Страница 10 из 48
Стоявший рядом отец Дмитрия взял у Кручинина телефонную трубку и представился Стельмаху:
– Это капитан III ранга Любецкий.
Он слушал начальника курса, то хмурясь, то широко раскрывая глаза.
– Обещаю поработать с сыном, – клятвенным тоном говорил он в трубку. И уже – грозно, – Я вправлю ему мозги…
Когда розовощекий Дмитрий появился в квартире и вручил Ольге Михайловне букет ее любимых астр, отец решил сыну, как говорится, «боцманских капель прописать» – завел его в ванную и там негромким басом сурою выговаривал за «чудовищно непатриотичные» взгляды.
А дед с гордостью поглядывал на внука, когда тот вернулся за праздничный стол.
Было много теплых слов в честь Ольги Михайловны. Первым сказал их Александр Иванович. Вспомнил их давнюю-давнюю первую майскую встречу на Графской пристани, когда он был курсантом севастопольского военно-морского училища, вспомнил тихоокеанские и североморские гарнизоны, где в холодных домах офицерского состава приходилось кутать первенца Павла в лейтенантскую шинель. Вспомнил, как уже капитаном, в лютую зимнюю пургу, вез на бронетранспортере жену-роженицу до районного роддома, укрыв двумя офицерскими бушлатами. Тогда появился на свет младший сын Олег.
А когда Кручинин перевелся с Севера на Черноморский флот, сослуживцы подшучивали: мол, у тебя на каждом новом месте службы по сыну родилось, давай еще и черноморца. А вышла в итоге доченька – Людмила.
Закончил свой длинный тост Александр Иванович так:
– Офицер имеет право только в трех случаях становиться на колено – перед Боевым Знаменем, перед родником и перед матерью. Но я бы добавил еще… И перед офицерской женой!
После этих слов он грузно встал перед супругой на колено, взял ее руку и поцеловал.
Ольга Михайловна зарделась…
После Александра Ивановича говорила Людмила. Просто и от души:
– Дорогая мамочка, поздравляю тебя с днем рождения. Я где-то читала, что мама – это проводник между Богом и людьми. Именно благодаря тебе и Павлик, и Олежка, и я появились на свет....
– Межу прочим, и я имел к этому делу самое непосредственное отношение, – вставил Кручинин-старший, – и все дружно засмеялись.
Затем говорил Павел.
Обычно по-командирски немногословный, в этот раз он говорил долго:
– Мам, я хорошо помню наш военно-морской гарнизон на берегу Тихого океана, где ты служила с отцом в бригаде подлодок. Помню, мамуль, как мы ходили на пристань, когда папа не возвращался домой в назначенный день. Я бросал в океан камешки, а ты плакала так, чтобы я этого не видел.
Помню наш необустроенный северный гарнизон, когда папа простыл и попал в госпиталь с бронхитом, а мы с тобой и с крохотным Олежкой целый месяц жили в дырявой брезентовой палатке с прогоревшей буржуйкой. А ты колола тяжеленным топором дрова. Где изморозь покрывала по утрам байковое одеялко Олежки, а ты и его, и меня грела своим теплом. И мне было страшно, когда он закашлял кровью…
Тут Ольга Михайловна не выдержала – всплакнула, вытирая слезы старенькой шалью.
Павел взял рюмку, поднял ее и закончил:
– Я благодарю Бога, что у нас есть ты, мама и офицерская жена. Кланяюсь тебе, родная…
Александр Иванович, тоже тронутый словами сына, с благодарностью смотрел на него.
Затем пришла очередь говорить Олегу.
– Мне, конечно, далеко до Павла. Но я не прозой, а своими стихами тост скажу:
Когда Олег читал свой графоманский стих, Кручинин-старший слушал его вполуха, поглядывая то на жену-именинницу, то на свой парадный морской китель, ритуально доставаемый в праздничные дни из пахнущих нафталином недр шкафа, то на советский кортик, прикрепленный к желтому парадному поясу.
Он думал о том, что и до трех звезд капитана I ранга, и до своих должностей дорос, во многом благодаря жене.
А еще думал о том, что ему даже в страшном сне не могло присниться то, что сейчас происходило в Севастополе наяву…
Он рядовым моряком начинал службу на советском флоте, а закончил ее старшим офицером – на российском. И два его сына служат на российском Черноморском флоте. А внук Юрий, будущий морской офицер, в далеком Владивостоке уже принял российскую присягу…
А вот дочка Людмила и ее муж Богдан тут же, в Крыму, служат на украинском флоте. И сын их Димушка в севастопольской военно-морской академии имени Нахимова прошлой осенью присягнул Украине.
Сват Михаил Иосифович Любецкий, тоже крымчанин, тоже капитан I ранга в отставке (с которым они когда-то вместе служили в одном севастопольском штабе), в 1992- м переметнулся на украинский Черноморский флот вместе с дружком – командиром базы в Донузлаве Борисом Кожиным. Тот быстро пошел вверх, стал «первым украинским адмиралом», был даже некоторое время командующим военно-морскими силами Украины. Он знатно выслуживался перед Киевом, называя себя «морским кулаком украинского президента» и толкая антироссийские лозунги, хотя родился в древнем русском Пскове.
С самого начала Майдана Севастополь замер в тревожном ожидании…
Это при нем эскадрилья штурмовой авиации, присягнувшая Украине, проводила учения, имитируя атаку на штаб российского Черноморского флота. В ответ на это наш командующий, адмирал Касатонов, выдвинул реактивные установки «Град» к аэродрому Бельбек, где базировались самолеты, проводившие «психические атаки» на его штаб, и пообещал, что превратит и аэродром, и штурмовики, в крошево из камней и железа, если Кожин не запретит авиационные провокации.
Кожин тогда быстро поджал хвост – знал, что Касатонов слов на ветер не бросает…
В ту бурную пору Любецкий устраивал Кожину баньки с девочками – до тех пор, пока в 93-м «первого адмирала» не турнули с должности. Море не любит грязных людей.
А теперь он требует «немедленно создать базу ВМФ США в Крыму и конфисковать всю российскую технику, которая останется на территории Украины после 2017 года.
Вот так оно вышло у Кручининых: семья, считай, одна, а служит под разными знаменами.
Что-то дикое и противоестественное было во всем этом. Словно холодная межа посреди родни.
И уж сколько лет минуло с того времени, когда разошлись пути Кручинина и Любецкого, а Александр Иванович никак не мог погасить в себе ту скрытую неприязнь к бывшему сослуживцу, которого жизнь подкинула ему в качестве родича…
Любецкий одним из первых офицеров штаба Черноморского флота в 1992-м году присягнул Украине, первым поднял желто-голубой флаг на большом десантном корабле… Это он потом будет окружать с украинскими автоматчиками и захватывать маяк в Ялте…
А еще ходил среди офицеров слух, что это Любецкий в том же 1992-м утащил с собой в украинский штаб и свежие лоцманские карты, и другие документы… Там и получил и новое звание, и нехилую должность в службе вооружения, а затем, после взрыва боеприпасов на корабле, его вытолкнули из штаба ВМСУ на нижестоящую должность в Инкерман – заместителем командира арсенала. Даже дружба с вице-адмиралом Кожиным не помогла. Там Любецкого года три держали в «черном теле» – не давали очередного звания, но он выкарабкался: и новую звезду получил, и командиром там стал. И даже после увольнения, уже офицером запаса, так и сидел в том же командирском кресле в Инкермане.
И кто бы знал, что вот такой выверт случится в семье Кручининых – дочка по уши влюбилась в сына «перебежчика», когда тот однажды оказался в госпитале – в госпитале российского Черноморского флота, где Людмила работала в хирургическом отделении.