Подержи моё имя

«А париф не может подойти. Верно мыслишь, Кан».

«Но ты ведь…»

«Не силён в телепатии?» – Амрис смеётся. – «Зато я силён во вскрытии психобиологических бомб. У меня очень узкая телепатическая специализация. Кстати, париф по этим джунглям просто бы не прошёл. Здесь нужно человеческое тело, так что всё правильно: сапёр-иномирец в местном человеческом теле. Тем более, лисья маска есть. Фуф, выбрался».

«Третий барьер?»

«Ага», – улыбается Амрис. Исчезает вниманием из канала связи со мной: должно быть, слушает барьер. И снова вернулся. – «Как я понимаю, здесь нужно всего лишь предъявить воспоминание-доказательство того, что я верю в то, что ненависть сильнее любви или что-то в этом духе».

Молчим немного.

«Не слишком ли пафосно звучит?» – не выдерживаю я. Амрис смеётся.

«Хочешь сам посмотреть?»

«А хочу».

Здесь мы этот трюк ещё не проделывали, но не вижу помех к тому, чтобы попробовать. Есть моё тело, которое занимается обеспечением органической основы для телепатического поля, и есть мой дух, который может перемещаться, как в иных мирах перемещается во сне. Например, я могу переместиться на границу тела-сознания Амриса и посмотреть его глазами.

О, боги. Структуры сознания Амриса. Как будто линзы, увеличивающие резкость находящихся вдали предметов. Нельзя просто так посмотреть на явление в настоящем – оно тут же начинает отплывать от меня по реке времени в будущее и показываться в своих будущих образах и состояниях. Амрису так уже давно стабильно нравится, но контакт с реальностью у него в высшей степени любопытный.

«Ты просто не умеешь пользоваться. У тебя всё плывёт», – комментирует с усмешкой он, наблюдая за моими попытками управиться с его структурами сознания и сосредоточиться на барьере.

«Я заметил».

Впрочем, даже увиденного через плывущие линзы мне достаточно.

«Я думаю, ты можешь смело показать им образ памяти, в котором ты стреляешь в меня из арбалета1, и они будут довольны».

«Я не люблю вспоминать об этой истории», – смущённо произносит он.

«Милый, какая разница? Тебе достаточно просто показать её. Пусть они увидят, что хотят».

«Но ведь ты не…?» – обрывает свою мысль он. Я вздыхаю и вылезаю из его структур сознания. Проверяю тело – с ним всё в порядке. Вхожу в свои структуры тела-сознания.

«Я прошёл».

«Вот видишь, какой ты изобретательный сапёр-иномирец».

«Безжалостно изобретательный. Я побуду здесь, Кан, и погляжу, что к чему. Даже связь отключу. Можешь отдыхать. Спасибо за компанию. Пока вернусь, ты уже, наверное, и проснёшься».

«Как знаешь».

«Штаб, Амрис внутри. Сказал мне отключаться. Придёт – расскажет».

«Поддерживаю. Отключайся и приходи в себя. Спасибо за работу. Сейчас позову Силлу».

Отключаюсь.

Просыпаюсь от прикосновения к губам.

Лицо Амриса. Расцарапанные красные щёки. Выше скул, где лицо прикрывала «лисья маска» – головная часть шкуры местных чутких к тонким явлениям «лис», защищавшая лицо Амриса и дававшая ему возможность тонко чувствовать психобиологические барьеры, вроде таких, какие были вокруг пирамиды, – кожа гладкая. Жёсткие чёрные волосы длиной в половину ладони. Лукавые нежные чёрные глаза. Дожидается света узнавания в моих глазах и улыбается.

– Привет.

– Привет… – отзываюсь я. Прикрываю глаза, ухожу вниманием в тело и втягиваю протянувшиеся из кончиков пальцев и волос в ложе нервные волокна. Теперь я свободен и могу встать. Плавно поднимаюсь, сажусь на ложе.

– Халатик? – улыбаясь, Амрис протягивает мне свободное длиннополое одеяние, которое я обычно надеваю между эфирами. Легко надеть, легко снять и включиться в поле, если нужно. Надеваю и завязываю поясом. Пока нетвёрдо стою на ногах, поэтому сажусь обратно на край ложа.

Чувствую прилив нежности к широкому, плотному, щедрому, восхитительно чувствительному, как я люблю, телу. Грудь набухает свежим, за время сна созревшим молоком. Уже скоро можно будет сцеживать.

– Тапочки? – Амрис пододвигает в мою сторону сандалии на высоких деревянных платформах.

При глубоком взаимном прикосновении этого тела и планеты тело обеспечивает мощное пространство сознания, телепатическое поле, к которому, выпив молока этого тела, могут присоединиться и другие участники. Обычно для обеспечения поля я ложусь на специальное ложе, и нервные волокна из мозга и кончиков пальцев рук и ног проникают в тело планеты и соединяются с её нервными волокнами, но, в принципе, для неглубокого поля мне достаточно просто встать стопами на землю. Чтобы я мог функционировать как существо в теле, а не как оператор органической основы для поля, я хожу на высоких сандалиях, не касаясь стопами земли.

– Платочек?

Волосы. Ну, то есть, я по привычке вижу это как волосы, но на самом деле это разросшееся нервное волокно мозга. Выше висков череп отсутствует: ближе к поверхности нервная ткань грубее и плотнее, чем в глубине, и покрыта кожей. Кожа покрывает нервные отростки где-то на ладонь, а дальше идёт оголённое нервное волокно. Оно не повреждается от бережных прикосновений – мягким полотном я укрываю голову, чтобы не было шумно: нервное волокно считывает множество сигналов вокруг, и это может сильно отвлекать.

– Красавица, – Амрис улыбается мне.

Расправляю волосы под платком. Стараюсь, чтобы вопрос прозвучал как будто невзначай.

– Ты находишь удовольствие в том, чтобы будить меня поцелуем?

Амрис отходит на два шага и наблюдает, как я надеваю сандалии, ещё раз пробую встать – тело после сна медленнее обычно реагирует на мои импульсы, но это скоро пройдёт – и балансирую, привыкая к сандалиям и ощущениям тела. И зачем он так настойчиво протягивал мне одежду, раз сейчас он прям-таки раздевает меня взглядом?

– Ты помнишь, когда был наш предыдущий разнополый поцелуй?

Похоже, теперь Амрис старается сделать так, чтобы его вопрос прозвучал как будто невзначай, но в его голосе звучит болезненная струна. Оглядываю линию времени наших встреч.

– В том разнополом воплощении, когда мы… – я запинаюсь в я поисках подходящего приличного слова.

– С упорством, достойным лучшего применения, выносили друг другу мозг? – усмехаясь, предлагает Амрис, и его голос снова звучит легко. Да, можно и так сказать. А если совсем честно, то гораздо больше я – ему, чем он – мне.

– И после этого решили, что разнополые воплощения – плохая идея.

– Может быть, мы уже набрались уму-разуму, чтобы это получилось гладко? – во взгляде Амриса одновременно печаль и надежда. И с чего мы вдруг начали выяснять отношения?

– Ты думаешь? – скептически поднимаю брови я. Амрис не отводит взгляд. – Мне проще быть мужчиной рядом с тобой. Если я буду в женском контуре, я буду ревновать тебя ко всем женщинам, которых ты любишь и особенно к ней. Я буду спрашивать тебя: почему ты любишь не только меня, почему я исключительно не занимаю первое место в твоём сердце. И буду опять, как ты выразился, выносить тебе мозг. То готовить твою самую любимую еду, то бить тарелки. Отталкивать тебя, когда ты хочешь поцеловать меня, и тут же бросаться к тебе с поцелуями, потому что мне как женщине невыносимо потерять тебя. Мы уже проходили это, милый. При этом ты, продолжая быть в основном в мужском контуре, освоился, стал более уравновешенным и изрядно помудрел, а мой женский контур так и остался там в весьма причудливой конфигурации. Когда я – мужчина рядом с тобой, мы можем общаться и взаимодействовать так, чтобы нам это было в радость. Мы можем работать, смеяться, искать приключения, ещё смеяться и просто с удовольствием быть вместе. А мой женский контур… Я не уверен, что что-то хорошее выйдет, начни я его оттуда извлекать.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

1

См. рассказ «Аквариум» в книге «Рука об руку».