Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 56 из 71



И неожиданно, долгожданное тоже приходит неожиданно, секретарша положила на стол президенту газету с шапкой на третьей полосе: "А ваше мнение?"

Полоса открывалась статьей Л.Январцева "Вширь или вглубь?". Но были и еще три статьи. Газета проявила оперативность: за ночь организовала три интервью - с крупным инженером-строителем, с крупным экономистом, а также и с литератором - с поэтом Олегом Русановым.

Все трое возражали президенту Темпограда.

Инженер считал, что всемирная теградизация непомерно фантастична. Первый Т-град проектировался десять лет, сооружался три года. Чтобы уменьшить все города Земли, потребуются тысячелетия. На такой срок незачем загадывать.

Подобные возражения Январцев предвидел, заготовил и ответ. Технику для миниатюризации должны готовить не только в Большом мире, но прежде всего в Т-городах. Но тысяча темпоградских лет - это всего лишь три земных года. Так что не надо откладывать размышления для будущих поколений. Президент знал, сколько новых идей у него самого появилось за одну только московскую ночь с 28-го на 29 июня.

По мнению экономиста, Т-города не могли решить демографическую проблему. Да, территория городов будет сокращаться, но время-то ускорится. В результате в данной области, в данной стране темп роста населения не замедлится. Если перенаселение ожидалось через сто лет, оно и придет через сто лет - земных.

И это возражение президент предвидел, обдумал контрвозражение. Да, выигрыша здесь вроде бы нет, но только с точки зрения стороннего наблюдателя, какого-нибудь марсианина. Это для него пройдет сто лет, а в Т-городах пройдет сто веков, а в Т-городах второго порядка - десять тысяч веков. Жители Земли получат сотни и тысячи веков беспрепятственного развития. У них сменятся тысячи и тысячи поколений, прежде чем понадобится искать другой путь развития. Есть время придумать.

"Теградизация или деградация?" - так называлась статья известного нам Олега Русанова.

Начиналась она сочным описанием раннего утра: щебет пташек в полутьме, косые лучи солнца, сверканье янтарных и бирюзовых росинок на листве. К сожалению, невозможно привести целиком это введение, поскольку литературный стиль конца XXI века с его многочисленными эсперантизмами и грамматическими упрощениями нам показался бы рубленым, невнятным и просто малограмотным. Приходится переводить, как и всюду в этой книге, на язык XX века.

"И вот, представьте себе, - писал поэт, - нашелся человек, который хочет отнять у нас всю эту красоту. Люди, братья, прощайтесь с ночью и утром, с восходами и закатами, со смолистыми борами, плеском морских волн и величием гор. Отныне вас поселят в затхлых клетках под мутным куполом, вы будете дышать безвкусным воздухом, пропущенным через десяток фильтров, купаться в отфильтрованной не очень мокрой воде, питаться безвкусной смесью белково-витаминных ингредиентов. Вы будете сидеть в душных комнатах до полного обалдения пять или десять лет, все лучшие годы, а потом вас выпустят на природу по графику, как получится - поздней осенью, или в весеннюю распутицу, или в самый мороз, выпустят в дикие дебри утомленных, изнеженных, неприспособленных, чтобы, испугавшись свежего воздуха, вы, простуженные, опрометью бежали добровольно в свои казематы и тут же, как дети, садились за парты, потому что, пока вы мокли и мерзли, прошло двадцать, пятьдесят или сто лет, жизнь ушла вперед, и все ваши знания не стоят ничего. И вы будете лихорадочно переучиваться, опять работать до обалдения, обалдевши, выскакивать на мороз или слякоть, чтобы еще раз потерять здоровье и опыт.

Для чего же такие мученья, люди? Во имя прогресса, оказывается. Но что же такое этот пресловутый прогресс, которому нас заставляют молиться уже три столетия со времен Уатта и Ползунова? Поэт сказал: "Все прогрессы реакционны, если рушится человек". Но человек, оторванный от природы, рушится. Рушится его здоровье, рушится духовное "я", потому что без природы не будет искусства; цветы не расцветают в чахлых комнатах и не расцветают художники. Человек расчеловечивается, если ему оставлено только одно: ученье и переучивание. Да и ученье-то однобокое: техницизированное, дистиллированное.

Признаюсь, в свое время я без всякого интереса встретил сообщение о торжественном открытии Темпограда, не восторгался, читая ликующие депеши о вивисекциях над людьми и временем. Но сейчас я удовлетворен, я очень доволен проделанным опытом. Опыт показал, что психика людей, вырванных из нормальной обстановки, не может оставаться нормальной. Темпоград существует всего полтора месяца и уже породил людоедскую, не боюсь этого определения, людоедскую идею. Арифмометр, созданный для срочных подсчетов, вообразил, что все мы обязаны стать арифмометрами. Угроза высказана вслух, и вывод можно сделать - естественный и единственно разумный: опасный опыт следует прекратить немедленно, Т-град закрыть завтра же, лучше - сегодня, проекты его уничтожить и в архивах не хранить копии..."



Под всем этим стояло:

"...Оставляя на совести авторов полемическую запальчивость, редакция просит внимательно отнестись..." и т.д.

Президент привстал, приложив руку к сердцу. Красные пятна выступили на его щеках.

- Какая дремучая тупость! Какая безнадежная леность мысли! Я должен ехать туда... завтра... сейчас... сию секунду...

Он сделал шаг-другой к двери. Послышался стук... Что-то тяжелое свалилось на пол.

- Что с вами? Что с вами? Доктора скорее! Президент умирает!

Крик секретарши раздражал. Болела голова и лицо... Президент провел рукой по лицу, увидел свою ладонь, алую от крови... и потолок почему-то над ладонью.

- Не кричите, - прошептал он. - Жив я... пока что...

21. В НОРМАЛЬНОМ ВРЕМЕНИ. 29 июня

Президент Январцев прибыл в Большой мир 29 июня около семи утра. Роковую газету он получил в пять часов ровно и два часа после этого темпоградский месяц - вылежал в больнице. Лежал на спине, лежал на правом боку, - на левый не поворачивался, чтобы сердце не утомлять, - тупо смотрел на узоры обоев и думал, думал, думал...

Все об одном: почему мир не понял его?