Цивилизованное общество

Такие девушки, как она… О, неверно, такая, как она, вряд ли ещё найдётся, и не в плане красоты, а в плане мышления, принципов, поступков, она индивидуальность, и я это признаю.

Разве будет какая другая девушка, будь она на её месте, пытаться столько раз подряд дарить мне подарки, когда ей говорят, что они не нужны мне, что чужды чужие вещи в доме, а она всё равно дарит и ещё так очаровательно смотрит на тебя или обижается, что ты их не берёшь, что нет слов, одни эмоции, и столь разнообразные, что волей-неволей начинаешь сходить с намеченной цели под этим взглядом её глаз…

И ведь я знаю, что делала она это не из упрямства или вредности, а из тех чувств, что испытывала ко мне. И я, зная это, понимал и отвергал её.

Встав с постели, я ощутил ужасное пошатывание в ногах, посмотрев на них, я увидел, что они трясутся, у меня так бывает, когда я слишком сильно нервничаю. Великолепно, даже не общаясь со мной, она умудряется так выводить меня из равновесия. «Это ты сам себя вывел из равновесия своими мыслями», – как всегда, сказал мой второй «я».

И второй «я» был прав. Прибрав постель, я прошёл в ванную. Умывшись, я оделся и приготовил себе завтрак. Жуя и поглядывая в окно, я видел бесконечное серое небо, затянутое тучами, из которых капала вода. А может, не стоит ничего делать? Зачем теребить прошлое? Ведь, может, она уже и забыла меня или встретила нормального, достойного себя мужчину? Ведь она удивительна и уникальна в своей природе, простоте, чувствах, даже в эгоизме. И всё же я тосковал.

Эта тоска была такой, когда расстаёшься с человеком по не собственной воле, хотя в моем случае это я так захотел, а она впервые в жизни не пошла против моей воли и ушла. И поначалу вроде не так много и часто думаешь о человеке, даже забываешь, что он куда-то уехал, но вот проходит месяц-два, и ты понимаешь, что его всё нет и нет, но ты знаешь, что он вернётся, но только не в нашем случае. Она ушла, и я, болван, сам, сам этого хотел, а теперь тоскую.

Но почему, спрашиваю я себя, почему? Тем временем я помыл посуду, почистил зубы, пришёл в спальню и гостиную, что было одним помещением, и, встав посреди комнаты в одних трусах, стал смотреть на своё отражение в большом зеркале, что прикреплено у меня на дверце шкафа.

Почему ни одна из девушек не вызывала у меня таких разных чувств? Она могла меня довести до кипения, если, конечно, предварительно меня ещё кто-нибудь подогреет, как воду в чайнике, и в то же время она меня умиляет своей непосредственностью, она, как маленький ребёнок, когда мы с ней заходили в магазины игрушек, чтоб убить время, например, до сеанса в кино, тыкала в кнопки игрушек и отдергивала руку, когда та начинала работать, при этом её лицо выражало такое внимание и спокойствие.

Ещё она так мило рассуждала о кухонных наборах посуды к чаю, что, мол, надо зимой пить из зимнего набора, то есть там должны быть снежинки или ёлочки с игрушками, саночки и так далее, весной – из весеннего, и прочее, в целом понятно, про что речь.

А иногда от неё шли странные волны, которые дурманили меня немного, и я видел в ней не только то, что она взрослый ребёнок, которому не хватало в детстве всех тех игрушек, что есть у современных детей, да и то не у всех, в не особо обеспеченных семьях детям игрушку за 30 кусков родители не подарят, и даже не это, я видел в ней девушку – с красивой стройной фигурой, губы, что она иногда красила в алый цвет, как мне нравится, с огромными карамельными глазами, ресницами, которые она никогда не красила, с длинными волосами, что она всегда убирала в замысловатые прически, маленькую ладонь с тонкими пальцами, и это меня пугало.

Я боялся видеть в ней девушку, вполне себе привлекательную, не совсем стервозную, да, с изменчивым характером, горячую, подгоняющую меня, но незлобивую, ревнивую – это да, со своими моральными принципами, своим мнением на любой счёт, гордую и в то же время так нуждающуюся в опоре и верном друге.

Конечно, можно было бы обвинить в том, что я вновь вспомнил её, ту юную особу в лисьих ушках, но это наполовину будет неправда, я вправду думал о ней, только всё это запихивал в дальний угол своего подсознания, а эта девушка только была спусковым крючком, чтоб вновь запустить механизм моих воспоминаний о ней.

По сути, что мне мешает жить нормально, весело или по крайней мере радоваться жизни? Разве меня кто-то неволит, или я калека, или неизлечимо болен? Живи себе да радуйся – нет, устрою себе головомойку. Опять же глупо скидывать всю вину на неё, она тут уже ни при чём, а мне всё-таки как-то неспокойно, и я тоскую.

И, как она любила говорить, первым должен начинать мужчина, потому что во все времена мужчины не любили, когда руководят женщины, она давала мне право быть первым, я же отвечал, что кому нужно это общение, пусть тот и старается. И я тогда был абсолютно уверен в своей правоте, что ей надо – пусть меня и переубеждает и доказывает, что и мне надо это общение с ней.

А когда не вышло, потому что у неё характер такой, у меня эдакий, да и не хотел я общения с ней, и вообще ни с кем, тогда, когда всё это происходило, у меня были свои кризисы, ссоры с родителями, да и с самим с собой, мы разошлись, потом я успокоился, восстановился, как говорится, и ждал, что она вот-вот вновь заявит о себе, но ошибся. Она ушла, послушав меня впервые за всё то время общения, что мы вели… а, кажется, я повторяюсь. Не знаю, как это расценивать: её взросление, или обида, или смирение, а может, она решила больше не тратить на меня своё время, силы, слёзы и любовь?

Посмотрев на себя в зеркало, я увидел красивого, молодого, стройного, но не щуплого, невысокого, но и не низкорослого юношу с тёмными, но не чёрными, слегка вьющимися от природы и влажности волосами, с холодными, но не лишёнными ума и не пустыми серыми глазами.

Но, с другой стороны, она права, я мужик, и я должен добиваться девушки, если она нужна мне, конечно… А она нужна мне, потому что ни та, что похожа на меня характером, ни та, которую я когда-то страстно «любил», не похожи на неё, в ней сочетается всё: и взрослая девушка, и капризное дитя, и умная, усердная в работе личность, но и беспомощная и наивная девочка, за которой нужен присмотр и уход.

И я понял, что я хочу ухаживать за ней, оберегать её от тех, кто падок на её красоту – уж я-то как мужчина всё давно оценил и разглядел в ней, – помогать ей, когда она нуждается в помощи, готовить ей завтрак или ужин, покупать ей украшения и красивые наряды, гулять с ней в парке, держать зонт над её головой, если будет идти дождь, в осенний, прохладный день… быть рядом с ней.

Поняв это и перестав отрицать очевидное, я начал одеваться. Надел я, как всегда, джинсы, рубашку в клеточку, которую она так любила, фланелевую, попшикался тем одеколоном, что ей нравился, и, пройдя в прихожую, понял, что надо помыть сапоги. Они были по щиколотку в грязи, и, достав ведро и тряпку, я начал их мыть.

И тут мне вспомнилась её речь: «Ты парень, но ты другой, понимаешь, ты можешь сам приготовить, постирать, зашить, даже квартиру убрать один раз в месяц, но ты уберёшь, а он, – она говорила про своего одноклассника, с которым более-менее поддерживала общение и на которого я ей намекал как на хорошего друга, а может, даже как спутника жизни, – он тоже это может, потому что у него три младшие сестрёнки, а мать наверняка его заставляет делать «немужскую» работу, но ему нужно женское тепло, забота, уход, а я этого не могу ему дать, дать в качестве жены…» А потом она добавила: «Но не тебе, ты можешь всё это сделать сам…» И она права, я могу всё сделать сам, но мне необходимо, как она выразилась, женское тепло, забота, уход – как поздно я это понял. А может, ещё не поздно?

Я всегда считал, что без женщины в доме спокойней, да и мне всегда было хорошо и одинаково, что есть она, что её нет, хотя совсем раньше я жил с родителями, и мать готовила, стирала, конечно, меня заставляла иногда вымыть окна, помыть пол и так далее, но меня это не особо напрягало, а сейчас я наконец понял, что имела в виду она.