Ничей ее монстр

– Дальше высадишь меня где-то в городе, и я придумаю, что делать. Просто увези. Сможешь?

– Через сколько?

– Через… не знаю. Быстро. Как можно быстрее.

– Буду через семь минут.

Он отключился, а я бросилась переодеваться, стаскивать с себя ненавистное платье. Слез не было. Была решимость и злость. Была боль, перерастающая в невыносимую агонию, но я не позволяла ей овладеть мною, сломать меня. Потом. Я буду плакать позже, когда спрячусь от него. Куда? Я не знала куда. Мне некуда идти. Я еще ничего не решила и не придумала. Когда вылезла в окно, не возникло даже и капли страха, я не думала ни о чем. Я хотела только одного – бежать. Спустилась вниз и затаилась возле грузовика с сухими стволами и ветками. Вот-вот должны были открыть ворота. Посмотрела на сотовый. Пришла смска от Яна «я здесь». Кивнула сама себе и приготовилась бежать возле бортика грузовика, чтоб никто не заметил.

Сама себе не поверила, когда удалось, когда уселась на переднее сиденье, и Ян сорвался с места, вдавливая педали газа.

– Что такое? Тебе опять что-то запретили или поссорилась со своим деспотом?

Я посмотрела на парня, задыхаясь и глотая каменный комок в горле.

– Женись на мне.

– Что?

– Ты можешь на мне жениться? Мы потом разведемся. Никаких претензий, ничего.

– Дело не в претензиях, а в твоем психическом здоровье. Мне кажется или ты под чем-то?

– Я не под чем-то… мне надо спасти… надо.

– Кого спасти?

– Ребенка, – ответила и сама не поняла, что сказала это вслух.

– Какого ребенка?

– Моего ребенка… он хочет вырезать его из меня, хочет, чтоб я сделала аборт. Насильно. Женись на мне. Я скажу, что ребенок твой, и, может, монстр не тронет его…

– А он чей? – как-то глухо спросил Ян, даже не глядя на меня.

– Не важно чей. Какая разница? Он мой! Он прежде всего только мой!

Закричала и затряслась вся от мысли, что… что он, и правда, только мой. Никому не нужный, крошечный там внутри, такой беззащитный.

– Ладно. Женюсь. Ты только не нервничай так. Ты бледная, как смерть. Возьми в двери воды, попей. Что-то придумаем. Найду, где тебя спрятать… Конечно, стремно, что ты с кем-то. Обидно даже… Я ведь тебя… Но хрен с ним, потом разберемся с этим.

Я вскинула руки и обняла Яна за шею, всхлипывая от нахлынувшего чувства безмерной благодарности, от какого-то облегчения и надежды, что все еще может как-то быть иначе… О Барском я порыдаю потом, потом буду выть и корчиться от боли. Потом буду ненавидеть его и умирать от этой ненависти.

– Спасибооо

– Да пока не за что. Пристегнись и попей воды.

Потянулась за водой, и в этот момент Ян со всех сил крутанул руль и надавил на тормоза. Это было стремительно быстро. Настолько быстро, что я не успела понять, что происходит, как нас обоих уже вытаскивали из машины. Два джипа заблокировали маленькую машинку Яна с двух сторон. И я поняла… что все обнаружено, что Барский догнал меня и… и ничего не получится. Как сквозь туман смотрела на скорчившегося на земле Яна, которого били ногами, а меня тащили к машине.

– Отпустите! Отпустите меня немедленно! Неееет!

Я кричала и тянула руки к парню, с ужасом понимая, что его могут, как Барата, забить до смерти. Выкрутилась в руках одного из охранников и схватила за шиворот.

– Я сама пойду. Прекратите его бить… прекратите, или я скажу, что вы меня лапали, что вы лезли мне в трусы. Он вам руки отрубит и слушать дважды не станет. Закончите, как и все остальные, от кого я избавилась! Отпустите его… Слышите? Я сама пойду, самаааа!

Лицо ублюдка, тащившего меня к джипу, вытянулось, и в глазах промелькнул животный ужас. Ага! Значит знает, что я не лгу. Знает, как плохо кончили его дружки, которые просто не так на меня посмотрели. Не знает только одного – Барскому уже все равно. Его не волнует старая и ненужная игрушка.

– Эй! Хватит! С него достаточно. Тём, коленки ему перебей, чтоб надолго запомнил, как бегать, и скорую вызови. Ты… скажешь в аварию попал, ясно? Тебе передали, если болтать будешь, все ваши забегаловки на хер спалят, а брата твоего упекут пожизненно и очко в тюряге порвут. Во все дыры его натягивать будут. Понял? Ни один бизнес в этом городе не откроете. По миру вас пустят. Чем там твоя мать больна? Диабетом? Ни в одной аптеке лекарства не купите!

Я слышала это сквозь сильнейшую пульсацию в висках и адскую слабость. Крик Яна и глухие два удара. Меня швырнули в машину, и джип сорвался с места.

И мне стало по-настоящему страшно… от безысходности хотелось взвыть. Достала сотовый и набрала номер Барского. Сработал автоответчик.

«Если ты это сделаешь, я убью себя. Я перережу себе горло. Я буду ненавидеть каждую букву твоего имени. Пожалуйста, не надооо. Ну не надо. Пожалееей нас. Дай мне уйти. Захар… я ведь так люблю тебя… люблю тебя. Не убивай. Он маленький, такой маленький».

Зарыдала навзрыд, сжимая сотовый в руках и уткнувшись лицом в холодное стекло. Не сжалится он, я знала. Нет в нем жалости. Он не умеет любить. Он сам сказал. Просить его – все равно что молиться истуканам. Нет в этом человеке ничего святого.

***

Меня вели по коридорам больницы, оформляли, тыкали мне в вены иголками и что-то записывали. Потом повели на УЗИ. А я мимо столика проходила и увидела там инструменты под марлей на подносе. Взгляд зацепился, и я дальше пошла. Улеглась на кушетку, как под каким-то гипнозом.

Как насмешка… как самое дикое издевательство… я слышала сердцебиение ребенка, слышала, как врач говорил, что ему сейчас девять недель и он совершенно здоров.

– Один живой эмбрион. КТР двадцать миллиметров, ЧСС примерно 175-180. Без видимых патологий.

– Андрей Сергеевич, так можно не чистить, попробовать медикаментозно. Выкинет сама. Не так травматично для здоровья. И нам меньше возни.

Они говорили обо мне и моем малыше, как о неодушевленных предметах. Распоряжались нашими жизнями.

– Есения, – врач обратился ко мне, – мы хотим, как можно меньше вмешиваться и лезть в ваш организм. Вам дадут таблетки, вы их примете, через несколько часов случится самопроизвольный выкидыш. Это будет практически безболезненно. В любом случае вам дадут обезболивающее.

Я смотрела на него сквозь туман и слезы. Мне казалось, со мной говорит какой-то робот. Бездушная тварь, как и тот, что ему отдал приказы.

– Я не буду ничего пить, – тихо сказала и ощутила, как темнеет перед глазами. – Я НЕ БУДУ НИЧЕГО ПИТЬ! ВЫ СЛЫШАЛИ? Не будууу!

У меня началась истерика, и я толкнула врача обеими руками, вскочила с кушетки и швырнула на пол стул, перевернула стол с инструментами, хватая с него скальпель дрожащими пальцами.

– Вы ко мне не приблизитесь. Ни на шаг. Ни на миллиметр. Никто из вас не подойдет ко мне и к моему ребенку. Я вам не дамся. Себя порежу и вас всех. Ублюдки!

Размахивая скальпелем, я прижалась к стене, дрожа всем телом. Медсестра взвизгнула и бросилась к двери, доставая сотовый телефон.

– Есения, – врач выставил руки вперед, – я понимаю, что у вас стресс, беременность – это всплеск гормонов. Все пройдет наилучшим образом. Вам не надо бояться.

Он сделал шаг ко мне, а я махнула рукой, и лезвие царапнуло его по тыльной стороне ладони. Это тут же отрезвило, и он отшатнулся с ошалевшим выражением лица.

– Да, убийца в белом халате, да, продажная шкура, я не шучу. Я не изысканная пациентка твоей живодерни, где ты расчленяешь младенцев. Я с улицы, я детдомовская. Такие, как я, и кишки пустить могут. Не приближайтесь ко мне.

Доктор попятился к двери, выскочил наружу и запер меня в кабинете. А я сползла по стене на пол, глядя на изображение на экране. На маленькую точку, похожую на улитку. И внутри все сжалось от всепоглощающей, необъяснимой и такой незнакомой нежности, очень болезненной, смешанной с дикой тревогой и отчаянием. Они не убьют тебя… им придется убивать нас обоих.

Закрыла глаза, сжимая скальпель и чувствуя, как дрожит все тело и как отхлынула волна адреналина, оставляя ужас и опустошение.