Бледный луч

– Похоже, книга изводила твоё любопытство, – усмехнулся Фрэнк, но Эмма опустила его иронию.

– Я прекрасно сплю за чтением, особенно под научные трактаты.

Фрэнк рассмеялся, но также устало, как и смотрел.

– Тебе нужно отдохнуть, – заметила Эмма, – нельзя работать постоянно. Работа убила не одну лошадь.

Она обвила его сильную шею и с вожделением прильнула к нему. Дни её тянулись бесконечной лентой: серой, белой, розовой, но всё же лентой, и она сильно тосковала без Фрэнка. Ей требовались его теплые прикосновения, ласки, душеумиляющие слова, которыми тот не разбрасывался, а говорил раз в день. Она считала для несметных чувств одного признания недостаточно. Она хотела слышать их постоянно, ежечасно, ежеминутно! Но от Фрэнка исходило только спокойствие духа.

– Ложись спать, я скоро буду. Надо дойти до третьей главы. Прочитанное пригодится в завтрашней практике.

Эмму раздирало на две части, одна из которых – очень добрая и жалостливая, твердила, что супругу итак достаточно хлопот. Но её бушующая молодость, редкие встречи, заточение четырёх стен вдыхали в неё желание почувствовать себя нужной и любимой женщиной.

– Дорогой, твои знания никуда от тебя не денутся, – она поцеловала его и с улыбкой отпрянула.

– Ты ведь тоже не денешься, не так ли?

Простецкая улыбка Фрэнка подлила масла в огонь уже нагоревшей неприязни. Он много читал, постигал медицинские навыки, положения, но никак не мог разобрать, почему Эмма всегда кипятится. Они женаты, в достатке, не больны – что ещё необходимо для искомого счастья? Кто поймёт этих женщин?

– Не говори так, Фрэнк, это оскорбляет меня. А я не буду терпеть унижение!

– Ты слишком остро реагируешь. У меня и в мыслях не было тебя унизить.

– Но ты унизил! – Эмма подзадоривала сама себя, ей хотелось напасть за него за его пренебрежение к её женской природе. – Если я так тебе мешаю, мог бы не жениться!

– Чем дольше ты будешь пререкаться, тем позднее я приду в спальню.

Фрэнк говорил успокаивающим голосом, без насмешки и злобы. А Эмма слышала в его интонациях скрытое намерение обидеть. Он не дал повода думать, что она по-прежнему желанна. Её пленили злость и претензии. Сокрыв их в сердце, она бросила на мужа мучительный взгляд и молча покинула кабинет; а Фрэнк ещё долгое время – даже когда Эмма исчезла за дверью – смотрел ей вслед, задумчиво водя пальцем по странице распахнутый книги. Между ними пролегла стена недоговоренности.

Так продолжалось несколько недель. Фрэнк совершенно забегался. Больничные заботы отбирали у него силы. И он оживал только, когда видел, что ему всё удается.

Эмма полностью зависела от настроения Фрэнка. Когда он приходил мрачнее зимнего неба, её легкость и приподнятость духа перегорали, как фитиль догоревшей свечи. Реже Фрэнк приходил невероятно веселым, беззаботно смеялся, и в те неповторимые дни Эммы получала все тридцать три удовольствия семейной жизни.

Поскольку трудился он допоздна, поехать куда-то развлечься было невозможным. Фрэнк уставал, тогда как Эмма извергалась энергией и кипучей жизнерадостностью. Фрэнк находил довольствие в книгах, Эмма жила только моментами ожидания мужа с больницы.

– Ты, наверно, меня совсем не любишь? – который раз упрекала она.

На что Фрэнк улыбался и нежно трепал её за розовую щёчку.

– Конечно, люблю. И вряд ли что-либо изменится.

Эмма утешалась, воскресала всем телом, а душа её улетала в далёкие просторы счастья. С невообразимым рвением она стремилась жить только для него, делать всё возможное для его комфорта и наивно думала, если любить его так сильно, как вообще никто никогда не любил, он тоже будет счастливым. Она не испытывала стыда за чувства, которые делали из неё пленницу. Ей захотелось воздавать ему элегии, быть для него несокрушимой опорой. Она осознанно подчиняла духу свою плоть. Фрэнк был для неё подобен Богу. Она приходила в восторг, когда массировала его плечи, а он листал "Star", и сердце её заходилось от мысли, как приятно ему ощущать её неиссякаемую любовь.

В выходной день, следуя за ним ласковой кошкой, она устраивалась в гостиной, где Фрэнк читал, и забиралась к нему на колени, а потом сворачивалась чуть ли не клубочком на его груди. Тогда её душевные раны затягивались рубцами прощенных обид, и дул ветер легкого спокойствия. Она гладила его руки, сидя в ногах супруга на подушке; покрывала его небольшие, с виду неуклюжие пальцы страстью своих нежных губ. Фрэнк с умилением глядел на неё, улыбался уголком рта, проводил рукой по щеке. В неугоду Эмме, для которой вечность рядом с ним – один короткий миг, долго в скованном положении он просидеть не мог.

– Поднимайся! Пройдёмся по саду, – говорил Фрэнк, поцеловав её в лоб.

– Разве тебе плохо здесь? – удивлялась Эмма. – Там ведь садовники, слуги и Лоусены, я не смогу тебя обнимать у них на глазах.

– Мы итак обнимаемся с полчаса. Пойдём подышим воздухом? Посмотри, как светит солнце.

– Ты хочешь от меня отделаться, да? – соленая влага на глазах Эммы была на подходе; она, не отрываясь, глядела на него. – Я тебе надоела!

Эмма отвернула голову, а по щекам покатились слезы. Фрэнк аккуратно поднял её за плечи.

– Ну что ты, родная!

Он привлёк её к себе. Она не поворачивалась лицом. Досадная обида гремела грозой в её душе. Почему он такой бесчувственный? Неужели не понимает, что она жаждет отдать ему каждую минуту своего существования? Хочет оставаться наедине, а на улице повсюду люди?

– Ты меня совершенно не ценишь! Моё сердце рвётся от любви, а тебе всё равно! Ты постоянно работаешь, учишься, а я заперта дома и только и жду наступления субботы. А тебе даже один выходной со мной в тягость!

– Может, я и правда суховат, не умею проявлять свои чувства, как ты, и не раскидываюсь признаньями. Но моё сердце принадлежит тебе с самого первого дня.

Она устремилась лицом к нему, а глаза ещё потопляли буйные слезы, сквозь которые просочилась радостная улыбка.

– По-настоящему любишь?

– По-настоящему!

– Сильно-сильно?

– Да, очень сильно.

Её снова опутывали сети наслаждения до тех пор, пока слова – уверения Фрэнка в ответных чувствах не гасли в её памяти. И тогда снова в каждом поступке Фрэнка она видела оправдание, что он меньше привязан к ней, чем она к нему. Это её оскорбляло.

"Какая же я несчастная! Он точно меня не любит! Не любит… – обречённо бормотала она после того, как Фрэнк поцеловал её один раз перед ужином вместо желаемых десяти. Эмма не понимала, почему Фрэнк не изобилует чувствами. Она тянулась к нему губами при всякой возможности. Фрэнк был скромен и сдержан, а Эмма – ненасытна. Ей было в удовольствие прижиматься к нему ночью, а Фрэнк старался незаметно отстраниться, когда она засыпала.

Как-то раз Эмма, заметив это, вышла из себя и спросила:

– Почему ты не обнимаешь меня ночью? Нет ничего приятнее, чем спать в обнимку.

– Ты серьёзно? – улыбался Фрэнк.

– Разве ты так не думаешь? – Эмма подготовилась к нападкам, заподозрив в интонации супруга желание посмеяться.

– Ну, само собой обниматься – это очень хорошо… Но спать – ужасно неудобно и жарко. Ей-богу, твои ноги полыхают, как камин! У меня ступни потеют и жар стоит до самых костей. – Фрэнк посмеялся, надеясь разбавить напряжение диалога. Но Эмма глядела сердито. – Я постоянно просыпаюсь. Да и ты, вижу, ворочаешься. Сон нужен для восстановления сил, а когда мы всю ночь обнимаемся, я встаю разбитым, будто не спал.

– Нет, дело не в этом, Фрэнк. Ты просто меня не любишь так, как я тебя люблю! Я хочу находиться в твоих объятиях, гладить твои руки, целовать твои губы, потому что люблю. А твоя любовь выглядит странно. Ты быстро устаёшь от меня и никак не дождёшься уйти в больницу, к приятелям или ещё черт знает к кому, лишь бы не быть со мной в одной комнате. Вот какая твоя любовь!

– Эмма не говори глупостей. Да, психология нашего внутреннего пространства разная, но это ничего не доказывает. Любовь проявляется не только в поцелуях, объятьях и словах. Я добр к тебе, проявляю заботу, стараюсь не расстраивать всеми силами. Разве это не любовь?