Темпоград

- Но ты говорил, что и без скафандра можно дышать.

- Говорил. Но в уставе сказано: "Рисковать ты имеешь право на Земле. Там ты подводишь только себя". Ваш визит на эту планету, учитель, стоит дороже, чем постройка стоэтажного дома.

- Ужасно рассудительный народ вы, молодые.

Томительно долго длилась процедура надевания скафандра, проверка каждого шва, герметизация, разгерметизация. Наконец-то отсосан воздух из шлюза. Можно распахнуть дверь и ринуться... на вокзал. Вокзалами называли приемные станции межзвездного транспорта. Такие же стояли уже на шестистах планетах. Эта прибыла несколько дней назад; отныне можно было переправлять сюда и людей, и любые вещи.

Планировка у всех вокзалов была стандартная: против каждой двери окошко. Юстус кинулся к окну.

Ночь была в чужом мире черная, безоблачная и безлунная. Небо расписано чужими звездными узорами.

Какое-то подобие паука намечалось, голова жирафа на длинной шее, горбоносый профиль, туго перевязанный сноп. Астроном подумал было, что может взять на себя почетную, хотя и бесполезную, обязанность: распределить здешние звезды по созвездиям и придумать для них названия. Но, всмотревшись, понял, что созвездия не так уж отличаются от земных. Сноп это, конечно, Орион. Правда, здесь небесный охотник изящнее, в поясе туго перетянут в рюмочку. А вот и Альдебаран, хотя и не на кончике рога Тельца. Кучка Плеяд тоже видна. Где-то в том же направлении Солнце... и родная Земля. Не верится, что сам прибыл оттуда, из какой-то точечки на небе.

- Свен, как у нас с оптикой?

- Как только рассветет, налажу вакоскоп.

- Большой?

- Метров двадцать в диаметре. Если удастся по рельефу, растянем на сто.

- Сто метров, недурно...

Как обычно, старый астроном с удовлетворением подумал о вакоскопе, вакуумскопе, если быть грамматически точным. Прекрасное изобретение, благословение астрономии XXI века. И принцип такой простой, а не могли додуматься пять веков. Варили стекла, шлифовали стекла, подгоняли стекла, чтобы отражать, преломлять и собирать лучи. Но ведь нужны были не стекла, а преломление. Вакоскоп искривлял вакуум, вогнутая пустота в нем преломляла лучи. И в результате не надо было транспортировать громоздкие стекла. Вакуум имелся на каждой планете.

- Станет светло, выберем место, - добавил Свен.

Рассвет уже приближался. На одной стороне неба звезды выцветали, под сероватым сегментом обозначился горизонт - острые позвонки зубчатого хребта. Приемные станции МЗТ почти всегда ставились в горах, чтобы воздух не мешал наблюдать звезды. Вскоре сероватое превратилось в ржавое; силуэты хребтов сделались бурыми, цвета запекшейся крови. Но вопреки законам физиологии горная эта кровь постепенно светлела, становилась малиновой и алой. (Снега! Вдоволь воды на этой планете!) Из тьмы выступили розовые и алые вершины: конуса, сахарные головы, зубы, клыки, шлемы. Они казались прозрачными - не лед, ягодное желе. И вдруг одна из вершин зажглась огнем. Из-за нее проворно выкатилось на небосвод небольшое солнышко, меньше и тусклее нашего, ярко-красное, цвета догорающих углей. Это и была Лямбда В - взрывчатая звезда, ради которой на склоне лет примчался сюда астроном Юстус.

- Свен, пора заняться вакоскопом. Хочется понаблюдать, пока Лямбда А за горизонтом.

Лямбда А - основное солнце двойной системы - было гораздо больше и ярче. И по всей видимости, оно не собиралось медлить. Один из перевалов уже начинал наливаться расплавленным золотом.

- Свен, ты слышишь? Я спрашиваю, не пора ли заняться вакоскопом?

Младший ответил не сразу. Он тоже вглядывался в иллюминатор, но в противоположный.

- Учитель, - начал он неуверенно, - учитель, разве тут может быть жизнь? По-моему, я вижу леса... И дорогу... Просеку по меньшей мере... И что-то прямоугольное, ступенчатое... Очень похоже на строение.

Юстус порывисто повернулся, прильнул к стеклу... и откинулся, отирая пот.

- Какая непростительная оплошность! - вздохнул он. - Вот он, хваленый разум природы. Жизнь, конечно. И она испарится через два месяца, восемнадцатого числа.

2. ЭТНОГРАФИЧЕСКОЕ. 2099 год. Начало мая по земному календарю

Охотник танцевал перед черепами рогатых.

Он танцевал усердно; тело его блестело от пота и жирного сока травы кхан, руки были обвиты пахучими острыми листьями, то и дело он подносил их к пожелтевшим костям. Кричал: "Нюхай! Сладко! Сладко!"

Трава кхан дурманила рогатых. Звери пьянели, как охотники от хмельного гриба, катались, словно телята, бодали деревья, нестройно ревели, будто пытались петь хором.

Охотник просил прощения за убийство, вынужденное убийство. Он обещал взять только мясо (в животе урчало при мысли о сладком мясе рогатых), душу обещал отпустить в небесные пастбища, а черепа бережно выскоблить, закоптить, вывесить перед костром совета и перед каждой охотой услаждать пачухим дымом травы кхан.

Считалось, что, прельстившись этим дымом, души и черепа съеденных рогатых позволят съесть своих собратьев.

Всю ночь после танца охотник копал яму на тропе у водопоя, мостил ее тонкими жердями и маскировал все той же пахучей травой кхан. Подгонял себя, привычно пересиливая усталость. Надо было успеть до рассвета. На рассвете рогатые пойдут на водопой и, учуяв траву кхан, потеряют соображение и осторожность. Могут прыгнуть в яму, могут погнаться и за охотниками, чьи тела тоже пахнут травой кхан, вонзить под ребра острые рога.

Быстрее! Быстрее!

А горизонт уже алеет. Выходит это странное второе солнце. Откуда оно явилось? Кому нужно? Красное, как гаснущий костер, не греет, только светит, ночь укорачивает.

Проворней, проворней! Уже потрескивают ветки, подрагивает почва. Рогатые идут по тропе.

Звезды, звезды на черном небе! Сколько их? Больше, чем чешуек на теле, больше, чем рогатых в стаде племени.

Пастух развалился на кошме, прислушивается.

Рогатые рядом во тьме. Сонно вздыхают, ворочаются. Дремлют матки и телята, а вожак не спит, не ложится, сопит, втягивая воздух. Вот его силуэт на фоне неба. Как врытый.

Нет, тихо все. Чужие боятся племени, зубатые сыты летом.

И пастух сыт. Вдоволь сладкого мяса. Тут оно, под рукой. Хватай любого теленка, вали, пей горячую кровь, вари мясо на костре.