Страница 6 из 17
Помните, что всякое ослабление порядка только на руку врагу. Я твердо верю, что не угасла в ваших сердцах беспредельная любовь к нашей великой Родине. Да благословит вас Господь Бог, и да ведет вас к победе Святой Великомученик и Победоносец Георгий!»
Согласно показаниям генерала Дубенского, пока Император пребывал в ставке, Алексеев вел переговоры с Временным правительством о свободном его проезде в Царское Село, свободном пребывании в этой резиденции и свободном отъезде за границу через Мурманск.
По воспоминаниям генерала Лукомского, Временное правительство гарантировало Императору и его семье свободный отъезд за границу.
Однако 21 марта в Могилев прибыли посланные Временным правительством члены Государственной Думы Бубликов, Вершинин, Грибунин и Калинин. Они должны были сопровождать Императора в Царское Село. На самом же деле, это было не сопровождение, а уже охрана. Генерал Лукомский счел их поведение «отвратительным». Они не имели никакой жалости к личным чувствам того, кто переживал столь страшные для себя дни.
21 марта Император покинул ставку и отправился в Царское Село, куда он прибыл 22-го. Генерал Дубенский был свидетелем его отъезда из Могилева. Вот его свидетельство: «Император вышел из вагона императрицы-матери и прошел в свой вагон. Он стоял у окна и смотрел на всех, провожавших его. Почти против его вагона был вагон императрицы-матери. Она стояла у окна и крестила сына. Поезд тронулся. Генерал Алексеев отдал честь Императору, а когда мимо него проходил вагон с депутатами, он снял шапку и низко им поклонился».
§ 2
А что происходило в эти дни в Царском Селе? Это было выяснено на основании допросов лиц, окружавших в те дни Императрицу и детей[20].
Исходя из их свидетельских показаний, можно считать полностью установленными следующие факты:
В первые дни Императрица была вынуждена уделять много внимания своим детям, один за другим заболевавшим корью. Первым заболел царевич Алексей Николаевич. И нужно знать характер любви императрицы к своему сыну, чтобы понимать состояние, в котором она пребывала в эти страшные дни.
7 марта царевич был уже в постели. Императрица сама в письме графине Гендриковой указывает, что температура доходила до 38,3°. Постепенно болезнь захватила всех великих княжон и протекала у них весьма бурно при температуре 40,5°. У Марии Николаевны и Анастасии Николаевны болезнь впоследствии осложнилась воспалением легких.
В первые дни мятежа Императрица получала информацию о событиях в Петрограде из докладов министра внутренних дел Протопопова. Объяснения последнего были ложными. Он делал свои доклады по телефону, и Императрица получала их не напрямую, а через своего камердинера Алексея Волкова.
Вот его слова:
«Мы получали информацию о событиях в Петрограде по телефону от министра внутренних дел Протопопова. Он передавал мне новости. Я передавал их Императрице. Протопопов говорил мне, что в городе имеют место волнения, но что он их ликвидирует, и что он не допустит ничего серьезного».
Позднее, хотя Протопопов и вынужден был признать ситуацию тревожной, он сопровождал все доказательствами своей собственной энергичности. И лишь когда движение приняло особо грозный характер, он испугался и сообщил Волкову: «Дела плохи, суд горит, толпа поджигает полицейские участки и пытается освобождать преступников из тюрем».
Императрица не имела правильного представления о характере движения, и даже неотвратимые факты не убеждали ее ни в чем. Она была неверно информирована министром внутренних дел Протопоповым. Кроме того, она судила обо всем по своим личным соображениям. Когда Волков, передавая ей очередной доклад Протопопова, уже содержавший угрожающие вещи, сообщил ей, что, по слухам, даже казаки в Петрограде ненадежны, она ответила: «Нет, это не так. В России не может быть революции. Казаки не изменят».
Из сопоставления всех свидетельских показаний следует, что Императрица имела в тот момент совершенно неверное представление о характере происходящего, и она именно это передавала по телефону Императору, то есть в генеральный штаб.
Реальность и порванная связь с Императором, о чем ходили различные слухи, породили в душе императрицы тревогу, и на ее глазах дамы из ее окружения увидели слезы. Но в то же самое время она не теряла ни мужества, ни самообладания.
Чувство одиночества толкнуло ее к тому, что она позвала к себе великого князя Павла Александровича. Этот факт важен для понимания ее настроения после исчезновения связи с Императором при отъезде того в Могилев. После гибели Распутина великий князь Павел Александрович, отец великого князя Дмитрия Павловича, обвиненный в участии в убийстве, не мог появляться при дворе без личного приказания императрицы. И теперь она позвала его. В эти дни он оказывал ей моральную поддержку. Можно предположить, что под воздействием событий и великого князя Павла Александровича Императрица признала необходимость некоторых уступок. Горничная императрицы Занотти в своих свидетельских показаниях указывает: «Великая княжна Мария Николаевна говорила мне, что Императрица решила уступить и отправила письмо Императору, в котором советовала ему дать стране ответственное министерство. Но это письмо не дошло до адресата. Было уже слишком поздно. Император уже отрекся от престола».
Императрица не допускала возможности отречения Императора ни в пользу сына, ни в пользу себя самой. И она сначала даже не поверила в слухи об отречении. Она посчитала их провокационными. Но затем, сочтя это возможным, она попыталась бороться с этим несчастьем через посредство великого князя Павла Александровича и некоторых других людей.
Эти попытки оказались тщетными из-за отсутствия связи с Императором. Но она не потеряла ни отваги, ни внешнего спокойствия, даже когда узнала о том, что отречение – это уже свершившийся факт. У нее даже хватило моральных сил, чтобы успокаивать свое окружение. Свидетельница Эрсберг показывает:
«Она сохраняла самообладание; безусловно, она не теряла надежды на лучшее будущее. Я помню, что, когда она увидела меня плачущей после отречения Императора, она утешала меня и говорила: «Народ одумается, призовет Алексея, и все будет хорошо».
Это же подтверждали и другие свидетели.
§ 3
Арест императрицы произошел в тот же день, что и арест Императора: 21 марта 1917 года.
Он был выполнен знаменитым генералом Корниловым, бывшим тогда в должности командующего войсками Петроградского военного округа.
При этом аресте присутствовал только один человек: новый начальник гарнизона Царского Села полковник Кобылинский, назначенный на эту должность Корниловым.
Полковник Евгений Степанович Кобылинский дал детальные и очень объективные показания. Я допрашивал его в Екатеринбурге в течение пяти дней – с 6 по 10 апреля 1919 года. В его присутствии Корнилов коротко сказал Императрице: «Ваше Величество, на меня выпала тяжелая задача объявить вам постановление Временного правительства. Начиная с этого момента вы считаетесь арестованной».
Императрица приняла Корнилова в одной из комнат апартаментов детей. После этих кратких слов Корнилов представил Императрице полковника Кобылинского, затем он приказал ему удалиться и остался наедине с Императрицей. Их разговор длился около пяти минут. Указанные выше люди, осведомленные об этом от императрицы и детей, показали, что Корнилов старался успокоить Императрицу и убеждал ее, что семье ничего не угрожает.
Затем Корнилов собрал находившихся во дворце людей и объявил им, что все, кто хочет остаться при Императорской семье, должны впредь подчиняться режиму арестованных.
В тот же день произошла смена караула. Сводный полк, охранявший дворец, был заменен на гвардейский стрелковый полк.
На следующий день прибыл император. Полковник Кобылинский ждал его на платформе вокзала. Он потом рассказал: «Император вышел из вагона, очень быстро, не глядя ни на кого, прошел по перрону и сел в автомобиль. Его сопровождал гофмаршал князь Василий Александрович Долгоруков. Ко мне на перроне подошли двое штатских, из которых один был член Государственной Думы Вершинин. Они мне сказали, что их миссия окончена, и что они передают мне царя. Я не могу забыть спектакль, увиденный мною в тот момент. В поезде с Императором приехало много людей. Когда он вышел из вагона, все они рассыпались по перрону и стали быстро-быстро разбегаться в разные стороны, видимо, опасаясь, что их узнают. Прекрасно помню, что так удирал тогда командир сводного полка генерал-майор Нарышкин и, кажется, командир железнодорожного батальона генерал-майор Цабель. Сцена эта была весьма постыдная».
20
Воспитатель царевича Петр Андреевич Жильяр, старшая комнатная девушка великих княжон Александра Александровна Теглева и ее помощница Елизавета Николаевна Эрсберг; горничные императрицы Магдалина Францевна Занотти и Мария Густавовна Тутельберг; камердинер императрицы Алексей Андреевич Волков.
Все эти свидетели допрошены: Жильяр – 12–14 сентября 1918 года в Екатеринбурге членом суда Сергеевым, а также мною – 5–6 марта и 27 августа 1919 года в Омске, 14 марта 1920 года в Харбине и 27 ноября того же года в Париже. А.Теглева – мною 5–6 июля 1919 года в Екатеринбурге и 17 июля того же года в Тюмени. Е.Эрсберг – мною 6 июля 1919 года в Екатеринбурге, 17 июля того же года в Тюмени и 16 марта 1920 года в Харбине. – М.Занотти – мною 11 ноября 1920 года в Париже; М.Тутельберг – мною 23–27 июля 1919 года в Ишиме в Сибири; Волков – 22 октября 1918 года в Екатеринбурге членом суда Сергеевым, а также мною – 20–23 августа 1919 года в Омске и 15 марта 1920 года в Харбине.