Страница 18 из 24
– А ты, Мастер Жан, не покупайся на невинные глазки и дрожащие губки. Да что я тебе говорю, ты сам вместо меня от скольких таких отбивался, и до сих пор жив и даже не окольцован. А всё почему?
Жан Дюмон-Валуа, кузен короля и его тайный двойник, вздохнул:
– Потому, что в прошлом у нас у каждого своя такая вот…
– … сильфида, – завершили мужчины хором. И невесело усмехнулись.
Глава 3
Первый в жизни шторм так и остался в памяти Ирис настоящей катастрофой, ужасающе грозным, и вместе с тем – прекрасным гневом стихии, под который лучше не попадать никогда в жизни, никогда!
Казалось, страшное испытание изменило её тихое бытие раз и навсегда, и жизнь уже не станет прежней. Поэтому она не на шутку удивилась, и даже немного растерялась, когда с рассветом за ней, как бывало когда-то, чуть ли не тысячу лет назад, постучался Бомарше с приглашением на обычную утреннюю прогулку. Вернее, так только говорится, что постучался. На самом деле галльский дипломат сперва заглянул в каморку Али, растолкал спящего без задних ног Назарку, послал его разбудить «почтенную тётушку Мэг», а уже та, наконец, робко тронула за плечо свою «голубку», жалеючи, поскольку та накануне, заговорившись со спасённой женщиной, отошла ко сну каких-то два часа назад.
Известие о поджидающем вместе с рассветом Бомарше её огорошило.
Жизнь-то, оказывается, продолжается! Точно так же поутру неспешно и величаво встаёт солнце, и волны шевелятся лениво и нехотя, словно не бесились каких-то два дня назад. Всё так же округло надуваются паруса, хоть и прореженные бурей, но дивно подкрашенные рассветом; где-то на своём мостике рулевой впивается взглядом то в горизонт, то в компас; хлопают крыльями альбатросы…
Вот только стало заметно прохладнее. И палуба выглядела изрядно потрёпанной.
Выкрашенные перед самым отплытием, надстройки зияли счищенными, словно наждаком, залысинами, с белёсыми пятнами въевшейся соли. Кое-где в палубных ограждениях – фальшбортах – зияли прорехи. А ещё, по рассказам Бомарше, ветер порядком потрепал снасти, оказались доверху залиты водой цепные ящики. Но всё это потихоньку латалось, менялось, приводилось в надлежащий вид, и к моменту прибытия в гавань галеас намеревался сиять, как новенький. Из-за потери скорости при нехватке парусов вспомнили, наконец, о галерниках, и теперь по обоим бортам синхронно вздымались и опускались в воду четыре десятка вёсел, за каждым из которых сидело по три каторжника.
Заложив руки за спину, Бомарше довольно прошёлся по расчищенному кусочку палубы.
– Судя по приметам, хорошая погода установилась надолго. Одно плохо: несколько дней мы, конечно, потеряли. Если бы не Пойраз…
Ирис вздрогнула.
– … Ты, наверное, знаешь: так моряки кличут здешний злой ветер. Говорю, если бы не он, мы уже входили бы в Марсельский порт и ждали таможенников. А теперь нас порядком снесло назад. Смотри, мимо этого островка мы проплывали как раз перед самым штормом! Что ж; как говаривают у нас на Востоке – будем считать, что это «Кисмет», судьба… Кому-то там, на небесах, угодно было помотать нас по морю, дабы высадить во Франкии именно в предназначенный провидению день, а не тогда, когда нам будет угодно. Кстати, Ирис-ханум…
Сняв плащ с меховым подбоем, накинул его на плечи девушки.
– Привыкай, начинает холодать. Не хватало тебе, южному цветочку, простудиться перед торжественной встречей с герцогом Эстрейским… Да, хотел спросить: тебе не тесновато в каюте? Капитан беспокоится: ты же его почётная гостья, а вынуждена страдать в тесноте. Для него это просто позор. Поэтому мы договорились, что я отдаю госпоже де Клематис с сыном свою каюту, а сам подселюсь к помощнику Джафара-аги. Ничего. Несколько дней как-нибудь потерпим друг друга.
– О, нам нисколько не тесно! – живо возразила Ирис. – Госпожа Аннет такая приятная особа, и нисколько не утомляет! К тому же, она пока слаба, и хорошо бы приглядеть за ней эти несколько дней, что нам остались в пути. Если только…
Даже сквозь вуаль видно было, как она побледнела.
– Август, с ней ведь не будет ничего… нехорошего? Аннет и впрямь никак не связана с этими отвратительными пиратами?
– Ну, что ты, Ирис-ханум! – как-то чересчур торопливо возразил консул. – Аннет де Клематис – несчастная жертва! Открою тебе по секрету: за неё с сыном обещали богатый выкуп. Но… не могу раскрыть пока всех обстоятельств, скажу одно: этим «джентльменам удачи» поступил срочный приказ: срочно пойти с каким-то поручением к османским берегам, а там, волею хитрюги-судьбы, они угодили в самый шквал, да под таранный удар нашей шебеки. Спасение, порой, приходит к узникам с той стороны, откуда и не ждёшь.
– Постой, а ты-то откуда всё это знаешь?
Дипломат отвёл глаза.
– Думаешь, всё это время выловленные христиане скучали в судовом карцере? Конечно, капитан их допросил – о том, кто они, куда и с какой целью направлялись. Поначалу они представились испанцами, но, сразу видно, соврали не подумавши: бриттский акцент никуда не денешь. Да ещё сплели достоверную сказочку о богатой купчихе, которая их наняла, чтобы доехать к мужу в Эдирне… Но в самом разгаре их вранья случилось некое обстоятельство, на которое наши актёры не рассчитывали. Наш судовой лекарь, что вместе со мной присутствовал на допросе в качестве переводчика, узнал главаря, Дика Дрейка, братца небезызвестного Френсиса Дрейка. Лет пять тому назад дражайший Серхим служил на флагмане под командованием самого Барбароссы Хайреддина-паши. Тогда захватили и повесили весь экипаж Дрейка-младшего, а его самого били плетьми – и хотели отвезти на суд султана: у того имелся изрядный счёт к обоим братьям. Но каким-то образом негодяй сбежал в открытом море, где ни одного клочка земли, и скрылся от наказания. Хвала Всевышнему, острый глаз не подвёл уважаемого Серхима; пирата он опознал почти сразу. Да и на груди у того дурака татуировка дюймовыми буквами: «Дикки Дрейк». Даже свести не догадался, болван. А на спине метки от плетей…
Перехватив ошеломлённый взгляд, Бомарше понял, что сболтнул лишнего.
Глаза девушки округлились.
– Как – на спине? – шёпотом переспросила. – Его что, разде… раздевали? Их пытали?
Дипломат вздохнул.
– Ох, крестница… Не забудь: на военном корабле мы сами как на войне. Если есть подозрение, что выловленные из воды – каперы… Никто не любит пиратов. А человек военный, такой, как Джафар-ага, привык добывать сведения быстро и эффективно, потому что от его оперативности зависит жизнь тех, за кого он отвечает. Конечно, пленных не особо… пытали, но и не церемонились. Тем более, после опознания. Обыскали, нашли несколько интересных бумаг, почти не попорченных водой, и тогда допросили уже всерьёз.
Он умолк.
Ирис сглотнула. И невольно оглянулась. Показалось, что среди розовеющих парусов закачались грязные силуэты повешенных.
– Да на вёслах они сейчас, – с досадой бросил Бомарше. – Что ты, в самом деле, считаешь капитана таким извергом? В наш просвещённый век никто не вздёрнет человека без суда и следствия. Особенно, когда…
«… восемь гребцов захлебнулись во время шторма», – едва не проговорился он. Поспешно довершил:
– … каждая пара рук дорога. Пусть помашут вёслами, и до Марселя, и обратно, до Константинополя. Глядишь, тем, кого приговорят к каторге, зачтётся часть отработанного времени… Ирис, не стоит жалеть убийц и грабителей.
Девушка опустила голову.
– Да, знаю.
Рассвет вдруг показался тусклым, растеряв половину красок.
– Эфенди не прятал меня от жизни, напротив: хотел, чтобы я знала, что творится за пределами нашей садовой ограды. «Нельзя всю жизнь отсидеться в раковине, как рак-отшельник», – говорил он. – «Мир надо принимать, каков он есть». Но одно дело – услышать, что где-то там, не на твоих глазах кого-то лишили жизни, и другое – знать, что, возможно, прямо над твоей головой, прямо сейчас…
Невольно они оба посмотрели вверх, на реи, несущие тяжёлые, надутые ветром полотнища.