Сказы о Дионисии

Сергей Орлов

Сказы о Дионисии

Рубить в высоту, как мера и красота скажут.

Из старинной грамоты

С теплохода бросают трап

В синеву, в тишину, в берёзы,

В пенье птах, в полыханье трав,

Под дожди, облака и звёзды.

И взыскующий града народ

С рюкзаком на плече, с транзистором,

Как десант весёлый берёт

На Шексне голубые пристани.

За спиной его в проводах,

В ливнях вздрагивающих неона

Миллионные города,

Космодромы и циклотроны.

За спиною ревущий век

Конференций, джазов, молелен

С дымным прищуром из-под век

Неусыпно в душу нацелен.

Бомбой атомной осенён,

На полотнах разъят на части,

Взвешен, выверен, расщеплён,

Засекречен, распахнут настежь.

Но летит деревянный трап,

И петух, как на крае света,

За густым частоколом трав

Запевает горласто где-то.

Возникает голос ручья.

И за белой рощей туманной,

Незаёмная, вся своя,

Открывается вдруг нежданно,

Простодушна, пряма, чиста,

Пережившая всё на свете,

Неразменная красота

Нестареющего бессмертья.

А дорога в Кириллов вьётся

От холма долиной к холму,

То вернётся, то вбок метнётся.

А к чему бы это, к чему?

Ну, к чему бы?

Умна дорога.

Гудом ноги уже гудят.

А она – подожди немного…

Холм подкинет – взойди-ка, брат.

Как свеча, как парус крылат –

Вот он рядом, Кириллов град.

Мастера воздвигали храм

До заката вплоть от рассвета,

И никто не мог мастерам

Ни перечить, ни дать совета.

И никто им был не указ, –

Стены, окна, притворы, двери

Воздвигали они на глаз,

Ну, а глаз – чем его измеришь.

Возникал, означался храм,

Рос, как сосны растут с рожденья,

К небу синему, строг и прям,

Будто в сказке по наущенью.

Прост, как небо, поле, река.

А стоишь, глядишь и глядишь, и…

А всего-то одна строка

Белых кружев камня под крышей.

А всего-то на нём сошлись

Мастера, забываясь в выси,

И кричал им: «Слезайте вниз,

Ну-ка дайте мне!» – Дионисий.

Дионисий.

Синие выси.

Храм шатровый на берегу.

Он раздвинул его, возвысил

Кистью.

Как – понять не могу.

Разворачивая тряпицу,

Яйца в жёстких пальцах лупил,

Обдирал сухую плотицу,

Запивал водой и всходил

На помост. К себе на тесинку

Восходил, как на край небес,

Прижимая с красками кринку

Ко груди,

И глядел через

Стены каменные навылет.

Широко сияли глаза,

В них озёра и грады плыли,

Зори прядали и гроза,

Травы синие Бородавы…

И он в озеро кисть макал,

А потом он макал в дубравы,

В алых зорь золотой накал.

А налево, да и направо

Лишь леса в багреце, в дыму,

Было здесь ему не до славы,

А до правды было ему.

Кто давал ему это право,

Кто позволил это ему?

Но взрывались листвой дубравы,

Но всходили до неба травы,

И несли реки свет во тьму.

И глазасты, высоколобы,

Выше сосен, сильнее рек

Души плотников, землеробов,

Словно молнии били в век.

Не принижены, не убоги –

Просветлённые люди-боги.

А тесинка под ним качалась,

И сидел он на ней один,

Сокрушённый, и звал, печалясь:

– Встань-ко, сын, погляди-ко, сын…

А тесинка под ним плясала,

Словно ярмарка на юру.

– Глянь-ко, жёнка, – рука писала!

Полюбуйся, а то сотру! –

Дионисий.

Синие выси.

Кисть как факел, в его руке,

Изумрудное солнце виснет

В крупной капле на кончике.

Факел?..

Кисти кидал за спину.

Били хряка дымным ножом,

Драли с тёплой шкуры щетину

И смывали с неё назём.

Он стоял, бородат и странен,

Закатав рукава. Босой.

Рыжий, будто мирской крестьянин

Над невспаханной полосой…

В век космических скоростей,

Кибернетики, и нейлона

И штампованных впрок страстей

Не хватает людям озона.

Люди жаждут, ищут, таращатся,

Широко раскрывают губы.

В океане зелёной ящерицей

Остров всплыл.

Люди ахают – Куба!

Из межзвёздного океана

Человек на ракете выплыл,

Но несут по землям и странам

Не ракету – Его улыбку.

В кедах, алых и голубых

Бедных стеганках из синтетики

Дети атомного столетия

Застывают у стен лесных.

Над стыдливым пожаром лиц,

Как озёра, глаза смятенны.

Даль без края и без границ

Открывают пред ними стены.

Молчаливо они стоят,

Дышат свежестью чуда росной.

Дети физиков и солдат,

Разгорающиеся звёзды.

Там, где Чудь чудила и Меря,

Где семь вёрст до небес,

Она

Начиналась не в веке – в вере,

И не в спорах – в соборах.

Со дна

Русь по капле росы сбиралась

И копилась в реки в тиши.

С вольных душ людских начиналась

На борах, на горах, в глуши.

Сталь калила, камни гранила,

На траве белила холсты,

Скатный жемчуг песен хранила.

Начиналась она с высоты,

С той, которую враг ни плетью

Ни копьём не достал, как звезду.

Начиналась с души

В ответе

Не за скарб, а за красоту.

Ту, что не увязать, да в торок,

И на спину коня, да в орду.

Ту, что не запалить, как город,

Не купить ничем красоту.

Ту, что можно, пожалуй, кистью,

Как жар-птицу, взять на лету.

Не крестьян писал Дионисий,

Не святых писал –

Красоту.

Вот она из камней упрямо

Воздвигается к облакам,

Пусть каменья на стройке храма –

Это камни лишь, а не храм.

Пусть каменья грубы, щербаты,

И в навозе они, и в пыли,

Но из них, как солнце, палаты

На зелёной заре земли.

На траве во дворе дрова,

Горкомхозовские поленницы,

Неба синие острова,

Птиц серебряные коленца, и

Сошлись посреди двора

Вместе – атомной эры жители

И безвестные мастера,

Воздвигавшие днесь обители.

Вот сошлись и держат совет.

Одного они роду-племени,

Разных душ во времени нет,

Самого нет на свете времени.

В небе белый ракетный след.

Рёв турбин.

А внизу под высями

Льётся добрый и чистый свет

Стен, расписанных Дионисием.

Ни ярыг архиерейских нет,

Ни царей, ни владык, ни иноков.

Мастера сошлись на совет

Дела верного и взаимного.

Отделяется свет от тьмы,

Это наше было и будет.

Словно реки, поля, холмы,

Это людям дарили люди.

Льётся, льётся листва берёз

Бело-белых средь дымной сини.

Сколько глаз горит, сколько звёзд,

Как похожи они в России.

Дионисий.

Ступаю ввысь

Вместе с теми,

Кто был и будет.

Освещает, как факел, кисть

Путь сквозь время идущим к людям.[1]

[1] Орлов С. Белое озеро. М., 1975. С. 381-385