Аллилуйя (ЛП)

— Ты не посмеешь, сучка. Слышишь? Ты не осмелишься сделать это!

— О, сколько экспрессии… — Гермиона плавно отделила еще одну прядь и отмахнула ее. — Уверена, что все-таки осмелюсь. Видишь ли, Малфой, я тут вдруг подумала, что к физической боли тебе же тоже не привыкать, как и к унижению. А вот потеря того, что было рядом с тобой так много лет и даже составляло предмет твоей гордости — это станет по-настоящему достойным возмездием. Тем, которое ты по-настоящему прочувствуешь…

Она снова пододвинулась к нему, и Люциус снова ощутил, как его пьянит ее обволакивающий аромат. Молодое, красивое женское тело находилось сейчас так близко, что он почти как наяву чувствовал его под собой. Или на себе.

«Черт! Мерзкая маленькая дрянь!» — ему пришлось с силой сжать челюсти, чтобы не застонать вслух.

А Гермиона тем временем шагнула еще ближе и слегка наклонилась, приоткрывая его жадным глазам сливочную кожу бедра, оголенную между высокими ботфортами и (не сказать, чтоб длинным) платьем. Вынести представшего взору зрелища Малфой не смог и зажмурился, с одной стороны со страхом ожидая ее последующих действий, с другой — из последних сил борясь с собственным телом, искушавшим его молить эту женщину о близости. Немедленной близости.

К счастью, она отошла назад, и Люциус снова услышал металлический лязг ножниц, отстригающих следующую прядь его роскошной шевелюры. Ярость возобладала над вожделением, заставляя его, чуть откинув голову назад, прошипеть проклятие.

— Не делай резких движений, Малфой. Сегодня у меня нет настроения, чтобы в игрушки играть.

— Ах ты, чертова шлюха! А что это все, по-твоему, если не какая-то извращенная игра?

— Это? Это моя месть… и, думаю, твое освобождение от прошлого…

Малфой коротко вздохнул и попытался избавиться от магических пут, но не тут-то было. Веревки по-прежнему держались крепко, хотя боли в запястьях Люциус так и не ощущал. А Гермиона продолжала работать, отсекая одну белую прядь за другой. И когда бросила очередную на пол прямо перед глазами Малфоя, он отчаянно заскрежетал зубами, невольно дернулся, сразу же ощутив чувствительный укол чуть выше уха, и негромко застонал от боли. Мисс Грейнджер же отрезала следующую прядку и поднесла ее к лицу, разглядывая с любопытным восторгом.

— Надо же… Как легко, оказывается, отнять у человека то, с чем он был связан много лет подряд. Всего лишь несколько минут, и перед нами сидит уже совсем другой человек.

Еще одно движение. И на пол падает новая прядь. Краем глаза Люциус наблюдал за ней, иногда бездумно опуская взгляд на лежащие на полу волосы, и мучительно пытался погасить огонь, бушующий сейчас в крови. Пытался не думать об этой ведьме, не думать о том, что стоит ей лишь опустить глаза, как его постыдная слабость в виде эрегированного члена будет тут же обнаружена. И от этого предстоящего унижения, а еще больше от того, что никогда в жизни он не испытывал вожделения сильнее, чем сейчас, ему становилось еще более тошно.

Скоро, уже покончив с длинными прядями, Гермиона принялась выравнивать остатки волос, придавая его обкромсанной голове хоть какой-то, мало-мальски приличный вид. Она медленно обходила стул с привязанным Люциусом вокруг и аккуратно щелкала ножницами, оставляя около полудюйма длины по всей голове.

И почему-то с каждым щелчком ножниц внутри Малфоя происходило что-то странное… Даже несмотря на ужасную похоть, что мучила его сейчас, и страшную ярость, заставляющую его ненавидеть Гермиону Грейнджер, в душе начало расти какое-то непонятное и необъяснимое чувство легкости. Легкости и внутреннего покоя, которые так давно не посещали его. Сейчас, когда он понял, что его сонной артерии ничего не угрожает, и девчонка не собирается резать ему глотку прямо у себя в квартире, Люциус смог наконец отвлечься от банальных опасений за свою жизнь и просто… наслаждался. Даже и не понимая, чем именно.

Осторожно подняв глаза, Малфой посмотрел на Гермиону: сосредоточенная на стрижке, она не обратила на него никакого внимания, но Люциус даже радовался этому. Ему почему-то нравилось наблюдать, как она работает — как хмурит брови или прикусывает губу, пытаясь решить для себя что-то. А еще — запах… От наглой грязнокровки исходил невероятно возбуждающий аромат молодой и чувственной самки, почти завораживающий его. Люциус невольно коснулся взглядом ее груди, изгиба талии, бедер и с необъяснимой тоской вздохнул чуть глубже, чтобы сразу же почувствовать, как к свежему аромату духов присоединяется и богатый тяжелый запах новеньких кожаных ботфортов, которые она так и не удосужилась снять. Вожделение, чуть стихнувшее и вроде как уступившее место тому странному покою, обрушилось на Люциуса Малфоя с новой и еще более страшной силой.

Но теперь он ждал. Ждал, потому что понял, что сделать уже ничего не может. Ни с ней, ни с собой. И хотя собственное бессилие продолжало ужасать его, какое-то другое ощущение вселяло необъяснимую уверенность, что скоро все закончится. И закончится прекрасно. Вот только пах от эрекции уже болезненно и тяжко ломило.

Так прошло несколько минут, а потом ножницы щелкнули в последний раз, и в комнате воцарилась тишина. Гермиона сделала пару шагов назад и отступила от него, пристально изучая, что же у нее получилось. Люциус почувствовал, как густо краснеет, и с досадой понял, что краснеет отнюдь не из-за отсутствия былой шевелюры.

Тем неожиданней оказалось для него случившееся дальше. Минуту-другую Гермиона Грейнджер стояла, поначалу напряженно всматриваясь в него, а потом вдруг приглушенно прошептала:

— Ну вот и все. Теперь ты такой же, как и все мы… Обычный человек, — вслед за этими словами напряжение, словно маска, слетело с ее лица, и она восхищенно выдохнула. — Но ты по-прежнему невероятно красив…

Подойдя к нему, она наклонилась, нежно, будто извиняясь, пробежалась длинными пальцами по короткому ежику, оставшемуся от волос, и погладила Люциуса. Ее пальцы казались теплыми и ласковыми в холодном воздухе комнаты, который он ощущал сейчас с особенной чувствительностью.

Потом Гермиона заглянула в его глаза, и восхищенное выражение лица сменилось на уверенное.

— И я по-прежнему, как и много лет назад… хочу тебя. Так же сильно.

Замерший от удивления Люциус, не отводя взора, наблюдал, как она медленно дотронулась до своего платья и начала приподнимать подол. Еще совсем чуть-чуть и он уже мог видеть оголенные бедра, мягкую линию живота и абсолютно голенький лобок. Нижнего белья на Гермионе Грейнджер не оказалось…

Челюсть Малфоя медленно, но верно поползла вниз: эта женщина не переставала удивлять. Гермиона же тем временем, по-прежнему глядя только на него, неспешно и чувственно коснулась своей спелой, мягкой, уже набухшей от желания плоти, и Люциус невольно заметил, как легко скользнули ее пальцы в истекающую соками влажность. И смог лишь судорожно глотнуть, представив, какая она мокрая и горячая сейчас там, где дотрагивается до себя.

Не успев додумать эту опьяняющую мысль, он заворожено наблюдал, как грязнокровка приближается все ближе и ближе, наклоняется и подносит к его губам блестящий от собственной влаги пальчик. Который он, если б хотел по-настоящему освободиться, жестко и болезненно укусил, причинив ей боль и вызвав этим, как минимум, замешательство. Но почему-то не мог этого сделать. Не мог. Да и не хотел.

Поэтому губы его сомкнулись вокруг ее пальца, и Малфой с наслаждением всосал его, искренне восхищаясь вкусом вожделения этой молоденькой ведьмы. Вожделения, причиной которого стал он сам. И с радостью отметил, как довольно она улыбнулась этой ласке, столь ясно демонстрирующей ей голод, жажду, дикое и безумное желание, что испытывал в эту минуту Люциус. Закусив губу, Гермиона хрипло спросила:

— Еще?

И увидев его кивок, скользнула вниз уже двумя пальцами. Которые затем снова поднесла к его губам. И снова он искренне наслаждался, впитывая в себя сладость ее желания. Лакомясь им. Выпивая, не в состоянии оторваться, как дорвавшийся до источника в пустыне не может напиться и пьянеет от свежей воды.