской семье. Но он не был искушен в этом деле и не учел настроения дворцовой прислуги. А она следила за ним, когда он сидел и беседовал с Вырубовой по-английски. Плюс прислуга подсмотрела, что он передает государям письма, не вскрывая их. В результате, последовал донос, по итогам которого Корнилов приказал не пускать больше Коцебу во дворец.
Он был временно заменен на Кобылинского, а затем комендантом был назначен Коровиченко, работавший до войны адвокатом. Во время войны он был мобилизован и приписан к одному из полков, охранявших Финляндию, причем в чине полковника. Он принадлежал к той же партии, что и Керенский, был связан с ним личными и профессиональными узами, а посему был в полном смысле слова «оком» Керенского во дворце.