Страница 3 из 7
– Тут дело даже не в том, кто кого и как учит, а в повторяющихся закономерностях. Человек так редко задумывается над природой вещей, чаще же просто катится по протоптанной тропе.
– Мужчины и женщины любят друг друга, потому что они абсолютные загадки, на решение которых можно потратить жизнь, а можно сдаться и бросить все в поиске чего-то более понятного, – мелодично озвучила Варвара.
– Все люди друг для друга – полнейшие загадки в силу самой нашей самости, физической оторванности от других, как бы мы ни пытались создать коллективный разум.
– Другие люди и не обязаны подчиняться нашей логике. Да и своей тоже. Бывает – говорит человек долго и умно… А выходит из комнаты и тут же делает что-то противоположное собственным словам, даже не понимая этого разрыва.
– Меня всегда парализовало, что у людей были отношения до меня. Это до сих пор не укладывается в голове. Наверное, я до такой степени эгоистична, что не могу принять факта, что другие обладают сознанием и волей. Раньше меня влекла музыка их отношений… Но уже порядком наскучила. Цена за осведомленность – собственная энергия, которая так туго восполняется.
– Паталогическое одиночество существования – вот что страшно на самом деле. Все мы обманываем себя, что кому-то нужны – семье, любимым, друзьям… Но заточены каждый в своем личном аду, из которого никто вытащить не способен.
Обе замолчали с уже знакомым унынием, накатывающим на обеих при подобных выводах.
– Знаешь, раньше я мало что понимала. А теперь научилась смотреть на вещи с иной, более трансцендентной стороны. Все в человеческом социуме более-менее легко объясняется – предпосылки каких-то действий и особенно воззрений. Все так или иначе уже было, корни нашего поведения очень часто даже не в семье и детстве, а в тысячелетиях человеческой истории. Это очень печально.
– Почему?
– Потому что история эта не блещет человеколюбием.
– Но времена меняются. Посмотри на Скандинавию, – Варя приподняла брови в несогласном удивлении.
– Времена меняются медленнее, чем нам бы хотелось. Прогресс почему-то не останавливает грязи. А миллионы людей сделают все, лишь бы оставить сложившийся порядок вещей, потому что остальное предполагает какое-то напряжение, пересмотр взглядов, а, значит, умственную работу, которая страшит их, выбрасывает из зоны комфорта. Им лень. Они боятся думать и особенно показывать себя глупыми и беспомощными перед учителями, вот в чем правда. Что бы ни пытался сделать человек во имя свободы, это будет встречать препятствия и насмешки. Просто потому, что люди не могут вытерпеть развенчания намертво впечатанных стереотипов, ведь это пошатнет жизнь, заставит строить новые планы взамен устаканившихся… И особенно общество ненавидит, когда кто-то пытается скинуть с себя клише. Осознавшиеся люди опасны, скрыто они внушают зависть и восхищение, но, не выразившись в безвредной осознанности, это порождает выверты и агрессию у тех, кто понимает их величину, но не видит, откуда она исходит.
– Природа и социум – две составляющие личности.
– Это только так кажется. В личности должны быть вселенные, океаны. Мало быть хорошим специалистом или хорошим человеком, безмерно мало. Как часто, произнося бравые речи, мы все равно руководствуемся в итоге чем-то интуитивным, что наш же собственный разум отвергает…
– Чтобы понять, надо либо побывать в шкуре другого, либо постараться хорошо объяснить.
– Или просто послушать. Есть такая чудная вещь, как эмпатия. Я, например, физически не могу находится рядом с людьми, которые мне не нравятся. Начинаю ерзать и мечтать исчезнуть из помещения, – Мира улыбнулась собственным словам.
– Но это же пустые слова.
– Неправда. Даже если об этом не говорят, все хотят найти для себя идеальную пару. Это мечта, сидящая в нас со времен основания мира. Это древний миф о раздвоенности человеческой души.
– Грани между людьми иллюзорны. Единственная ощутимая – нежелание сближения.
– Между людьми пропасти…
– Ты пессимистична.
– А ты наивна. При том, что сама себя позиционируешь как закоренелого пессимиста.
Варя как-то странно посмотрела на Миру.
– Может, просто хочу такой казаться перед самой собой.
– Пессимисты не работают над собой, как ты. Они просто прикрываются тем, что все ужасно, значит, и работать нет надобности.
– Быть может.
Мира почувствовала раздражение. Столько изгаляться и получить безразличный ответ.
6
– А я, по-твоему, закаляю сама себя на жесткие суждения? – с сомнением повторила Мира немного погодя, опасаясь, верно ли она поняла непроизнесенное.
– Я не говорила этого.
– Может, так мы себя и строим. Говорим – и лепим себя по подобию произнесенного. Наши действия – энергия. А она имеет колоссальное влияние на все проявления жизни.
Варя зажмурилась, с удовольствием обдумывая эту мысль. А Мира, охваченная упоением ее присутствия, когда так ясно соображала голова, продолжала:
– Мне сносит крышу от того, что каждая жизнь, комбинация людей, книг и событий в ней неповторимы. То, что видела и думала ты, не повторится в тех же сочетаниях и той же окрашенности, ровно как и не повторится ничего из жизни того, кого ты знаешь или любишь. Вопреки теории мультивселенной. Лично я безумно завидую тому, что видят другие.
– Так люди же не замолкают, тут и их видения не нужно – все преподнесут на блюде.
– Интроверты нет. Они привлекают скрытыми мирами, а экстраверты – своим коротким блеском. Но при этом большинство людей вовсе не хочется слушать. Хотя я и пытаюсь их опытом заполнить пробел узости своего. Потому что я только человек… А хочется знать чуть больше, чем нам дано. Не выдумать, а знать.
– А как же априорное знание и солипсизм?
– Не впечатлена.
– Как и я. Как-то меня назвали слишком рациональной.
– А я идеалист, но лишь в сфере чувств. По поводу вселенной ничего идеалистического быть не может, она все больше расшифровывается математикой. Даже то, что мы называем чудесами или интуицией, рано или поздно возведется в четкий описанный алгоритм, когда переломит и снобизм ученых голов, и невежество примет.
– Сомнительно, что когда-то ее расшифруют.
Мира рассмеялась.
– Все же твой пессимизм невыносим.
– Я – меланхолик.
– У нас похожий темперамент, но я оголтело пытаюсь перебороть его, особенно зимами. Стоит только отойти с намеченной тропы света и понимания, погрязнешь в темноте.
– Может, ты просто сильнее.
– Ты такая утонченная, выверенная, все ты понимаешь… И не перестаешь омачивать такие фразы.
Обе улыбнулись, погрязая во взаимопонимании.
– Почему проявления жизни так трагичны? Оттого ли, что мы усиливаем чувства, которые, по нашему мнению, испытывают другие? Или потому, что трагедия интереснее, чем счастье? Счастье мы допускаем у себя, но не у других. Мы не можем поверить, что другой человек счастлив и доволен, если нам его жизнь кажется кошмаром. Не можем так же понять, что он может быть счастлив тому, что у нас вызывает приступы паники или омерзения.
– Почему ты говоришь такое?
– Нет людей, у которых все хорошо.
– Это с какой стороны посмотреть. Дело здесь в нашей цивилизации, в раздробленности людей.
– Сама обожаешь эту раздробленность.
– Да, без нее мне нет счастья. Если бы кто-то влезал в мой дом и постель, если бы ежечасно нужно было быть на виду, я бы двинулась. Но и без отблесков на меня людей с их теплотой так мутно порой на сердце…
– Ты – как Солнце, а говоришь такие вещи, – с утонченной улыбкой произнесла Варвара.
Мира зарделась, скрывая свой путанный восторг от похвалы. Вот оно – наконец-то ее теплое отношение к кому-то отразилось на нее саму, а не кануло в небытие.
– Не терплю, когда на человечество сваливается столько критики. «От людей больше зла, чем добра», – значит, зла больше именно от тех, кто говорит такое, и они продуцируют его на собственную картину вселенной. Вот к ним бумеранг и возвращается. И некого становится винить в своих проблемах. Человечество показывает такой диапазон от скотства до вознесения, что видеть лишь низ стыдно. В природе все выстроено потрясающим законом круговорота. Тут говори – не говори, запрещай – не запрещай, а твоя отправленная энергия нигде не рассеется, она неуничтожима. И от этого порой реально страшно, как будто тебя неотвратимо преследует расплата за то, в чем ты не уверена, а никто не дал тебе реального талмуда, как жить. Пытались, конечно, прихлопнуть книгами, которые некоторые зовут святыми, но слишком они избиты. И тогда на самом деле понимаешь, что жить никто не умеет.