Аллилуйя (ЛП)

— На самом деле, мисс Грейнджер, вы и впрямь всего лишь девчонка. Причем очень глупая девчонка. Но довольно. Уберите палочку, и я даю слово, что мы никогда больше не заговорим о том, что случилось сегодня.

— О нет, мистер Малфой, — Гермиона потянулась к его уху. — Неужели вам не интересно, насколько далеко я могу зайти в своей жажде мщения? Или не интересно, насколько глубоки оказались раны, когда-то нанесенные вами и вашим придурком-сыном? А мне вот интересно: каково это — ощущать себя во власти перехитрившей тебя грязновкровки, а? Особенно той, что пострадала от тебя или твоих родственничков и дружков лично? А еще интересно: не является ли ваш сегодняшний безупречный внешний вид такой же маской? Как и та, безобразная, которую вы носили столько лет в угоду своему хозяину и даже гордились ею. И сможете ли вы остаться таким же невозмутимым и элегантным, когда будете охвачены той же болью, что мучила меня, когда я лежала беспомощная, и меня на ваших глазах пытала ваша же проклятая чокнутая золовка? О-о-о… Я бы очень хотела получить ответы на все эти вопросы, мистер Малфой. Очень… Очень!

— Вот теперь точно пора остановиться, мисс Грейнджер, — с нажимом произнес Люциус, взгляд которого теперь уже сверкал от искреннего возмущения.

— Не получится, мистер Малфой. Поскольку я собираюсь с вами немного… хм, поболтать.

На этот раз в опущенных на нее глазах Люциуса мелькнул самый настоящий ужас. И ему было отчего ужаснуться: ведь как раз в эту секунду Гермиона стремительно отвела его руки назад и крепко связала магической веревкой. Затем окинула магазин взглядом, чтобы убедиться, что никто не обращает на них внимания, с силой вцепилась в мантию Малфоя и аппарировала вместе с ним прочь.

Уже мгновение спустя они с характерным хлопком прибыли в гостиную квартиры элегантного особнячка времен Регентства, которую Гермиона снимала последние полгода. Квартира была просторной, с высокими потолками, и казалась несколько вычурной для такого человека, как она, но Гермиона любила ее. Здесь, в этих комнатах, полных света и воздуха, ей дышалось чуть легче и почти никогда не снились кошмары. Удивляясь собственной наглости и отваге одновременно, она нервно рассмеялась, заставив Люциуса Малфоя взглянуть на себя уже не только с ужасом, но и с тревогой.

— Да ты сошла с ума, грязнокровка. Нет, ты точно сумасшедшая!

— О, а я как раз думаю: когда же наконец услышу этот знаменитый термин? — она отпустила Люциуса, но развязать и не подумала. — Что, Малфой, поджилки-то, небось, уже затряслись?

Его дыхание стало быстрым и прерывистым, в глазах сверкнула ярость, но держался он достойно, горделиво возвышаясь над хрупкой девичьей фигуркой. Гермиона усмехнулась.

— Надо же… Когда-то мне пришлось пройти через ад и испытать столько боли и унижений из-за ваших проклятых убеждений… И вот сейчас… Смотрю на вас и снова понимаю, что Люциус Малфой остался той же самой высокомерной, презирающих всех и вся сволочью. Неужели время и сама жизнь так и не научили вас ничему? Неужели уроки последней войны так и не изменили ваших убеждений?

— Даже если и изменили, ваш сегодняшний поступок отнюдь не способствует тому, чтобы изменились они надолго.

И снова горькая усмешка скользнула по ее губам.

— Что ж… Подождите меня пока здесь… — с этим она покинула комнату.

Малфой попытался двинуться с места, но сразу же понял, что сделать это невозможно: не только его руки, но и лодыжки оказались крепко связаны. Он расстроено хмыкнул и окинул взглядом просторную комнату, даже в этот напряженный момент отмечая, насколько красивой и уютной кажется ему гостиная сумасшедшей грязнокровки.

Спустя всего несколько мгновений Гермиона вернулась с деревянным стулом, явно принесенным из кухни. Она осторожно поставила его посреди комнаты рядом с Люциусом и приглашающе махнула рукой.

— Присаживайтесь, мистер Малфой.

— Или что?

— Не думаю, что вам понравится то, что произойдет в результате этого «или».

— А вам, мисс Грейнджер, надеюсь известно, что происходит с маленькими девочками, решившими поиграть в непростительные заклятия, — ухмылка Малфоя больше напоминала сейчас волчий оскал.

— Не стоит думать, что не рискну их применить, если потребуется.

— Вы не осмелитесь.

— Ну, осмелюсь я или нет, вам, безусловно, придется испытать на собственной шкуре. Хотя, думаю, я не единственная в этой комнате, кто отлично знаком с агонией Круциатуса.

Гневно раздув ноздри, Люциус поначалу выпрямился и вскинул голову, но затем все же осторожно опустился на стул, стоящий позади.

На что Гермиона мягко улыбнулась и зашла ему за спину. Взмахом палочки она сняла с Малфоя мантию, а потом откорректировала веревку так, что руки оказались прочно связанными сзади, причем не за спиной самого Люциуса, а за спинкой стула, практически приковав его этим. Однако, пошевелив пальцами, волшебник почувствовал, что путы хотя и держат его крепко, но никакого физического вреда, как ни странно, не причиняют. Мисс Грейнджер же тем временем занялась его ногами, аккуратно, но надежно привязывая каждую к ближайшей ножке стула.

Покончив с этим физическим воплощением его позорного пленения, она поднялась и презрительно глянула на него сверху вниз. Дыхание Люциуса (быстрое и тяжелое от уже давно охватывающей его гневной ярости) на секунду замерло. Потому что он вдруг ясно и четко осознал, что сейчас перед ним горделиво подбоченившись стоит красивая молодая женщина, имеющая при этом полное право ненавидеть его.

Гермиона и впрямь выглядела в эту минуту очень эффектно: разметавшиеся по плечам кудри, точеная фигурка в элегантном и облегающем платье, стройные ножки в ботфортах — все это не могло бы оставить равнодушным и менее уравновешенного в данный момент мужчину. Но вот глаза: в них Люциус видел лишь гнев и ненависть. Искреннюю. Давнюю. Нескрываемую. Пытаясь отогнать наваждение, он отвел взгляд от ее тела, и по губам его скользнула несколько показная наглая усмешка.

Девчонка же медленно отступила на несколько шагов назад и остановилась, так и не отводя глаз от дела своих рук.

— Итак, кого же это я вижу перед собой? Люциуса Малфоя. Чистокровного Пожирателя Смерти. Любимца Волдеморта. Ну… что сказать? Я ненавидела вас много лет, мистер Малфой. Думаю, и до сих пор ненавижу. И родилась эта ненависть не просто так, а благодаря вашим стараниям: вашей собственной и абсолютно безосновательной ненависти к таким, как я; вашему пренебрежению; вашему поразительному высокомерию. Все это заставило меня ответно презирать и ненавидеть вас, а заодно и всю вашу Пожирательскую клику. Ах, да, как же это я могла забыть? Отдельная вам моя благодарность еще и за мерзкого маленького говнюка, которого вы породили на свет. Я еще прекрасно помню и навряд ли забуду, как он высмеивал меня, издевался, унижал всякий раз, когда у него была возможность. И проделывал он все свои гнусности не просто так, а потому, что это очень бы понравилось его папочке. Ну конечно! Вы же были его кумиром, его героем… Мне даже любопытно — неужели для кого-то вы и впрямь могли быть героем? — она презрительно засмеялась. — Но вот, что странно, Малфой… Даже тогда, несмотря на искреннюю ненависть, что я питала к вам, и на ужас, который испытывала, сталкиваясь с вами, вы всегда казались мне… привлекательным, интересным, завораживающим. И это удивляло и раздражало меня. Правда тогда я была еще ребенком и не понимала причин своего странного отношения к такому страшному, по сути, человеку, как вы. Помню, как в тот день, в Отделе Тайн, вы приближались к нам. Знаменитый Пожиратель смерти… высокий, элегантный, высокомерный. Помню, как с угрожающей снисходительностью растягивали слова. И мне было больно и страшно признаться самой себе, что меня влечет к вам. К ненавидимому и презираемому Пожирателю. К отцу моего заклятого школьного недруга. О, это было ужасно! Потому что какая-то частичка меня искренне желала вашей смерти. Тогда как другая (и немалая частичка) восхищалась, как только может юное девичье существо восхищаться взрослым мужчиной. И только выйдя из того нежного возраста, я смогла понять и признаться самой себе, что возможно, желаю вас… Точнее не вас, а то великолепное мужское тело, в которое вселили вашу мерзкую душонку.