Страница 2 из 22
Банды ОАК ушли из подполья в горы, подпитанные оружием и идеологией из рук щедрых кураторов. Террор нарастал по экспоненте, и, когда все пошло вразнос, югославскому правительству осталось только ввести в край регулярные войска.
У многих думающих людей возникло одинаковое ощущение: ловушка захлопнулась.
Полковник Слободан Брегич воевал за свою землю – на своей земле, так же как его отец в сороковых и дед в десятых. Косово Поле – здесь зародилась сербская идентичность, колыбель и сердце страны. В свои сорок восемь Брегич давно не питал иллюзий о мирных договоренностях с бандитами и прочей дилетантской шелухе. На вверенной ему территории – кусочке священной земли – действовал жестокий и хитрый противник. И у противника было имя.
На беленой стене крайнего дома деревни Лешичи изогнулась багровая загогулина, похожая на змею с разинутой пастью. Бурая тряпка, послужившая художнику кистью, валялась здесь же. А чуть поодаль в бурьяне лежал старик с перерезанным горлом. Крови для живописи вокруг было в избытке.
Брегич смотрел на змею, не отрывая взгляда. Милич остановился у него за спиной.
– Здравствуй, дядя Драган, – не оборачиваясь, сказал Брегич. – Смотри, это снова Смук. У него уши за каждым кустом. Еще вчера здесь стоял наш пост. А как только сняли охранение…
– Здравствуй, Слобо! – ответил Милич. – К Смуку у меня свой счет, не короче твоего.
Брегич убежденно помотал головой:
– Полиции здесь не справиться. Я иду за ним, дядя Драган! Мы доберемся до гнезда Смука и спалим его дотла.
– Иначе и быть не может, – сказал Милич.
Они замолчали каждый о своем, и стали слышны сбивчивые заклинания матушки Божены:
– На всех дорогах кресты и ямы. Земле не родить, и хлебу не зреть… Ни мира, ни покоя, мор и глад. Молнии с неба, огонь из-под земли! Ни жалости в сердцах, ни веры пастырям. Окаянные дни, змеиные времена!
Часть первая
Система координат
Глава 1
Ветер дул со стороны моря, от далекой северной Адриатики, негостеприимной в это время года. «Вороньи дни» – последняя неделя января, стылая водяная взвесь повисает в воздухе, оседает соленой пленкой на лице, одежде, автомобильном стекле.
Ветер не знал границ – тем более новых границ – и гнал воздушные массы через хорватское побережье за боснийские перевалы к сербским холмам и венгерским равнинам. Мертвая серая трава колыхалась в такт его дыханию. Лужи обрамлялись хрупкими ледяными узорами.
Дорога вилась ниточкой по горному склону, а потом выбралась на плоскогорье, распуталась и вытянулась струной в направлении Обриежского перекрестка.
Защитного цвета «уазик» с черными русскими номерами бодро продвигался по пустынной дороге, объезжая ямы и притормаживая на трещинах в давно не чиненном асфальте. В сотне метров за ним следовал БТР с надписью «SFOR» на обоих бортах.
Сержант Цыбуля уверенно прокладывал траекторию «уазика» между многочисленными препятствиями. В салоне было тепло – даже немного чересчур, но полному ощущению комфорта мешали неудобные вопросы майора Шаталова. Цыбуля уже не чаял добраться до блокпоста, лишь бы только прекратилась историко-географическая викторина.
– Ну что – «так точно», Цыбуля? Ты не увиливай, это со мной не работает. Так как королевство называлось? Сербское?
Цыбуля покосился на Шаталова, пытаясь угадать по его лицу правильный ответ. Куда там! На всякого хитрого сержанта найдется такой вот майор. Глаза чуть прищурены, но смотрит открыто, даже чуть по-детски. Вроде и не улыбается, а как будто через секунду рассмеется. Рожа пиратская: широкоскулая, загорелая, подбородок драчуна. С таким в домино играть не садись. Решился Цыбуля и – как в холодную воду:
– Так точно, товарищ майор! Сербское!
Вздохнул товарищ майор с глубоким командирским сожалением:
– Нет, сержант. Делаю вывод: ты вчера всю мою пламенную речь в одно ухо впустил, из другого выпустил. А потом еще и помещение между ушами проветрил, чтобы, не дай бог, в нем что-нибудь полезное не задержалось.
– Какое помещение, товарищ майор? Извините, отвлекся, дорога сложная!
Как назло, начался приличный участок шоссе, прямой как стрела и со свеженьким асфальтом. Шаталов с усмешкой взглянул на своего шофера.
– Сербов, хорватов и словенцев. Эс-Ха-Эс. Так королевство называлось. Я же тебя просвещаю, Цыбуля, чтоб ты образованным человеком рос, умственно развивался, а ты саботируешь!
– А боснийцев, Андрей Иванович?
– Что – боснийцев?
– Ну, королевство! Сербов, хорватов… А боснийцев?
На обочине чернел скелет сгоревшего автобуса. И сержант, и майор проводили его взглядом. Цыбуля – задумчиво, представил, как тут все было до прихода миротворцев. А Шаталов – цепко, внимательно: не шевельнется ли в окне или под колесом силуэт стрелка. БТР в зеркале заднего вида повел башней, хищно пошевелил пулеметом, прикрывая «уазик».
– Резонный вопрос, Цыбуля! – неторопливо, по-профессорски продолжил Шаталов. – Не было тогда никаких боснийцев. Потому что это те же сербы, только обращенные в ислам. При турках еще. Название – «бошняки», «боснийцы» – потом уже придумали.
Проснулась рация, затрещала, зашуршала. Сквозь помехи пробился голос лейтенанта Бражникова:
– Черешня, Черешня, прием!
Шаталов взял микрофон:
– Здесь Черешня. Цветем и пахнем. Прием!
– Черешня, рановато зацвели, завтра снова заморозки. Пришла ориентировка на сараевских друзей: старая белая «Ауди», на заднем стекле желтая наклейка. В машине трое или четверо, предположительно вооружены. Подтвердите получение, прием!
– Подтверждаю, прием.
– Соседям передайте на блокпост. Вы не там еще? Прием.
Шаталов всмотрелся в вырастающие на горизонте постройки.
– Да почти уже…
Перед блокпостом дорогу перекрывали бетонные блоки. В них упиралась очередь из нескольких десятков легковых и грузовых машин, мотоциклов, подвод. Боснийский регулировщик с царственным видом пропускал их по одной на извилистую змейку между блоками. Еще трое полицейских досматривали транспорт и пассажиров. Чуть в отдалении переминались с ноги на ногу экипированные по самую макушку американские миротворцы. Бронежилеты до подбородка, каски на глаза, руки на стволах. Гаранты спокойствия и правопорядка.
«Уазик» и БТР вывернули на встречку, огибая очередь. Водители и пассажиры машин дожидались проверки без суеты. Кто-то курил, кто-то дремал за рулем. Там и сям попутчики собирались небольшими стайками, разговаривали, спорили, обсуждали новости, травили байки. Впереди на пригорке топорщились неопрятные навесы дорожного рынка.
– Знаете, товарищ майор, зачем пиндосы ремешки касок так туго затягивают? – спросил Цыбуля.
– Не пиндосы, а наши американские коллеги. Ну? Не от ветра же?
– А чтобы пасть не разевали! – доложил сержант и радостно фыркнул. Молодец: сам пошутил, сам посмеялся.
Широкий перекресток рассекал рыночную площадь – лабиринт из рытвин и кочек застывшей грязи. Под навесами по периметру площади шла бойкая торговля. Консервы из гуманитарной помощи, электрочайники, телевизионные антенны, живые цыплята, газировка, домашняя сливовица и ракия в бутылках из-под газировки – маленькие радости послевоенной жизни…
Над навесами возвышалась несуразная двухэтажная кирпичная коробка с плоской крышей. Перед ней на обочине стояли два «Хамви» с надписями «SFOR» на бортах. «Уазик» остановился рядом, БТР выехал на центр перекрестка.
Из «Хамви» навстречу Шаталову неторопливо вылез майор Джеймс Роджерс – настоящий громила, из таких в кино обычно делают злодеев, хотя этот вроде был ничего. Они дружелюбно пожали руки.
– Снег будет! Вы там в Техасе любите снег? – вместо приветствия по-английски спросил Шаталов. Произношение у него было так себе, но это не мешало.